– Очень вкусно, Иди, спасибо.

– Всегда пожалуйста. – На этот раз она посмотрела на него, и Том отвел глаза, не выдержав ее взгляда, от которого у него запершило в горле. Он не чувствовал такого влечения к кому-либо или чему-либо – и такой энергии – за все то время, которое сохранилось у него в памяти.

Они некоторое время ели молча.

Нарушил молчание Том.

– Мистер Валентайн…

– В моем доме, за моим столом, я Эйб.

– Эйб, – повторил Том. – Эти рулоны ткани в кладовой.

– Да?

– Мне показалось, что их там слишком много.

Иди бросила печальный взгляд на отца.

– Ты говорил об этом с моей дочерью, Том? – все еще весело поинтересовался Эйб.

– Нет, сэр, – честно признался он, нахмурившись. – Я сбился со счета на шестидесяти двух рулонах. Там, кажется, еще столько же, если не больше.

– Это вечный спор, – пошутила Иди.

– И что же ты хочешь сказать? – спросил Эйб, покачав головой, когда Иди предложила ему добавку в виде жалких остатков овощей в супнице. – Спасибо, дорогая. Было так же вкусно, как готовила твоя мать.

Она встала, чтобы забрать у него тарелку, и Том заметил, как она ласково положила руку на плечо отца, и подумал, что бы он сам ощутил, если бы Иди так же погладила его плечо. Он отвлекся, а Эйб ждал ответа.

– Мне просто интересно знать. Вам действительно нужно так много ткани? Я хочу сказать, разумно ли держать такой большой запас? Особенно в наше время. Сколько костюмов вы шьете в месяц?

– О, вероятно, восемь, – ответил Эйб слишком быстро.

– Не выдумывай, папа. В лучшем случае четыре… в среднем, – сказала Иди, потянувшись за тарелкой Тома. – Ты шьешь четыре новых костюма, а скорее даже три, и мы работаем еще где-то над шестью. – Она посмотрела на Тома. – Мой отец занимается ремонтом, подгоном по фигуре и так далее. А так как сейчас у всех дела идут не особенно хорошо, большинство предпочитает дать старой одежде новую жизнь.

Ее отец мрачно кивнул в знак согласия.

– Говорят, что еврейские портные растолстели и разбогатели на пошиве формы для наших солдат. Я не знаю никого, кто подходил бы под это описание. – Он пожал плечами. – Может быть, портные где-нибудь в Лондоне.

– Или на севере, – предположила Иди. – Папа, как правило, работает с местной клиентурой. Он никогда не пытался расширить географию. – Она нежно посмотрела на отца, хотя и с небольшим упреком. – И все же, папа, ты такой талантливый. Все так говорят. Вот почему начальник госпиталя отказывается идти к кому-либо еще, и мистер Линден, это богатый промышленник, не хочет шить костюмы в другом месте. – Она печально улыбнулась. – Мистер Хьюз, мистер Фрейн, мистер Битон, мистер…

– Хватит, Иди… достаточно, – устало попросил отец.

«Это, очевидно, старый спор», – понял Том и решил зайти с другой стороны.

– Пыль на некоторых рулонах говорит о том, что их не трогали очень долгое время. И все же ткань великолепного качества.

Эйб кивнул.

– Я накопил их за долгие годы и многие купил еще до войны, но сейчас не лучшие времена… – Он снова пожал плечами, не закончив свою мысль.

Том нахмурился, приблизившись к какому-то воспоминанию, не понимая, что это было, но все равно пытаясь ухватиться за него. В такие моменты его мысль могла работать совершенно независимо. Дверь в его прошлое была заперта, но невидимая часть – его душа, его дух… то, что делало его тем, кем он был, – могла проникнуть сквозь этот барьер и получить доступ к его жизни до и после войны.

– Для бедных это время жесткой экономии. Но не для богатых. – Пока Том говорил, старик поставил стакан на стол и внимательно смотрел на него. Том оставил этот взгляд без внимания и продолжал – все более и более убежденно: – Богатым хочется теперь вернуться к нормальной жизни, насколько это возможно. Им хочется охотиться, ездить на балы, в театр, на помолвки, свадьбы… – При упоминании свадьбы он взглянул на Иди. – Праздники по любому поводу, коктейльные вечеринки и торжественные мероприятия… для всего этого нужны новые дорогие костюмы. В конце 1919 года большинство хочет вернуться к нормальной жизни, хотя никто из тех, что вернулся с фронта, наверное, не сможет…

– Если только они не потеряли память, – вмешалась Иди, деловито убирая тарелки, солонку и перечницу.

– Точно, – сказал Том, подняв палец, – но большинство будет заставлять себя смотреть вперед, строить жизнь заново. Однако богачи будут делать это за счет своего бизнеса, праздников, новых предприятий. И они будут использовать дома, новые автомобили, праздники, женщин и вино, чтобы доказать это. – Он посмотрел в глаза Эйбу.

– Ты говоришь с такой уверенностью, Том, – заметил старик.

Том пожал плечами.

– Но разве вы не согласны со мной? Вам это не кажется очевидным?

Эйб кивнул, смягчившись.

– Полагаю, что так.

– И думается, хорошая одежда – это часть будущего возрождения. Что подчеркивает богатство лучше, чем норка и смокинг?

– Ну и что? – спросил Эйб.

