Фиона Макинтош - Храню тебя в сердце моем

В дверь позвонили, она обернулась и увидела Мадлен в дверях вместе с Сарой. Сара покраснела, а Мадлен выглядела необычно взвинченной.

– Сара хочет тебе кое-что рассказать, – сказала она, приглашая гардеробщицу в салон. – Давай, Сара. Расскажи Иден то, что ты рассказала мне.

Алекс сидел за своим столом в Ларксфелле, уставившись на красный платок.

Это была идея Сесили.

– Это часть прощания с прошлым, Лекс. Избавься от него. Просто отдай его мне – и я его тотчас сожгу.

Алекс вскочил как ошпаренный.

– Нет, не сожжешь. Но я его уберу, обещаю.

– Я уже ненавижу этот платок. Если я только увижу его, Лекс, я его уничтожу. Эта красная тряпка не дает тебе жить.

Он делано засмеялся, чтобы доказать, что никак от него не зависит.

– Я же сказал, что уберу его, разве этого недостаточно?

И убрал – подальше в ящик стола. А теперь вот снова держал его в руке.

Он собирался подписать чек на оплату расходов за медовый месяц, но созерцание платка остановило его. Одно прикосновение к нему открывало все ящики у него в голове, куда он аккуратно сложил мысли о возлюбленной, девушке… даже жене, которая, возможно, где-то ожидает его. Требовалась вся сила воли, чтобы изгнать эту таинственную невидимую женщину у себя из головы и сосредоточиться на невесте и предстоящей свадьбе. Он дал себе слово, что сделает это: ради Пен, ради своей семьи, ради себя самого.

И он, казалось, выиграл эту битву с самим собой, однако стоило взглянуть на носовой платок, и все демоны вернулись, с ликованием открывая эти ящики, вытряхивая их содержимое и наполняя его чувством вины с каждым вымученным вопросом, который всегда сводился к одному и тому же: «Кто же ты?»

– Все движется так быстро, – пробормотал он.

– Что, дорогой? – переспросила мать.

Он сунул платок между коленями. Сесили Уинтер имела привычку незаметно подкрадываться к нему, но так, что невозможно было обвинить ее в бестактности. Сейчас она стояла перед ним с тарелкой еды.

– Алекс, если не хочешь ужинать со мной, по крайней мере пообещай, что поешь, – сказала она с любовью. – О, ты здесь уютно устроился, – добавила она, подходя к камину и ставя тарелку с сэндвичами перед ним. – Ешь, Алекс, или у тебя не будет сил, чтобы подарить мне моего первого внука.

– Не будь вульгарной, мама, тебе это не к лицу, – сухо сказал он, и она усмехнулась.

– Все в порядке?

Он потянулся за сэндвичем и издал благодарный стон, почувствовав вкус еще теплой и липкой жареной курицы.

– Это домашний чатни?

– К тому же из наших собственных яблок.

Он кивнул, с жадностью жуя.

– Вот видишь, ты голоден.

Когда она отвернулась, он сунул платок в карман и последовал за матерью к камину, взяв с собой тарелку.

– Я потерял счет времени. Чувствую себя ужасно из-за того, что придется оставить все на целых четыре недели.

– Ерунда, Лекс. До вашей свадьбы еще несколько месяцев, так что я совершенно не понимаю, почему ты беспокоишься о делах. Я хочу, чтобы ты свозил красавицу Пен в путешествие и сделал ее очень-очень счастливой, а также подарил мне внука.

Он взглянул на мать с тихим отчаянием.

– Почему тебе кажется, что все идет слишком быстро? – спросила она, делая вид, что не заметила его взгляда, и возвращаясь к исходной теме, которую он надеялся не продолжать.

– Пен так торопится замуж, что я едва успеваю следить за всеми приготовлениями. Какая девушка, планирующая большую свадьбу, не оставляет себе по крайней мере год на все приготовления? Пен хочет организовать все за несколько месяцев. Первое апреля наступит, оглянуться не успеем.

– Она не беременна, дорогой?

На этот раз он посмотрел на нее предостерегающе.

– Ну, это День дураков. – Она пожала плечами. – Ты передумал?

– Не передумал, просто не понимаю. К чему так спешить?

– Ну, ей явно кажется, что она слишком долго тебя ждала!

Он вздохнул, и это был вздох смирения.

– Мне, в общем-то, не на что жаловаться.

– О, Лекс. Это же на всю жизнь, дорогой! – Раздражение Сесили нашло свое отражение в страдальческом взгляде на сына.

Алекс проглотил сэндвич, который, казалось, внезапно стал безвкусным. Повернулся, посмотрел на огонь, и на какой-то миг он напомнил ему другой огонь в гостиной… Элегантно обставленная комната, но не особенно большая или изысканная. Он вспомнил старика… но тут воспоминание упорхнуло, как потревоженная бабочка.

– Алекс? Что происходит?

Он чувствовал отдушку флердоранжа духов своей матери, видел плоский овальный флакон, но почему же при этом ему представляется другой флакон и вспоминается аромат других цветов?

– Я… почувствовал аромат. У меня возникло какое-то смутное воспоминание о фиалках.

Она пожала плечами.

– Есть духи под названием «Апрельские фиалки», кажется. «Ярдли» вроде бы. Я пробовала, но у меня от них болит голова.

– «Ярдли», – пробормотал он, обдумывая это слово, потому что оно показалось ужасно знакомым.

