– Ты очень помогла мне, Иди. И почему никто в госпитале мне этого не предложил?

– Я не врач. – Она наклонилась к нему и шепотом добавила: – Но, наверно, дело в том, что женщины более практичны.

Он улыбнулся.

– Где ты планируешь меня высадить?

– Я не собираюсь нигде тебя высаживать. Я отвезу тебя домой, чтобы познакомить с отцом. – Она произнесла это прежде, чем успела обдумать свои слова. Том был словно потерявшийся беспомощный щенок. Если она не поможет ему, то кто? В конце концов, она сама согласилась вытащить его из больницы.

«А почему еще?» Этот вопрос прозвучал у нее в голове голосом отца. Она оставила его без внимания.

Том посмотрел на нее так, словно она вдруг заговорила за незнакомом языке.

– Но почему?

Она пожала плечами.

– Я чувствую свою ответственность.

– Ты не должна. Я тебя вынудил. Ты уже и так достаточно сделала.

– Нет, я не могу оставить тебя одного, пока ты хоть немного не адаптируешься к… э… внешнему миру. Эйб… мой отец – мудрый человек. Он придумает, как лучше поступить. Думаю, тебе нужно остаться с друзьями хотя бы на эту ночь. Он не будет возражать.

– Друзья. Это звучит так здорово и нормально.

– С тобой и так все нормально, Том. Просто ты был ранен. Твой рассудок пострадал так же, как у других солдат – руки или ноги.

Подошел кондуктор.

– Добрый день. – Затем он нахмурился. – Сейчас день? С этими серыми тучами не поймешь.

– Два, пожалуйста, – сказала Иди, передавая свои три пенса.

– Спасибо, дорогуша. – Передавая Иди билеты, кондуктор задержал на ней взгляд и только потом отошел от них.

– Как считаешь, мне стоит разбить ему нос?

Она застенчиво улыбнулась.

– Всего год назад на месте этого кондуктора была бы женщина. Уверена, что женщины скучают по должностям, которые они занимали, пока не вернулись мужчины.

– Да, они наверняка почувствовали большую свободу, а теперь должны вернуться к роли домохозяек.

Она кивнула: он был прав. Но у себя в голове вместо «роли» она услышала слово «тюрьма».

– Он выглядит как бывший солдат – опустошенный и затравленный, – добавил Том.

– Откуда ты знаешь… я хочу сказать, как ты определил это, если ничего не помнишь?

– Логичный вопрос. Возможно, просто потому, что униформа кондуктора ему велика, и из этого я сделал вывод – не знаю, правильный или нет. – Он прищурился. – Но разве ты не заметила его взгляд?

Она покачала головой.

– Отчаянно ищущий общения, но отстраненный… и беспокойный?

Иди пожала плечами.

– Должна признаться, не заметила.

– Мне кажется, я видел этот взгляд тысячу раз, или же так мне подсказывает мое нутро. Наверное, у меня самого такой же взгляд.

– Ты очень красивый и совсем не отстраненный, – заверила она и тут же почувствовала, как к щекам прилила кровь. Он покосился на нее, но ничего не сказал и стал глядеть на проезжающие машины, которых становилось все больше по мере того, как они приближались к центральному вокзалу Лондона, а затем миновали его.

– Вечерние новости, «Швепс», точилки для ножей «Оуки», виски «Клеймор», витамины «Айрон Джеллоидз»… – тихо перечислял он.

– Что, прости?

Он покачал головой.

– Просто читаю рекламные объявления на других автобусах. Трудно поверить, что война только что закончилась. Все такое красочное и яркое.

Иди ничто не казалось красочным в середине ноября, но, возможно, после окопов для него все выглядело именно таким.

– Что-то кажется знакомым?

– Разве что виски. – Он обезоруживающе улыбнулся, и Иди поняла, что за короткий промежуток времени, который она провела с этим человеком, она успела поддаться его обаянию. Что-то в его прямой осанке, осторожных, вежливых манерах и тихом голосе казалось ей привлекательным.

– Ну, Голдерс-Грин – это конечная, так что просто смотри по сторонам. Мало ли что.

– Не возражаешь, если я закурю?

Она улыбнулась и покачала головой, и он полез в карман за сигаретой.

– Но моему отцу это может не понравиться.

Он чиркнул спичкой и зажег сигарету, которую щелчком достал из небольшой пачки. Она была последней.

– Тогда эта будет для меня последней, – сказал он без тени сожаления.

– Почему?

– Новое начало. Все в сегодняшнем дне кажется новым, и я хочу чувствовать себя так, словно начал новую жизнь. – Он глубоко затянулся напоследок и непринужденно выбросил окурок.

До конечной остановки они ехали молча, хотя Иди ощущала тепло, соединявшее их сквозь его дешевый шерстяной костюм и ее дорогую, шитую на заказ одежду. Между ними будто сверкал огненный фейерверк, только его невидимые искры попадали к ней внутрь. Возбуждение, которое она испытывала, ее пугало.

