Эш нахмурился. Слова кузена пробудили в нем воспоминания. «Дай Бог, чтобы Эш хоть что-нибудь припомнил», – молилась Элизабет.

Что-то неясное шевельнулось в укромном уголке души, где хранились забытые воспоминания. Ему казалось, что он стоит в темной пещере и один неверный шаг может лишить его жизни.

Дракон будет охранять мои сокровища.

Память дразнила, но манящий свет тут же гас, когда он пытался к нему приблизиться. На лбу от напряжения выступила испарина.

Повернувшись к Эшу, Дуайт снова спросил:

– Я слышал, тебя воспитали индейцы. Это правда?

– Меня спас человек из индейского племени, – спокойно ответил он.

– Впервые слышу, чтоб дикари спасали жизнь белому человеку, – слова Дуайта прозвучали скептически.

– Ты ведь ничего не знаешь об этих людях, потому так и удивляешься, – отозвался Эш, стараясь не взорваться.

– Что же такого интересного я о них не знаю? – презрительно усмехнулся Дуайт. – Эти дикари немногим лучше животных. Всю жизнь только и делают, что охотятся на невинных белых людей. Видишь, они даже не пощадили твоих родителей.

– Людям из этого племени приходилось защищать свою землю от захватчиков. Они просто отстаивают свой жизненный уклад, – невозмутимо ответил Эш. – Когда белые решили прочно обосноваться в их местах, индейцы хотели только одного – мира и возможности спокойно жить на маленьком клочочке земли, что даровал им Бог. Но белые восприняли эти условия в штыки. Правительство без конца нарушало соглашения, отбирая у несчастных все больше и больше земель, пока совсем не оставило их с пустыми руками. Дуайт задумчиво, потер подбородок.

– Ты говоришь так, словно дикари, – самые близкие тебе люди, – заметил он.

– А хорошо было бы, если лишить тебя дома, семьи и всего самого дорогого и близкого? – спросил Эш.

– В этом случае я встал бы на защиту того, что принадлежит мне по праву, – ответил кузен, сверля Эша холодным взглядом.

Эш хорошо знал людей и сразу мог определить, кто из них чего стоит.

– Оказывается, у моего кузена гораздо больше общего с людьми из индейского племени, чем он сам о том подозревает, – насмешливо ответил он.

Помолчав немного, Дуайт рассмеялся.

– Я вспомнил, меня в самом деле, одна или две леди называли бессердечным негодяем.

– Неужели только одна или две? – с улыбкой переспросила Элизабет.

Поклонившись, Дуайт горячо воскликнул:

– О, миледи! Мое безрассудство – это результат разбитого сердца. И исцелить его способны только вы. Но, похоже, я слишком медлил и теперь навсегда обречен на одинокую холостяцкую жизнь. – Он посмотрел на Эша. – Вот ты не стал тратить время попусту.

Элизабет напряглась в ожидании ответа. Она то и дело с опаской посматривала в сторону мужа.

«Даже если бы ты очень постарался, то не смог бы лучше изобразить свое отвращение к женитьбе на мне», – всплыли в памяти Эша слова Элизабет.

Конечно же, она боялась, что он, как самовлюбленный идиот, будет грубо шутить на людях по поводу их брака. Эш усмехнулся: он предпочитает вести войну с женой наедине.

– Я не мог устоять перед этой женщиной, – ответил Эш. – И влюбился в нее с первого взгляда.

Элизабет изумленно уставилась на мужа. Она затаила дыхание, боясь, как бы за этим не скрывался подвох.

– Да, я тебя понимаю, – согласился Дуайт, с улыбкой посматривая на его жену. – Элизабет – женщина особенная. В ней есть изюминка.

«Вот и еще одно сердце поймано в ее шелковые сети», – подумал Эш. Он удивлялся, почему Элизабет отказалась выйти замуж за молодого и красивого аристократа. Как бы не было неприятно Эшу признаваться, но в груди разгоралась ревность. Он был вне себя от ярости, глядя, как мило жена улыбается утонченному джентльмену и с каким удовольствием с ним болтает. Господи, какой же он идиот! Ему, дикому и опасному зверю, только и место в этой прекрасной золотой клетке. Однако он не собирается, как шут гороховый, становиться всеобщим посмешищем. В этом дворце его никто не удержит, каким бы огромным ни был соблазн.

– Мне поручили вас обоих привести в гостиную, – объяснил Дуайт свой приход и легонько сжал руку Элизабет. – Отец тоже здесь. Ему не терпится поскорее увидеть воскресшего Энджелстоуна. Но, может быть, Элизабет, ты сначала немного проветришься?

– Да. Это – отличная идея.

Эш изо всех сил стиснул зубы. Он не был уверен, что сможет сыграть роль Пейтона Тревелиана.


«Да, показывать Эша Бертраму все-таки еще рановато», – подумала Элизабет. Перебирая ложечкой клубнику со сливками, она украдкой посматривала на мужа. Ей не хотелось, чтобы Эш думал, будто она за ним наблюдает, опасаясь, как бы он не сделал чего-нибудь не так.

Элизабет была рада визиту Дуайта, но ей хотелось поскорее избавить Эша от их с отцом компании. Общество никогда хорошо не относилось к людям, которые решали свои проблемы силой. Отец Дуайта, Бертрам, граф Клэйборн, надеялся, что Эш сорвется, и тогда весь свет признает его дикарем и отторгнет от себя.

