— Ника!

— Настя!

— Катя… — обалдело говорит Катька одаренная его поцелуем, — и Маус радостно повторяет за ней: Катя!

Я на грани обморока. Настя восторженно хлопает ресницами. Катя заливается розовым румянцем.

— Ну вот, готово! Теперь все, вы мои! — говорит он, — Обожайте меня и всегда приходите на мои вечеринки.

— Ника один раз уже чуть не побывала, — вдруг брякает Катька.

— Это когда? — удивляется Маус.

— В день города, — поясняю я, — меня Коршун с Данилой звали.

— О, это было очень весело, и о-о-очень пьяно! — многозначительно протягивает Макс. — А почему «чуть не побывала»?

— Да так, передумала, — говорю я, — у меня появилось ощущение, что ты потом меня не вспомнишь.

— Это ты зря, — говорит он серьезно, а потом резко меняет тему — А что это вы тут делаете?

— Да так, эклерчиками балуемся, стихи читаем, — говорит Настя.

Макс берет из рук Насти книгу, быстро пролистывает и заявляет:

— Цветаева — старье! Нет бы что-нибудь свеженькое.

— Между прочим, — говорит Катя, — у нас Ника тоже стихи пишет, и поет, и на гитаре играет.

— Это точно? Ты пишешь? — заинтересованно спрашивает Маус и смотрит на меня в упор.

Я тушуюсь под его взглядом, но так как надо что-то ответить, сдавленно говорю:

— Ну, в общем да. Но в основном, это полный бред.

— Люблю всякий бред, — отвечает он, и продолжает — Кстати, «Саббат» открывает сезон в октябре, и я в этом сезоне буду диджеем. Пора разбудить это болото, буду устраивать шоу и поэтические баталии, обещай, что придешь. И вообще, давай-ка я запишу твой телефон.

Как же это унизительно, раз за разом повторять, что у меня нет домашнего телефона, это просто проклятие какое-то.

— Три ноля по батарее, — грустно сообщаю я.

— Давай я тебе свой оставлю, — говорит Настя, хлопая ресницами.

— И я! — добавляет Катя, — Мы ждем, не дождемся, когда «Саббат» откроется после летних каникул! Хочется поскорей всех увидеть!

Она достает из сумочки коричневый косметический карандаш и быстро карябает на салфетке номер, потом это же проделывает и Настя.

— Кстати, а почему тебя зовут Маус? — спрашивает Катя.

— Потому, что это не полная кличка. А полная — Макси Маус, — объясняет Макс, запихивая салфетку с телефонами девочек в один из карманов куртки.

— Гигантская мышь? — смеется Настя.

— А что? Не похож? — спрашивает Макс, — Это еще Мэри придумала.

— А вы все еще с ней вместе? — продолжает допрос Настя, а я мысленно ужасаюсь — как ей не стыдно спрашивать про такие вещи?! Но у Насти на это есть свои причины, и она, хлопая ресницами, испытующе смотрит на Макса.

— Давно уже нет, — отвечает он, — я свободен как ветер, если что!

Катя, тем временем убирая в сумку карандаш и салфетку с номером Макса, нечаянно рассыпает на пол карточки пасьянса. Макс подбирает несколько из них:

— А это, что у вас такое? — удивленно и насмешливо спрашивает он.

— Да, так, Индийский пасьянс-гадалка, — отвечает Катя, быстро собирает с пола карточки, берет из его рук оставшиеся и вдруг предлагает:

— Гаднуть тебе?

— Что сделать? — он делает большие удивленные глаза и хохочет.

— Ну, я имею в виду погадать, — поясняет она.

— А на что гадать?

— На желание, на отношения, на что хочешь. Можно, например, на Нику погадать, как она к тебе относится, — воодушевившись, тараторит Катька.

— Что сразу на меня то? — ужасаюсь я, — Может ему что-то другое интересно?!

— Да, пусть, нормально! Мне как раз это интересно, пусть гадает! — смеясь, отвечает Макс.

Катя сосредоточенно раскладывает карты на столе. Первым же совпавшим рисунком оказывается «Пингвин», и Катя с Настей заливаются смехом. Я краснею.

— Что это значит? — непонимающе спрашивает Макс.

— М-м-м, — тянет Катя, — это скромность! Да!

Настя давится кофе.

— Ника застенчива и очень скромна.

Он кивает, а Катя продолжает раскладывать.

Через несколько ходов выпадает «Якорь». Девчонки переглядываются и снова разражаются хохотом.

— А это что? Чего смешного? — удивляется Макс.

— Ну, это, типа… — снова запинается Катька.

— Отдых, пристанище, — приходит ей на помощь Настя.

— Переночевать меня пригласит что — ли? — предполагает Макс.

— Да, — подхватывает Катька, — обязательно!

— Когда? — вдруг как-то очень серьезно спрашивает Макс и пристально смотрит мне в глаза.

— Пусть «гадалка» скажет, все в ее власти, — объясняю я сквозь пробирающий меня нервный смех и смущение.

— А какова вероятность, что это предсказание сбудется? — не унимается он.

— Я считаю, главное надеяться. А если есть надежда, то есть и вероятность, — изрекает Катя.

— А замысел без умысла является вымыслом? — смеется Макс.