– Это на Бонд-стрит, дорогой, – пробормотала она.

– Извини. У меня, кажется, стали чаще появляться вспышки памяти.

Она моргнула.

– Думаю, это должно было случиться. Надеюсь, это принесет тебе облегчение. – Несмотря на оптимизм в ее словах, в голосе Сесили не было уверенности.

– Да, не считая того, что в воспоминаниях есть люди, мама. Люди, которые могут заполнить промежуток времени, когда меня считали пропавшим без вести.

– Ты кажешься очень обеспокоенным.

– Да. Что, если я был… Ну, с кем-то?

– С той, кто душилась «Ярдли», ты имеешь в виду? Снова красный платок, не так ли? – Она посмотрела на него с раздражением. – Ты обещал.

– Кто-то аккуратно сделал этот платок. Его назначение слишком очевидно. Извини, мама, но мне кажется верхом нелепости пытаться закрывать на это глаза, – сказал он, изо всех сил стараясь не обращать внимания на сомнение, которое отразилось на ее лице, сомнение в том, что та, кто пользуется «Апрельскими фиалками» и вырезает сердца в носовых платках, подходит для Уинтеров по социальному статусу.

– Ладно, давай просто поговорим об этом, но потом я уже никогда не буду поднимать этот вопрос. Я хочу закрыть эту тему. – Она громко вздохнула. – Что можно предпринять, чтобы узнать об этом побольше?

Алекс почувствовал прилив восхищения своей матерью, которая была справедлива, как никто другой.

– Я очень много об этом думал и пришел к выводу, что есть только одно место, куда можно пойти. Мне кажется, я должен вернуться туда, где я его нашел. Это единственная исходная точка, которая у меня есть.

– Ты имеешь в виду доктора Кавендиша?

– Я имею в виду Фитча и его магазин на Севил-роу.

Она покачала головой.

– Иголка в стоге сена, Лекс. И чревато проблемами с твоей планируемой женитьбой.

– Мама… А что, если я уже женат?

– О господи! – Она выглядела искренне потрясенной.

– Я могу жениться на Пен незаконно. Ты ведь не хочешь, чтобы двоеженство вошло в историю семьи Уинтер?

Как правило, добродушное выражение лица Сесили омрачилось беспокойством.

– Нет, разумеется, нет. Мне до сих пор как-то не приходило в голову, что ты действительно мог жениться.

Он сглотнул.

– Меня не было достаточно долго, так что возможно, у меня даже есть дети.

Сесили посмотрела на сына с глубокой тревогой.

– О, Лекс, – взмолилась она. – Теперь ты просто дразнишь меня. Ты знаешь, как я хочу внука… много внуков.

Он пожал плечами, как бы прося прощения, что расстроил ее.

– Я просто говорю. Мы ничего об этом не знаем.

– Ну, я поговорю с Джеральдом сегодня утром…

Он встал.

– Нет. Позволь мне самому разобраться с этим. Если мы впутаем сюда еще и Джеральда, проблема может стать куда больше и серьезнее, чем на самом деле. Вполне возможно, я совершенно напрасно опасаюсь худшего. Несколько конкретных вопросов могут вывести меня на правильный путь.

– Ладно. Мне понятно твое нежелание пускать в ход кавалерию.

– Кавендиш и Фитч оба были там, когда я пришел в себя. Начну именно с этого – попрошу их вспомнить абсолютно все, что они только могут, о том дне. Может быть, со мной был еще кто-то?

– Разве ты не говорил что-то о том, что был одет в старый костюм?

Он кивнул.

– Он не был старым, насколько мне помнится. Он, скорее всего, порвался при падении, но сам костюм был хорошо сшитым и из качественной ткани… – Он пожал плечами. – Не мой цвет, по правде говоря, я никогда раньше не носил темно-синий.

– Что было в карманах?

– Карманы были пусты. Единственная причина, почему платок остался незамеченным, – он был во внутреннем потайном кармане.

Она нахмурилась.

– В карманах ничего не было. Почему? Где были твои деньги?

– Предполагаю, что меня ограбили. Хотелось бы думать, что я пытался отбиться от них, но если нет, то почему?

– Подожди, – сказала она. – Ты сказал, что костюм был сшит качественно. Тогда его сшил для тебя портной, но, по твоим словам, не Перси Фитч.

– Точно нет.

– Ну, дорогой… какая этикетка была на костюме? Если ты это узнаешь, то сможешь найти этого портного.

Он открыл рот от изумления, а затем бросился к матери и расцеловал ее.

– Ах, какая же ты умница! Отец точно женился на тебе не только из-за красоты.

– В этом я могу тебя заверить, – ответила она. – Ты помнишь имя на костюме?

– Нет, но завтра я первым делом позвоню Персивалю Фитчу.

– Что насчет Пенни?

– Ни слова, мама. Это может ни к чему не привести.

Она кивнула, позволила ему помочь ей подняться и тихо застонала.

– Я должна предостеречь тебя, Лекс. Я знаю, что Пенни выглядит как независимая, современная женщина, но ты сам понимаешь, что ей не приходилось сталкиваться с настоящими невзгодами. Единственный дедушка, которого она когда-либо знала, все еще жив и здоров, и ей никогда не приходилось горевать ни по кому, кроме тебя, дорогой. Ей не довелось выучить урок, что так сильно зависеть от эмоций опасно.