Саша в это не верил, слишком часто вступал в драки с этими парнями, любящими цепляться к любому, кто хоть немного отличался от остальных. А его медлительная речь часто становилась поводом для их насмешек. Они называли его немым или недоумком из-за того, что Шурик говорил короткими предложениями, часто раздумывая над тем, как правильно выговорить то, или иное слово. Не объяснять же им, что у него все нормально с умом? Просто речь давалась Сашке сложнее, чем одногодкам. Он и говорить позже начал, если верить маминым воспоминаниям. И в детстве разговаривал невнятно, за что часто получал от отца, так же как и хулиганы, считающего, что его сын — дурак.

Только мама в него и верила. Потому и ушла, в конце концов, от мужа. И занималась с Сашкой, никогда не крича на него, если он неправильно выговаривал слово, или ошибался с его формой. Она учила его не торопиться и не расстраиваться. Говорила, что подумать — никогда не стыдно. И глуп тот, кто этого не понимает.

Только благодаря маме Сашка сейчас почти ничем не отличался от своих одноклассников, пусть и разговаривал медленнее, чем они. Но всяким идиотом, типа Лехи, Шурик этого объяснять не собирался. Все равно эти парни понимали только один язык, и как только Шурик научился драться достаточно хорошо — почти не задевали его, перекинувшись на других.

Еще раз проверив все закоулки двора, прекрасно просматривающиеся с его седьмого этажа, он взял одно печенье с тарелки. Пацанов видно не было. Впрочем, Сашка все равно не верил, что те угомонились. Скорее, затаились в подъезде, поджидая, пока он выйдет. Но теперь, если мама проведет Настю — хулиганов можно было не опасаться. Взрослых пацаны остерегались и никогда не нарывались на лишние неприятности.

Приподняв крышку чайника, он проверил, не начала ли булькать вода. Та еще и не думала закипать. Засунув в рот остатки печенья, Сашка пошел проверять, как там дела у «женщин».

В конце конов — Настя — девочка, ей можно и покривиться, и поплакать. А вдруг ей понадобится «моральная поддержка»? Он готов был помочь, пусть и не совсем понимал, что это значило. Но так всегда говорила мама, когда просила Сашку ее обнять или сделать что-то приятное. Например — внепланово убрать у себя в комнате, или помочь накрыть чай. Он, конечно, надеялся, что до обниманий с Настей не дойдет. Одно дело мама, и совсем другое какая-то малознакомая, задиристая и вредная девчонка. Но во всем остальном — готов был помочь, чем сможет.

ГЛАВА 2

Настя повыше подняла чашку с чаем, словно старалась спрятаться от этих странных людей за тонким керамическим ободком. И в то же время, не могла не смотреть за тем, как именно относились эти двое друг к другу.

«Мама».

Этот мальчик, Саша, так легко произносил это слово. Даже не замечая, как выговаривает четыре простых звука.

А Насте становилось завидно. У нее никогда не было мамы. Она никогда не говорила этого определения. Разве что в книгах читала. Ее никогда не гладили так долго по голове, никто не обнимал Настю так крепко и не смотрел с такой любовью. Разве что воспитатели иногда находили время коротко потрепать ее волосы или ободрить, похвалив за хорошо выполненные уроки. Но их было мало, а детей, требующих внимания — много. Тем более что остальные воспитанники приюта были совсем маленькими, самому старшему — пять лет. Малыши требовали гораздо больше времени и внимания немногочисленных работников детского дома.

Только Настя задержалась в этом сиротском доме настолько долго. Про нее просто-напросто забыли социальные службы. Во всяком случае, так ей объясняла заведующая приюта. Когда началась вся эта кутерьма с перестройкой государств и сменой строя — ее документы банально потерялись где-то в кабинетах и коридорах попечительских организаций. И теперь, официально, Насти просто не существовало, а значит, и забрать в другой приют, для детей старшего возраста — девочку не могли. Сейчас заведующая занималась переоформлением всех бумаг. Но этот процесс и так уже растянулся на три года, и сколько продлится еще — никто ответить не мог, так как ни у кого, кроме воспитателей, вырастивших Настю, не имелось интереса до дальнейшей судьбы очередной сироты.

Не то, чтобы Настя жаловалась. Она выросла под присмотром этих людей, знала их и, в общем-то, ей нравилось здесь жить.

Детский приют «Солнышко» был единственным домом, который существовал у Насти, и ее пугал вероятный перевод куда-то еще. Но Вера Семеновна, пожилая заведующая, так долго разговаривала со своей воспитанницей, объясняла, что они не могут продолжат учить ее, поскольку не имеют преподавателей. А просто-напросто занимаются сейчас с Настей по учебникам, которые покупают за свои же деньги. А это не дело — от образования зависит ее будущее. Понимая это, Настя осознавала и необходимость перехода…, только страх от такого понимания никуда не девался.

Наверное, именно оттого, сейчас она еще острее реагировала на то, что видела.