* * *

Миниатюрная женщина, которая выглядела просто изумительно в темно-красном пальто, вышла из такси у главного входа Эдмонтонского госпиталя и попросила водителя подождать. Когда она подошла к входу, случайные наблюдатели могли заметить, что не только цвет, но и фасон пальто был смелым – на самом деле это была накидка, застегнутая сбоку на крупную пуговицу. Узкая темно-синяя юбка достигала щиколоток, а рука в перчатке машинально поднялась к широкополой шляпе, когда порыв ветра чуть не сорвал ее с копны золотистых волос, аккуратно разделенных на пробор и заколотых по бокам.

В приемной госпиталя ей собщили, что она пришла в разгар праздника в честь окончания войны, устроенного для пациентов. Когда же она сказала, что ей нужен один из них, а именно – некий джентльмен, вернувшийся на родину с фронта, – ей предложили подождать.

Сестра Болтон как раз подносила к губам стакан бузинного ликера, когда ее позвали в сестринскую. Она изо всех попыталась не закатить в ответ глаза.

– Кто меня спрашивает?

– Найти вас просила мисс Фэрвью.

– Зачем?

Девушка, казалось, хотела пожать плечами, но вовремя спохватилась.

– Не знаю, сестра. Кажется, она говорила про какого-то важного пациента.

– Ладно, хорошо. Ну, беги, Смит.

Болтон зашагала к приемной, сурово сжав губы из-за того, что ее оторвали от праздника, который, как она надеялась, должен был вдохнуть счастье в однообразную жизнь вернувшихся с войны солдат – лечащихся, выздоравливающих и пытающихся забыть пережитое на европейских полях сражений. Многие все еще не восстановили здоровье после серьезных увечий, а большинство вело еще более тяжелый бой, стараясь залечить куда более глубокие раны, которые, возможно, не удастся исцелить даже врачам, твердо намеренным им помочь.

Она пришла в главный вестибюль, где ее ждала молодая женщина, от которой пахло изысканными цветочными духами с пряной ноткой. Она была одета так дорого, что сестра задумалась, не надо ли сделать реверанс.

– О, здравствуйте, сестра Болтон, – сказала женщина, и ее простое приветствие убедило сестру, что посетительницу не заботит ее социальный статус. – Мне посоветовали поговорить именно с вами. – Ее лучезарная улыбка растопила холодность, которую испытывала к ней Эмилия Болтон. – Я Пенелопа Обри-Финч.

– Мисс Обри-Финч. – Сестра Болтон кивнула и пожала руку в перчатке темно-синего цвета, почувствовав прикосновение мягчайшей кожи к своей ладони. – Чем могу помочь? – Ее взгляд метнулся к молодому человеку, который почти целиком лишился обеих ног – их ампутировали в полевом госпитале во время битвы на Сомме. Сестра посмотрела, как пациента везут в инвалидном кресле, чтобы он мог тоже принять участие в празднике, а затем снова повернулась к мисс Обри-Финч, напомнив себе, что не стоит позволять себе так невежливо отвлекаться.

– …и я искала во всех военных госпиталях и больницах, куда привозили раненых, – сказала она.

Сестра Болтон поняла.

– Конечно. Ваш отец? Брат? – спросила она.

– По правде говоря, ни то, ни другое. Очень дальний родственник, – сказала она, а затем добавила: – Настолько дальний, что скорее друг, чем родственник… очень дорогой друг.

Сестра – она была старше посетительницы – одарила ее ободряющей улыбкой, сразу же догадавшись, как тяжело семье вести подобные поиски. Столько надежд, и каждая новая попытка заканчивается разочарованием.

– Разумеется, он вам дорог, раз вы через столько прошли, чтобы его отыскать. – Она увидела, как девушка вздрогнула. Пенелопа Обри-Финч была поразительно хороша – точно хрупкая бабочка, – и сестра Болтон задалась вопросом, почему эта молодая женщина приехала в госпиталь одна. – Вас кто-нибудь сопровождает?

Мисс Обри-Финч улыбнулась и покачала головой:

– Нет. Я взяла на себя ответственность самостоятельно найти своего кузена Лекса. Меня ждет автомобиль.

– Лекса? – Она нахмурилась. – Можете поставить свой зонтик здесь, чтобы он обсох. Пойдемте со мной. – Она попросила в приемной маску и передала ее богатой посетительнице. – Это всего лишь мера предосторожности, но не могли бы вы это надеть? В стране эпидемия гриппа, и мы просим об этом всех гостей.

Женщина кивнула.

– Спасибо. Я уже привыкла прикрывать лицо, – сказала она, совершенно не обеспокоенная этой предусмотрительной просьбой.

– Из вас получилась бы прекрасная медсестра, – заметила сестра Болтон, жестом приглашая гостью следовать за собой.

Пенелопа Обри-Финч двинулась за ней следом, и пока они шли, двигаясь по коридорам, обсуждали ее возвращение из Белгравии, где ее родители проводили праздничный сезон.

– Моя семья живет в Йорке, но я училась в Лондоне и в Швейцарии и, похоже, лучше всего чувствую себя на юге.

– Конечно, – ответила сестра Болтон, представляя себе привилегированную жизнь этой молодой женщины, которой едва ли было за двадцать, но испытывать неприязнь к мисс Обри-Финч и ее пьянящему аромату, безупречной одежде, изящным манерам и особенно ее жизнерадостному обаянию было практически невозможно.

– …отказались все, кроме меня. Я верю всем сердцем, что он все еще жив. Возможно, ранен.

– Я понимаю.