Линда Черри - Хроники Ники

— Новиков, ты что, с войны? Почему такой вид? — скорее удивившись, чем разозлившись, спросила деканша.

— Извините, — снова буркнул Иван, — так вышло. Разрешите мне войти.

На него было жалко смотреть. Было видно, что ему плохо, стыдно и наверняка больно, но очень нужно попасть на этот проклятый семинар.

— Ну, хорошо, — смягчилась деканша, — сходи, приведи себя в порядок, и можешь присутствовать.

Иван покорно удалился, а деканша вызвала к доске Саню Каща — рассказывать про жизненный цикл товара. И Саня, неимоверно страдая, принялся извлекать из закоулков памяти слова: «внедрение», «рост», «зрелость» и «спад». Впрочем «внедрение» никак не вспоминалось, и он упорно назвал его «введением».

Минут через пять, вернулся Иван не слишком-то изменившийся. Место рядом со мной заняла Оля, и он прошел мимо, за парту позади нас, лишь окинув меня взглядом полным тоски.

Конечно, я была безумно рада его видеть, но его вид вызывал беспокойство. Мне нужно было узнать, что с ним произошло, и где он пропадал все эти дни. Но я не рискнула писать ему записку. Маркетинг был единственным предметом, на котором мы с Иваном не переписывались из чувства самосохранения. Сгорая от любопытства и нетерпения, я не могла дождаться окончания пары. Отвечая у доски, я не отрывала взгляда от Ивана, говорила на автомате, лишь бы скорее отмучаться и сильно удивилась, когда деканша поставила мне «отлично». Едва семинар закончился, я подошла к Ивану. Эта пара была последней, и мы могли, наконец, спокойно поговорить.

— Привет, ну что с тобой было? Где пропадал? — нетерпеливо стала спрашивать я, усаживаясь на стул возле него, еле сдерживаясь, чтобы не схватить его за воротник и не начать трясти.

Иван вздохнул и посмотрел на меня с болью во взгляде.

— Было дело, — нехотя ответил он, — сейчас все нормально.

— Я жажду подробностей! — не унималась я.

— Ник, все не важно, пойдем, я тебя домой отвезу, — сказал Иван уже с более теплыми нотками в голосе.

— Отвезешь? На чем? — удивилась я.

— На машине, на чем еще? — ответил он и вдруг привычно добродушно улыбнулся.

Машина Ивана стояла на парковке за колледжем и представляла собой древнюю «Жигули двойку» цвета спелой хурмы, с треснутой фарой. Ее борта и двери были покрыты все той же грязью, что и джинсы Ивана.

Я опасливо села рядом с ним на пассажирское сиденье, захлопнула дверцу и почувствовала гадкий запах, наполнявший весь салон, как будто смесь табачного дыма, мокрой собачей шерсти и одеколона «Доллар» — излюбленного парфюма торговцев с вещевого рынка.

— Откуда у тебя это сокровище, — спросила я, оглядывая пыльную приборную панель, рычаг коробки передач с розочкой на рукоятке, и лежащую рядом пачку сигарет «Балканская звезда».

— Все тебе надо знать, — шутливо-ворчливым тоном произнес Иван.

— Ну, расскажи, я же не отстану, — продолжала я.

— Да Вовкина это, брата старшего тачка. Его соседская гопота за долги прессанула, на счетчик поставили, пришлось ехать домой, в Североуральск, впрягаться. Застрял там, еле вырвался. Вовка сам мне машину отдал, чтобы они не забрали. Да, я еще баблом ему помог, чтоб отсрочку дали, — поморщившись, стал объяснять Иван, — махач, конечно был что надо, но наша победила. Хотя могли и на перо посадить, — произнес Иван с каким-то нездоровым блеском в глазах и вдруг грубо выругался, — Зато я теперь на колесах, — продолжил он, — будет теперь на чем мою кошечку возить, — сказал он и криво усмехнулся и подмигнул мне.

Затем Иван с улыбкой и как-то уж очень по-свойски положил руку мне на бедро.

Я вздрогнула. Я не узнавала его. Все это выглядело как-то не так, неправильно, отталкивающе и даже гнусно, что ли. Значит, он ездил в свой город, дрался там в каких-то разборках, «отжал тачку». А теперь вот приехал этаким «героем» к «своей кошечке». Невинный ценитель вин и московских рок-клубов, для которого «Саббат» — дыра.

Я почувствовала, как рот непроизвольно наполнился слюной, и к горлу подступила тошнота.

— Не знала, что ты так можешь, — еле выдавила из себя я.

Иван, не замечая моего волнения, потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я отстранилась, глядя на его подбитую нижнюю губу.

— Ник, что с тобой? — спросил он, наконец, поняв, что что-то не так.

— Вань, извини. Я не могу, — пробормотала я, и резко распахнув дверцу, выскочила из машины.