Иногда, читая книги, Настя думала над тем, отчего ей так не повезло? Почему ее бросили, едва успев родить на этот свет? Разумеется, ответа на такие вопросы дать было некому. И, видимо, оттого становилось еще обидней и больнее.

Как и любому другому ребенку в их приюте, Насте так хотелось верить в чудо, что однажды и у нее появится семья. Да только с каждым годом веры оставалось все меньше, а боли, грусти и обиды — все больше.

Сейчас она понимала, что на самом деле никому не нужна в этом мире. Даже воспитатели, посвящающие своим воспитанникам рабочие дни — уходили к собственным детям вечерами, на выходные и праздники. И Настя научилась жить с этим пониманием.

Но вот в этот момент ей сильно-сильно, почти так же, как в детстве, снова захотелось иметь маму. Или еще кого-то, кто любил бы ее. И кого могла бы любить Настя так, как этот мальчишка, защитивший ее от хулиганов, любил свою мать. А то, что у них очень хорошие отношения — бросалось даже в ее, не очень опытные в этом вопросе глаза.

Крепко-крепко сжав губы вокруг чашки, она сделала последний глоток горячего чая. И заставила себя отвести глаза от болтающих сына и матери. Смотреть в окно казалось как-то спокойней, что ли.

— Еще чай будешь? — Тут же спросила женщина, разрешившая называть ее тетей Наташей.

Настя молча покачала головой и осторожно потрогала пальцами немного ноющую царапину на щеке, которую… тетя Наташа намазала зеленкой.

— Болит? — Обеспокоенно поинтересовалась тетя Наташа.

Настя снова покачала головой. А потом, с каким-то трудом, понимая, что надо, заставила себя открыть рот.

— Нет, спасибо. — Глухо проговорила, вперившись глазами в клеенку на столе, разрисованную какими-то яркими цветами. — Вкусный чай, — не зная, что сказать, добавила Настя.

Мальчишка, сидящий напротив Насти, скривил губы и с каким-то странным выражением посмотрел на нее. Вроде и не жалел, Настя давно научилась распознавать это чувство в людях. Иногда его можно было использовать с толком для себя, например, когда ей приходилось выстаивать в очередях социальной службы. «Бедную сироту» часто пропускали вне очереди сердобольные старушки. А так как особого удовольствия в простаивании часами в коридорах не было, Настя никогда не отказывалась.

Но тут было что-то другое… пока непонятное и неясное для Насти. Да и зачем разбираться-то? Все равно она видела этого мальчишку в первый, и в последний раз.

Пока Настя думала, Саша уже отвернулся.

— Мам, мне пора, а то не успею на тренировку. — Поглядывая на часы, негромко заметил мальчишка.

Тетя Наташа тут же кивнула и поднялась со своего места.

— Верно, Шурик, что-то я отвлеклась. — С улыбкой пожурила она саму себя, составляя чашки в раковину. — Бегите, одевайтесь. — Махнула женщина Насте и Саше рукой в сторону коридора. — Я за минуту соберусь. — Настя тут же послушно встала и взяла свою куртку, которую тетя Наташа зашила во время их импровизированного чаепития. — Саш, не забудь щитки. — Непонятно для Насти, добавила хозяйка.

Мальчишка кивнул и убежал куда-то по коридору. А Настя, не собираясь лезть в чужие дела, дошла до входной двери, где оставила свои ботинки, и принялась те зашнуровывать. Хотя ей стало любопытно — что за щитки такие?

Через пару минут, когда Саша вернулся — интерес Насти только усилился. У мальчишки на плече весела огромная сумка, из которой еще и торчала какая-то палка, что ли? Настя не могла разобрать.

Однако и спрашивать, выдав свое недоумение и любопытство, не планировала. Потому все в той же тишине наблюдала, как мальчик натягивает кеды и куртку. Тут уже подошла и тетя Наташа, действительно быстро собравшаяся.

Настя придерживалась своей линии поведения до самого забора детского дома. Ни на выходе из их квартиры, ни во время короткого пути, ни тогда, когда Саша, махнув матери рукой на прощание, свернул в другой проулок — она не спрашивала, в чем именно мальчик тренировался. Пусть и не могла то и дело не бросать взгляды на его сумку.

И только у входа в кабинет Веры Семеновны не удержалась. Хотя и обозвала себя в уме любопытной дурындой.

— А чем занимается ваш сын? — Так же тихо и скупо, как и привыкла разговаривать с незнакомыми, спросила Настя у тети Наташи, не поднимая глаз от потертого линолеума на полу. Просто это был последний шанс получить ответ на такой любопытный вопрос. Больше же она этих людей не увидит.

— Хоккеем. — Добро, с явной гордостью, улыбнулась тетя Наташа, постучав в дверь на которой висела табличка с надписью «Директор». — Тренер говорит, что он очень талантлив. — С тем же выражением добавила она. — Жаль, только, что у нас сейчас ни клубов нормальных нет, ни катков. Приходится на ужасном льду тренироваться, а перспектив так мало, — уже с другим, немного грустным выражением добавила она, нахмурив брови.