– Продайте ткани. – Том наконец добрался до сути. До этого он и сам не понимал, к чему клонит, но неожиданно ему все стало очевидно. – Зачем их хранить, если не можете использовать? Продайте. Полагаю, вы купили их по хорошей довоенной цене?

– Да. Но здесь, в Голдерс-Грин, никто не станет их покупать. Есть еще один портной. У нас обоих дела идут неплохо, но…

– Забудьте про Голдерс-Грин, Эйб, – сказал Том, взмахнув рукой и бросив взгляд на Иди, которая застыла в дверях. – Куда по-настоящему богатые люди идут за новыми костюмами?

– Севил-роу, – сказали Эйб и Иди одновременно.

– Что это, магазин?

Оба рассмеялись.

– Севил-роу, мой мальчик, – объяснил Эйб, добродушно кивнув, – это такое место. Алтарь британской моды.

– Почему?

Эйб пожал плечами, и Иди нырнула обратно в кухню.

– Потому что это портные королевской семьи, аристократии и самых богатых семей. Там, на Севил-роу, находится сообщество портных, которые работают с этой клиентурой.

– Так почему же вас там нет? – удивился Том.

– В самом деле, почему! – сказала Иди, возвращаясь с тарелкой сыра.

– Эйб? – продолжал настаивать Том.

Старик вздохнул.

– Моя дочь права. Это давний спор. Она ворчит по этому поводу уже много лет, а до нее этим занимался Дэниел. Он мечтал о том, чтобы «Валентайн и сын» открылся на Севил-роу.

– А вы не хотите рассматривать такую возможность?

– Том, мне уже скоро семьдесят. Что я могу сказать? Я поздно обзавелся семьей. А теперь вырастил своих детей… и потерял одного из двух. Зачем мне куда-то стремиться? Мы живем комфортно. Не голодаем, не экономим изо всех сил, чтобы оплатить счета, хотя человеку всегда хочется чего-то большего. Но скажи, зачем мне питать мечты о Севил-роу, если «Валентайн и сын» никогда не сможет существовать?

Тому не было нужды смотреть на Иди, он и так знал, что она уставилась на скатерть, слушая прямолинейное заявление отца. Его честность причинила боль Тому, и он мог только догадываться, что должна чувствовать Иди.

– А почему не «Валентайн и дочь»?

Портной на миг оторопел, а затем повернулся к Иди, которая отвернулась, чтобы убрать что-то в буфет, и снова посмотрел на Тома.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду? Возможно, я ничего не понимаю в вашем ремесле, Эйб, но уверен, что Иди шьет не хуже любого мужчины. – Он не хотел, чтобы это прозвучало как обвинение, но именно это и произошло. Внезапно он пожалел, что завел этот болезненный разговор, понимая, что у Иди слезы навернулись на глаза, и не смея взглянуть на нее. Однако он уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. – Не так ли?

– Да, – согласился Эйб, словно его загнали в угол.

Том покачал головой и пожал плечами.

– Я уверен, что вы хотите обеспечить будущее Иди?

– И ты полагаешь, что ее будущее на Севил-роу?

– В настоящий момент я не отличу Севил-роу от улицы, на которой вы живете, но вам виднее. Только вы можете сказать, что моя идея смехотворна.

Эйб кивнул и посмотрел на дочь.

– Иди, дорогая, мы будем пить кофе?

Стоя на пороге между кухней и столовой, она вздрогнула, словно ужаленная.

– Да, разумеется.

– Выпьем его в гостиной, – сказал Эйб и жестом позвал Тома. Он не выглядел счастливым.

Том бросил Иди извиняющийся взгляд, во-первых, потому, что понял, что полез в котел, который не стоило открывать, а во-вторых, за принесенную тарелку с сыром, который так и остался нетронутым.

В гостиной горело небольшое голубое пламя камина, источавшее смутно сернистый запах. Эйб выключил газовое освещение, и в комнате стало еще темнее, а массивная мебель погрузилась в сумрак.

– Присаживайся, Том, – сказал он, опускаясь в удобное на вид кресло у камина. Подождал, пока Том усядется напротив. – Зачем ты подбрасываешь такие мысли в голову моей дочери? Это не приведет ни к чему хорошему.

– Простите меня. Я ни в коем случае не хотел вмешиваться. Но это была идея Иди, а не моя.

Эйб кивнул, пытаясь скрыть удивление, которое Том все же успел заметить на его лице.

– Иден Валентайн прекрасно шьет… лучше, чем ее брат. – Он пробормотал короткую покаянную молитву за то, что сказал такое о своем погибшем сыне, а затем продолжал: – Но она женщина… Я хотел добавить, «если ты не заметил», но я все еще достаточно наблюдателен, чтобы понять, что ты определенно заметил ее.

Том откашлялся.

– Иди красива. Я…

– Иден также помолвлена, Том, – мягко перебил Эйб и уставился на него печальным взглядом.

– Да, это я понял. Конечно, уже почти 1920 год, и сегодня женщина имеет заслуженное право…

– Она выйдет замуж за Бенджамина Леви в следующем месяце, – сказал Эйб, безжалостно разбив зарождавшуюся у Тома надежду, что у него может быть шанс.

– Так скоро? – Все, что удалось выдавить ему под тяжестью бессердечной честности Эйба.

Старик продолжал, не обращая внимания на муки Тома, но и не пропустив его слова мимо ушей. Молодой человек услышал в его голосе предостережение.