— Вот видишь, ты понимаешь! — обрадовано говорит Катя.

К счастью безумное гадание на том и заканчивается, а «гадалка» больше ничего не предвещает.

Мы продолжаем болтать о всякой чепухе, пьем кофе, смеемся. Видно, что Макс нравится нам всем троим, в этом есть что-то и классное и мучительное.

Но вдруг он встает так же резко, как сел.

— Красотки, прошу прощения, с вами прекрасно, но я вынужден вернуться к вон тем господам! — говорит Макс, показывая на своих друзей, допивающих наверно уже по третьей кружке пива.

— Нам вроде как тоже пора, — смущенно говорит Настя.

Внезапно Макс наклоняется надо мной, накрывает ладонью мою руку, едва заметно гладит кончиками пальцев по ногтям и спрашивает:

— Так, по какой батарее тебе звонить?

От этого жеста и от того, как он смотрит на меня, я чувствую, как по телу бегут мурашки, и на секунду перехватывает дыхание. При этом, мысленно радуясь, что накануне сделала маникюр и покрыла ногти симпатичным жемчужно-серым лаком, и в тоже время, поражаясь его вниманию и настойчивости, я снова говорю:

— У нас дома нет телефона. Но у тебя есть номера девчонок, мы всегда вместе, так что…

Я не договариваю, все силы ушли на дурацкое нахлынувшее волнение.

Он пожимает плечами и потом снова целует в щеку всех нас, по очереди.

— Увидимся! — широко улыбаясь, обещает он.

— А то! — с готовностью отвечает Катька.

Позже, когда мы уже выходим из кафе, Настя вдруг говорит:

— Кажется, Макс на Нику запал.

— Я тоже заметила! — подтверждает Катя, — Как он на нее смотрел! Это же просто искры из глаз!

— Да ну, — говорю я, подчеркнуто безразлично, — ничего и не запал, у него все на лице написано, обычный бабник — хочет всех и сразу!

— Но, «чертову гадалку» — то не обманешь! — восклицает Настя, и теперь мы уже все втроем еле переставляем ноги, содрогаясь от смеха.

Мне не хочется, чтобы они догадывались о том, о чем я и сама боюсь думать. О том, что я теряю рассудок при виде Макса, и с каждой встречей все больше влюбляюсь в него, а после того, что было сегодня, я вообще сама не своя. Притом, что, я вроде как хочу встречаться с Д., это, по меньшей мере, странно.

Нельзя же хотеть быть с двумя людьми одновременно. Или, в одного влюблена, а другой просто нравится. Или, думаешь, что нравится, пока не увидишь наяву того, о ком мечтала. Все это очень странно, непонятно и мучительно. Тут нужен жестокий, но точный диагноз.

— Конечно, бабник! — продолжает Настя, — Но сегодня он захотел поймать тебя на свою удочку.

— Знаем мы эту удочку! — Катька многозначительно посмеивается.

— Он и вас захотел, рано успокоились! — отвечаю я.

Мне хочется, чтобы они думали, что для меня все происходящее не более чем шутка, в то время как в действительности мой разум и душа бьются в агонии.

Интересно, какова вероятность того, что мы с ним будем вместе? Я не сильна в математике, но даже мне ясно что, это какое-нибудь иррациональное число сильно меньше нуля. Поэтому я усилием воли запрещаю себе думать о нем. К тому же, у меня есть надежда, что у меня есть надежда, что у меня есть Д.

Этакая надежда в кубе. А по Катиной теории это уже кое-что.

Сентябрь 2001 г. — Свидания, страдания и катастрофы

Этот урок слишком жесток

И никто не ответит теперь, почему и за что.

© Ария — «Это рок»

Наступил новый учебный год и впервые, после лета я увидела моих дорогих «чуваков» Ольгу и Каща. Снова мы втроем дерзко курили у крыльца колледжа, ровно под надписью «Не курить». Вообще это запрещено под страхом отчисления, но вокруг толпилось полно народу с сигаретами, и отчислять всех студентов было бы глупо, а так как большинство учились платно, еще и невыгодно.

Все были при параде и выглядели шикарно. Кащ в новой рубашке и отглаженных брюках, Оля в бордовом брючном костюме и с блестящим серебряным колечком в носу. Я в черном платье, с разрезами по бокам «от Насти Мельниковой», и с маленькой лаковой сумочкой через плечо (в которую, правда, не лез ни один учебник, ни даже тетрадь). Мы болтали, смеялись, и вдруг Оля сказала:

— Ого, Новиков!

Я обернулась и увидела Ивана. Он шел к нам озаренный лучами сентябрьского солнца, словно принц осени, притягательный и таинственный. Казалось, что все остальные студенты специально расступаются перед ним, чтоб я могла рассмотреть его во всей красе. На нем были черные джинсы и темно-синяя рубашка, на ногах новенькие фирменные кроссовки. Все это ему ужасно шло, а еще он вырос! Он стал выше, раздался в плечах. Черты лица утратили юношескую припухлость и заострились, а взгляд источал волны какой-то новой брутальной энергии. Его волосы слегка отрасли и стали чуть светлее. Он был классный, он был до умопомрачения красивый. Он приближался к нам грациозной походкой древнегреческого воина.