Линда Черри - Хроники Ники

— А ты что?

— Что? Ничего, поели с ним окрошки да разошлись, — пояснил Семен и спросил:

— А что было то вчера? Расскажешь?

Я подняла на него взгляд. Семен ждал ответа. Причем, правдивого ответа. Я собралась с духом и сказала:

— Я хотела с ним поговорить, но мы были уже пьяные. Поэтому он полез целоваться, а я призналась ему в любви.

Говорить про Макса уже не было смысла, потому, что Сема и так застыл с надкушенной куриной ногой в руке. Прошло наверно секунды три, прежде чем он опустил ее на пластиковую тарелку.

Было видно, что внутри он переживает какую-то очень разнообразную гамму чувств. Я ждала чего угодно, что он рассердится и уйдет, или плеснет мне в лицо колой, или даже ударит. Но он только смотрел испытующе, словно пытался распознать мои чувства.

— Значит, мы с тобой больше не будем…? — спросил Семен, спустя некоторое время, и в его голосе не было привычной веселости, только разочарование и тревога.

Я посмотрела в его удивительные глаза, вдохнула в грудь побольше воздуха и твердо сказала:

— Будем.

Во второй раз мы приехали на дачу еще засветло. Как обычно, болтая о всяких пустяках, мы зачем-то бросились исследовать чердак, рассматривая разные старинные вещи. Нашли патефон Настиной прабабки и несколько пластинок с романсами. Попытались завести его, но игла почему-то все время возвращалась в начало пластинки. А я чувствовала напряжение внутри, я ждала того, что будет дальше. Я хотела, чтобы сегодня все было идеально, чтобы мы горели в объятиях друг друга, чтобы мы были не просто друзья, решившие провести вместе время от нечего делать, а были как настоящие влюбленные, словно все всерьез и все навсегда. Но эти же мысли приводили меня в смятение, я опять вспоминала Д., и понимала, что с ним я не думала ни о чем таком и специально не настраивалась на любовный лад, все происходило само собой. Я просто знала, что он мой, а я его. А кроме того, я вспоминала поцелуй Макса и у меня немели челюсти от желания снова ощутить его вкус.

Когда мы Семеном добрались до постели, у меня в душе происходил едва ли не ядерный коллапс. Физически я была с ним, а в мыслях был то Д… то Максим. Семен пытался сделать что-то, чтобы возбудить во мне хоть какое-то подобие желания, но я не могла, просто не могла освободить свое тело и душу для него. В какой-то момент Семен вдруг отстранился от меня и тихо произнес:

— Ну что с тобой? Впусти меня…

И тут я разрыдалась в голос. Уже второй раз за этот месяц. Слезы брызнули резко и нестерпимо, поглощая меня всю. Казалось, что с этим слезами из меня уходит душа. Было так стыдно перед Семеном, но я не могла остановиться, и не могла сказать ни слова, только рыдала с подвыванием, и мои слезы капали ему на грудь. Он обнял меня и с силой прижал к себе, гладил по голове, целовал мои мокрые щеки, в общем, успокаивал, как только мог. И постепенно я стала приходить в себя, но продолжать начатое уже не имело смысла. Семен закутал меня в одеяло, а сам, полностью одевшись, пошел в кухню и включил чайник.

Потом мы пили чай, потом снова пили вино, и он, чтобы отвлечь меня, так забавно рассказывал какие-то, то ли — выдуманные, то ли настоящие истории, что я хохотала сквозь слезы как помешанная.

А потом я вдруг посмотрела в его глаза, и у меня словно что-то оборвалось внутри. О чем я вообще думаю, почему продолжаю гоняться за иллюзиями, когда все предельно ясно. Д. не вернется, как раньше не будет, надо жить сегодняшним днем. Максим, как призрак, и гоняться за ним бессмысленно. Он как дым, растворяется, едва появившись. Весь этот бред про любовь и предназначение, все эти душевные терзания, к чему они? Что если просто быть, спокойно принимать удары судьбы, и не стремиться объяснять каждый свой поступок какой-то там высокой целью? Что если иногда нужно позволить себе сделать что-то, что ты считаешь не совсем правильным?

В ярких глазах Семена я видела нежность, преданность и желание, мне оставалось только ответить на призыв, читающийся в его взгляде.

— Пойдем, — спокойно сказала я.

И больше не было никаких слез, никаких истерик и сомнений. Никаких безвкусных ласк и поцелуев, не находящих отклика. Словно кто-то протер чистым сухим полотенцем запотевшее стекло, а потом и вовсе распахнул передо мной окно в новый мир. И я увидела, наконец, своего визави настоящим и живым. И между нами сложилась полная гармония. Мы просто были — он и я. Жарко, нежно и долго, будто последний раз в жизни и мы последние люди на земле, и завтра настанет апокалипсис.

После, мы лежали в изнеможении, распластавшись на кровати — два тела, под холодным светом луны, проникающим сквозь ажурные шторы, покрытые причудливым кружевным узором из теней. В этом мистическом антураже я рассматривала свое обнаженное тело и удивительно красивого мужчину рядом, и все казалось нереальным, точно кадр из какого-то черно-белого фильма. Впервые в жизни я позволила себе это сделать — беззастенчиво разглядывать очертания голой мужской фигуры. Лунного света было достаточно, чтобы рассмотреть детали, и я постигала его облик с пылкостью юного неофита.

