Дебра Дайер - Хранитель сокровищ

– Я ведь говорила тебе, что вернусь через несколько недель, – улыбнулась Элизабет. – