Через все это то и дело пробивались крики и смех, и на краю своего сознания, где еще осталась какая-то тень разума, он понимал, что это безнадежно. Его накрывала паника. Том попытался встать, и мир пошатнулся, или, возможно, шатало его самого. Он попытался что-то сказать, но так и не понял, то ли он произнес что-то невнятное, то ли не произнес ничего. Он подумал об Иди и о ребенке, попытался хоть немного взять себя в руки, заставляя себя поднять голову и прочесть надписи вокруг.

Он увидел слово «пока» в верхней части одного из зданий. Он мысленно поменял буквы местами, и получилось «окоп». Ему сразу же представилась кровь, струящаяся из чьей-то груди, искалеченной взрывом. Он в ужасе моргнул и перевел исполненный ужаса взгляд на большие часы над витриной одного из ювелирных магазинов. Под часами красовалась большая надпись «Пора пить Гиннесс». В его голове сразу сложилось слово «гость», и он подумал о времени, которое провел в доме Валентайнов. Затем ему попалось на глаза слово «дом», и он подумал об их с Иди коттедже в Эппинге. Перед ним мелькнул проблеск надежды, что он сможет найти дорогу домой, к их уютному коттеджу, но тут в его сознании возникло слово «шахта», и, когда раздался хлопок двигателя одного из фургонов, он услышал отдаленный взрыв бомбы и съежился. Буквы переставлялись у него перед глазами: он увидел «ствол», и у него в голове появилось смутное воспоминание о том, как он пытается зажать ужасную рану, а кровь течет сквозь пальцы. Молодой парень, совсем юнец, рыдал внизу, умоляя Тома не дать ему умереть. Слово, на которое он смотрел, преобразовалось в «туман», и ему в нос ударил запах ядовитого газа. Перед его глазами пронеслось короткое, но яркое видение, в котором солдаты пытались выбраться из широкого окопа, но их сносило пулями, и они тут же падали в могилу. Он был среди них. Этот образ был ужасно ярким, но быстро исчез, оставив его отчаянно глотать ртом воздух.

Том почувствовал под собой камень и понял, что снова сидит. Он упал назад? Это он издавал это странное скуление?

– Эй, мистер, – услышал он краем сознания, где еще теплились остатки разума. Он, должно быть, поднял голову и увидел мальчика, но в руке у того был пистолет. «Ружье!» – в ужасе подумал Том. Пулеметные выстрелы эхом пронеслись в его сознании, гильзы, разрушения, осколки, раны, кровь… всегда кровь.

– Бум! – радостно закричал маленький мальчик и нажал на курок своего игрушечного пистолета. Выстрел попал в цель, и в голове Тома раздался оглушительный взрыв. Он бросился со ступеней под статуей бога любви в море транспортных средств, которые начали отчаянно сигналить. Он услышал испуганные крики водителей, размахивавших кулаками и осыпавших его проклятиями, хоть и не разбирал слов. Он напугал пассажиров автобуса, беззвучно завопивших от испуга.

Том уже не понимал, где он и в каком направлении движется. Он отскочил от фонарного столба к стене, назад на дорогу, и, возможно, кто-то помог ему вернуться на тротуар – он и сам не знал. Если бы он мог посмотреть на себя со стороны, то увидел бы человека, рывками бросающегося вперед, время от времени хватающегося за голову, двигающегося зигзагами, врезающегося в стены зданий и постоянно с размаху падающего на колени. Он с трудом вставал на ноги и продолжал движение, пошатываясь, в рваных брюках и с ободранными руками, постоянно чувствуя, что вокруг свистят пули, слыша животный крик и зная, что кричит он сам.

Неожиданно кто-то его схватил.

– Эй, пьяный! – услышал он.

– Помогите мне, пожалуйста, – кажется, пробормотал он, смутно слыша шепот и низкий смех, чьи-то пальцы ощупывали его карманы. Ему показалось, что он услышал, как кто-то сказал «тупой придурок», когда его толкнули назад, но слова затерялись в шуме, когда он бросился прочь с поля боя на Пиккадилли, от пулеметного огня и крови, преследовавших его.

Он спешил. Подальше от оружия и взрывов. «Найти окоп!» – стучало у Тома в голове. Он бросился бежать. «Скорее в землянку!» Шум вокруг стих: возможно, он добрался до безопасного места? Он задыхался, его тошнило, а голова кружилась. Он задыхается? От ядовитого газа? Его конечности так онемели, что только покалывание в пальцах и вокруг шеи подсказывало ему, что они на месте. Его обзор уменьшился до узкого круга, и даже он становился все более размытым. По крайней мере, он уже не слышал звуков боя. Было тихо, слышались только странные вежливые голоса, пробивавшиеся сквозь пелену охватившего его безумия.

– Старина, с тобой все в порядке?

– Господи, приятель! Что с тобой?

Но слова смешивались и звучали так, словно шли откуда-то из-под земли, словно все они были похоронены заживо, и трупы пытались заговорить с ним, напомнить, что его ждет Иди. Он должен вернуться к Иди. У них скоро родится ребенок. Эйб не простит. Его опасения окажутся правильными.

«Ей нужно было выйти замуж за Бена Леви».

Том весь взмок, рубашка прилипла к телу. Ветер весело дунул на него прохладным дыханием, и он начал беспомощно дрожать.

Он услышал еще один голос:

– Эй! Осторожно!

Его последней мыслью было всего одно слово, пришедшее ему на ум. «Иден». Он увидел сад, островок безопасности – и бросился туда. И почувствовал заключительный удар, когда, шатаясь, бежал к своему убежищу.

Водитель машины, только что въехавшей на Севил-роу, увидел пьяного, попытался объехать, но задняя часть большого, солидного «Кроссли 20/25» задела его, развернула, и он врезался в стоящий неподалеку фонарный столб. Таксист в ужасе оглянулся и увидел, как человек ударился головой о железо и упал на тротуар рядом с резным ограждением в викторианском стиле перед магазином «Пул и Ко».

И в этот миг Тому пришел конец.

Глава 12

Иди услышала довольно неприятный скрежет, которым сопровождалось подергивание на распущенных волосах. В глубине души она не боялась стрижки. На самом деле ей очень хотелось постричься, ведь она знала, как это модно, но ее беспокоило, как на эту перемену отреагирует Том. Она видела, что короткие стрижки изменили внешность американских женщин, но знала, что помимо этого навсегда изменится и одежда, которую они носят.

Короткие волосы были окном в будущее и означали куда больше, чем просто новый стиль. Это был предвестник новообретенной свободы для женщин, он означал не только освобождение от длинных юбок и узких корсажей, но и возможность сделать себе смелую стрижку, избавиться от шпилек и заколок, пучков и хвостиков, повязок и лент. Теперь женщины могли выглядеть по-мальчишески, если хотели, а по вечерам делать себе элегантные прически, украсив волосы сияющими диадемами или жемчужными украшениями. Они могли выпрямлять волосы, завивать или постричься совсем коротко.

– Ты уверена, правда, Иди? – спросила Делия, которую неожиданно охватило сомнение.

– Слишком поздно, дорогуша, – усмехнулась Мадлен, и Иди почувствовала, как был обрезан первый локон. Она покосилась на остриженные прядки на полу и увидела в них смерть Иди Валентайн. В ее душе начала просыпаться ее скрытая сущность – более смелая, уверенная в себе и экзотичная Иден Валентайн.

Мадлен остригла остальные локоны и сжала плечи Иди.

– Вот и все, – пробормотала она ей на ухо, но по-доброму. – Нужно еще немного подровнять, – предупредила она, выпрямляясь и глядя на ровную линию на затылке Иди. – Ну вот. Взгляни на себя с короткими волосами, – и протянула Иди ручное зеркало.

Когда Иди увидела незнакомку, появившуюся в зеркале, сердце у нее замерло. На миг стало трудно дышать. Так будет чувствовать себя Том, когда найдет в себе мужество сбрить бороду. Именно этого он и боится – увидеть нового человека… или, что более вероятно, вспомнить старого.

В этот момент ее пронзила странная боль.

– Скажи что-нибудь, – попросила Делия, на лице которой было написано беспокойство.

– Что-то случилось, – прошептала Иди потрясенно, кладя руки на живот. Она не могла этого объяснить. Но чувствовала, как будто в мире в этот момент, в это отчаянно болезненное мгновение произошло что-то ужасное. Она знала, что ее подруги смотрят на нее, нахмурившись, но не могла найти нужных слов. Немного выждав, они обе начали говорить одновременно, в то время как она боялась вздохнуть.

– О чем ты говоришь?

– Это ребенок?

Иди покачала головой.

– Я… Я не знаю. Я чувствую себя странно. – Она прижала руку к груди.

– Тебе плохо, Иден? – спросила Мадлен, присев перед ней. Внезапно холодный взгляд голубых глаз Мадлен показался успокаивающим, он уже был не слегка насмешливым, а твердым и надежным.

Делия поспешила налить Иди стакан воды.

– Выпей, Иди. Ты выглядишь так, словно увидела пришельца с того света.

– Думаю, так оно и есть, – призналась Иди, глотая воду, чтобы смочить горло, которое вдруг стало сухим. Ей не хватало воздуха.

– Волосы снова отрастут, – сказала Мадлен, обеспокоенное выражение ее лица смягчилось.

Она покачала головой.

– Дело не в волосах. Я не могу этого объяснить. Я просто почувствовала, что сердце екнуло и словно остановилось… было больно.

Женщины обменялись взглядами.

– Сердце? Ты болела в последнее время? – спросила Делия.

Она возвращалась в нормальное состояние и могла мыслить более ясно.

– Нет. Что-то случилось…

– Твой ребенок… – начала Мадлен, в голосе которой послышался страх за нее. – Может, у тебя начинаются роды? Как называются эти предупреждающие судороги?

Иди вдруг в страхе замерла.

– Он…

Подруги снова обменялись встревоженными взглядами. Мадлен положила ножницы на пол, обе ждали.

– Иден? – прошептала она, выражение ее лица было напряженным.

– С ним все в порядке, – вдруг выдохнула она дрожащим голосом. – Он толкается. Это не роды. У меня не отошли воды. И схваток нет.

Делия прижала руку к груди, потому что у нее самой чуть не остановилось сердце от беспокойства.

– С ребенком все хорошо, – спокойно сказала Мадлен. – Твоя прическа отлично выглядит. У тебя готов прекрасный пирог, – продолжала она, и Иди рассмеялась и разрыдалась одновременно. – Все хорошо, – подытожила Мадлен. – Ты просто запаниковала, возможно, от потрясения, что мы отстригли твои локоны, но тебе так идет эта прическа, ты просто представить себе не можешь. – Она улыбнулась.