– Я правильно понял, что ты ничего не помнишь о своем детстве? И о той жизни, которую вел до того, как очутился среди индейцев? – обратился к Эшу Бертрам.

Элизабет подняла глаза на худощавого темноволосого мужчину, сидевшего за столом напротив. Бертрам был честолюбивым, напыщенным, самовлюбленным человеком, и ужасным занудой. Всякий раз при его посещении Элизабет не покидало тревожное предчувствие, что он, как стервятник, наблюдает за Хейвордом и прикидывает про себя, сколько лет осталось ждать, когда титул герцога перейдет к нему. Сейчас Бертрам всячески старался спровоцирвоать Эша на нежелательные и некрасивые действия.

– Моя память затуманена, – ответил Эш, низкий голос которого, был лишен эмоций. И только глаза его начинали сужаться от злости.

Хотя Эш и выглядел настоящим джентльменом в элегантном сером сюртуке, в нем невольно ощущалась какая-то... опасность. Он напоминал сейчас льва, случайно попавшего за обеденный стол. Безукоризненно сшитая одежда не могла скрыть того, что перед ними далекий от цивилизации, почти первобытный человек. Он мог вскочить с места и решительно наброситься на каждого, кто скажет или сделает что-нибудь не так. Человек, которого не смущало, что заниматься любовью можно в самом неподходящем месте, у дверей библиотеки.

– И все это время у тебя не было даже отдаленного представления о своем происхождении? – допытывался Бертрам.

Эш бросил на него леденящий душу взгляд.

– Не было, – коротко ответил он.

– Пейтон возвратился, наконец, домой, и теперь, я уверен, память к нему вернется, – вмешался в разговор Хейворд и ободряюще улыбнулся внуку.

Лицо Эша оставалось непроницаемым. Он буравил Бертрама тяжелым взглядом. О Боже, Элизабет это не нравилось! Затаив дыхание, ни на секунду не отводя от него глаз, она молила только об одном: чтобы Эш сохранял спокойствие. Приобрести открытого врага в лице Бертрама ей вовсе не хотелось.

Промокнув губы салфеткой, Бертрам снова заговорил:

– Мне кажется, это очень удобно – лишиться памяти.

– Мне это никогда не казалось удобным, – ответил Эш.

– Неужели? – сделал удивленное лицо Бертрам и посмотрел на собеседника долгим и пристальным взглядом. – И тем не менее, ты здесь, в этом дворце, хотя и не имеешь ни малейшего представления ни о своем имени, ни о доме, ни о семье. Все-таки, когда произошла эта трагедия, тебе было пять лет. К счастью, никто не может спросить теперь Пейтона, что было с ним до того рокового путешествия.

Леона накрыла ладонью руку внука, как бы желая его защитить и успокоить.

– Не важно, помнит или не помнит что-то Пейтон. Это не имеет никакого значения, Клэйборн. Теперь он дома. И это самое главное.

– Значит, ты совсем ничего не помнишь? – удивленно спросил Дуайт. – И даже тот день, когда я столкнул тебя в реку, и ты едва не утонул?

Эш с вызовом посмотрел на кузена. Вопрос не был для него неожиданным.

– Не помню, – спокойно ответил он.

– Кажется, меня в тот день рядом с тобой не было, – ухмыльнулся Дуайт.

Элизабет была благодарна Дуайту, что он сменил тему разговора на сболее спокойную.

– А о каких случаях мы еще не знаем? – спросила она.

Красивое лицо Дуайта стало задумчивым.

– Не помню, – отозвался, наконец, он. – Моя жизнь была ужасно скучной и однообразной. Монахи, кажется, жили веселее, чем я.

С такимим словами не согласились бы многие женщины. С улыбкой, посмотрев на неисправимого повесу, Элизабет подумала: почему у такого серьезного и мрачного Бертрама Тревелиана такой живой и любвеобильный сын?

– Странно, не правда ли? – снова заговорил Бертрам, не оставляя недобрых намерений. – Большинство людей в состоянии вспомнить хоть что-нибудь из своего детства. Тем более, ты был в пятилетнем возрасте.

Элизабет плотно стиснула зубы, чтобы не взвыть от отчаяния.

Эш спокойно выдержал взгляд своего врага и даже сделал вид, что удивился:

– Неужели?

– Ну да, конечно. – Помешивая чай, Бертрам отложил ложку на блюдце. – Я, к примеру, помню многое из своего детства, особенно, когда мне было пять лет.

Хейворд настороженно посмотрел на племянника.

– Но не все люди подвергаются таким душевным травмам в нежном возрасте, – заметил он.

– Верно, – согласился гость и отпил глоток чаю. Только теперь Элизабет смогла вздохнуть спокойней.

– Но уж свое-то имя, по крайней мере, человек должен помнить, – снова нашел зацепку Бертрам. – Не понимаю, неужели можно полностью потерять память?

Упорство и настойчивость Бертрама не имели границ. Элизабет очень хотелось посмотреть, как этот самодовольный зануда, будет болтаться в воздухе, схваченный Эшем за воротник рубашки. И все-таки она просила Бога помочь мужу, дать ему силы и не сорваться на грубость.

– Если хотите, можете находить это странным, – сказал Эш ровным и спокойным голосом, – но я в самом деле, ничего не помню.