Я шла быстро, не оборачиваясь, зная, что он идет за мной. Во мне бурлили волны невесть откуда взявшегося гнева. Я рассердилась и испугалась, сама не понимая из-за чего именно. То ли из-за его напора, то ли из-за подробностей его истории, я не знала, но знала точно одно: я ошиблась в нем, все-таки он не тот человек, который мне нужен. Я не хочу быть «его кошечкой». Я не хочу волноваться по несколько дней, зная, что он где-то на «разборках» и что его могут «посадить на перо» за долги. Да, и какие там долги? Карточные? Наркоманские? Воровские? Что у него за брат? Может, и Иван скоро станет таким же? Все это слишком мрачно для меня, вот где настоящая тоска. И я так не хочу. И дело не в том, что он из маленького городка, у нас тоже есть районы, где обитают такие вот парни, которые живут «по понятиям», «забивают стрелки», «устраивают махач двор на двор, район на район». Это страшно, это непонятно, это противно. И оказывается, Иван может спокойно существовать в этой среде. Я не могла это принять и не хотела становиться частью этого.

Он шел за мной недолго. Когда я дошла до трамвайной остановки и обернулась, Ивана уже не было. К этому моменту я уже немного успокоилась, но то чувство отторжения и неприязни посетившее меня в машине, когда я слушала его рассказ, меня не покидало еще долго.

Позже я думала, что наверняка, он расценил мое бегство по-своему. Скорей всего решил, что меня отпугнула его провинциальность и незатейливость его жизненных проблем. Может быть даже, он посчитал меня высокомерной, меркантильной, спесивой девицей не понимающей «нормального пацана». Или решил, что я ушла, потому что, его машина для меня недостаточно крута. А еще, его наверняка задело, что я дважды бросила его в тот момент, когда была нужна ему.

Но с того дня Иван больше ни разу не подошел ко мне и не сказал ни слова. Мы больше не садились с ним за одну парту, и не писали друг другу никаких записок. Я все время думала о нем, скучала по нашей недолгой дружбе, но не решалась ничего сделать, чтобы возобновить отношения.

Постепенно все вернулось на круги своя. Мы снова тусовались исключительно с Олей и Кащем. Иван держался особняком и вновь стал просто тем парнем из нашей группы, «который в позапрошлом году был Джорджем Майклом», и которого «вроде бы зовут Ваня». Было ощущение, словно нам обоим стыдно за то, что было между нами, и каждый изо всех сил старается стереть это из памяти, как можно скорее.

А через пару недель у нас началась двухмесячная практика, потом весенняя сессия, а потом долгожданные летние каникулы.

Time recedes every day

You can scour your soul but you won’t see

As we pass ever on and away

Towards some blank infinity[1]

(С) Anathema — «Deep»

Спустя некоторое время после размолвки с Ильей, Настя открыла мне свой секрет. Оказывается, она обожает эти ссоры с ним. За последнее время их было множество. И тогда, в «Саббате» он специально игнорировал ее и заигрывал с другой совершенно чужой девчонкой, чтобы завести Настю, заставить ее ревновать.

— Это же безумие! — сказала я, когда она мне все объяснила.

— Да! Сначала я злюсь. Я дико ревную. Я убегаю. Я хлопаю дверью. Потом, проходит пара дней, и я уже лезу на стену от тоски и боли. И потом он приходит. Он говорит, что дурак, что любит только меня. И я сначала дуюсь, потом смягчаюсь, таю в его прикосновениях и поцелуях. Это не объяснить. Но после этих ссор нам так хорошо. От этих страстей сносит крышу! Как в песне у Roxette — Crash! Boom! Bang! — говоря это, Настя краснеет.

Я не могла разделить ее волнений, поскольку в жизни не испытывала такого, и знала лишь, что ссора — это беда, а примирение — это счастье.

В общем, в тот раз они уже через несколько дней помирились и снова топили друг друга в море всепоглощающей любви.

Тем временем, я пыталась забыть Ивана. Я убеждала себя, что поступила правильно, что хочу от жизни большего, что все важное и интересное ждет меня впереди.

Закрыв сессию на отлично и сдав учебники, я хотела лететь навстречу лету. У меня было предчувствие, что этим летом случится что-то чудесное, то чего я так долго и слепо жду.

Мне хотелось новых знакомств и встреч, концертов и вечеринок. Вспоминался Максим с его хитрой улыбкой, тот парень из автобуса, который мне так понравился. Прошел год, а я не могла его забыть. Ведь вспоминать и мечтать о нем мне никто не запрещал. В моих мечтах мы с ним неожиданно сталкивались на каком-нибудь сейшене, он меня узнавал, подходил и приглашал в непостижимое мерцающее звездным светом будущее.

Как заведенная я писала стихи в блокнот и сочиняла песни. Жалела, что не могу никому их показать, но верила, что вскоре этот кто-то появится. Я ждала чуда, а случилось большое несчастье.

— Вадим умер, — пустым бесцветным голосом произнесла Настя в трубку, когда я позвонила ей из телефона — автомата, установленного на первом этаже нашего колледжа, и спросила, какие новости.

В первую секунду я не поняла, но потом смысл сказанного дошел постепенно, и оглушил своей непостижимой сутью.

— Вадим… Брат Ильи? — спросила я Настю.

— Да. В понедельник ему стало совсем плохо, они вызвали скорую, его забрали, а потом вечером позвонили и сказали, что все…Вчера похороны были, — сказала она.

— Ты ходила?