— Ты тоже это видишь? — вдруг тихо проговорил Семен.

— Что? — вздрогнула я.

— Полная луна! — зловещим шепотом сообщил он, — Говорят, она обладает магической силой.

— Так значит это из-за нее… — протянула я.

— Из-за нее что?

— Ты больше не дерево.

— Тогда может, повторим, в профилактических целях? — воодушевленно сказал Семен.

И, вопреки ожиданиям, мы продолжили наши изыскания в области невероятно чувственного секса, очевидно под воздействием полнолуния.

Последующие три дня я пребывала в радостной эйфории от того, что я не чувствую абсолютно ничего. Ни боли, ни тоски, ни мук совести и совершенно никакой любви. Все это я вылила в своих слезах на Семена, и он впитал все словно губка. Я была чистым листом бумаги, без единого темного пятнышка — сомнения.

Но спустя три дня, я почувствовала уколы беспокойства. Я ведь за это время даже не задумывалась, как дела у Семена. И хотя он тоже не интересовался на мой счет, я решила, что ничего страшного, если я первая выйду на связь. Просто так, без намеков, без желаний. Просто по-дружески. Я отправила ему сообщение «Как проходит твой полет? Что нового на планете Ияг?»

Он не перезвонил, а ответил мне сообщением на пейджер — «Привет! Есть дела на даче, помогаю отцу, потом уеду в командировку».

Больше сообщений я ему отправлять не стала. И он мне ничего не писал и не звонил.

Конечно, я ни на что особенно и не рассчитывала. Меня бы гораздо больше удивило, если бы случившееся между нами переросло в феерический роман, любовь и свадьбу на сто гостей. Я уже начинала потихоньку привыкать жить в мире, где молодые люди «просто хорошо проводят время», без особых страстей и ожиданий после. Я была благодарна Семену за то, что он сорвал с моих глаз эту отупляющую романтическую пелену и показал, как нужно жить в современном мире. Я, наконец, все поняла. Истина обрушилась на меня словно водопад. Я осознала это настолько ясно и трезво, что мне хотелось взлететь от облегчения. Я перестала верить в чудеса, знаки и прочую ересь. На смену нытью и горьким слезам пришло удивительное чувство освобождения, так что хотелось парить в небе и вопить: «Швобода! Швобода!» И я была так очарована своим новым знанием, что номер телефона Семена, который я совсем недавно тщательно заучивала, как-то сам по себе стерся из памяти.

[1] Томáс де Торквемáда — основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании.

От чего немеют зубы,

Как дрожат от страсти губы,

Ты поймешь, когда поцелуешь грязь.

(с) Агати Кристи — «Грязь»

— А туда точно можно входить? — с сомнением спросила я, когда мы с Настей остановились у входа в подземный паркинг.

— Можно, ведь они там! Смотри, вон дорожка для пешеходов, идем! — уверенно ответила Настя, но вдруг остановилась. — Только давай договоримся, если Ян симпатичный, то он мой. Понимаешь, Серж, конечно классный, но явно не герой моего романа.

— Никто не герой твоего романа, кроме Илюши! — сочувственно сказала я, — На Яна я не претендую, будь он хоть трижды роскошный Аполлон!

— Почему? — удивилась Настя.

— Я решила больше не встречаться с музыкантами. Я решила вообще ни с кем не встречаться. Мне опротивели буквально все. Только музыка, стихи, песни! Все! — воскликнула я.

— Это называется сублимация! — сообщила Настя.

— Пусть так, но больше я никому не позволю вертеть мной, как тряпичной куклой. У меня не так много меня, чтобы раздавать всем направо и налево! — сказала я торжественным тоном. Настя посмотрел на меня с уважением.

Мы перешли проезжую часть въезда в паркинг и направились по дорожке ведущей вниз, мимо шлагбаума к будке охраны. Оказавшись возле нее, Настя постучала в окошечко согнутым указательным пальцем. Секунду спустя стекло отодвинулось, и за ним показалось хмурое лицо охранника. Разглядев Настю, он натужно изобразил подобие улыбки:

— Слушаю вас!

— Нам нужна студия «Диггер-продакшон», мы правильно идем? — спросила Настя.

На его лице изобразилось недоумение.

— Диггер-шмигер, девочки, что вы ищите? — проворчал он.

— Где тут парни волосатые репетируют? — уточнила я.

Охранник пожевал губу и лениво сообщил:

— Сейчас вниз, налево и потом еще раз налево, до конца. Красная дверь там, цветная, увидите.

— Как это: красная и цветная? — изумилась Настя.

— Он же сказал — увидите! — ответила я, и мы зашагали туда, куда указывал охранник.

Сделав два поворота налево по прохладному и гулкому помещению паркинга, мы действительно увидели металлическую дверь в стене, выкрашенную в красный цвет. На двери было множество разнообразных табличек, разноцветных надписей и наклеек. Особенно крупными и заметными из них были: знак радиации, знак «не влезай — убьет», «прием стеклотары», «комната 104», «часы работы…» и самая яркая «Диггер-продакшон-инкорпорэйтед».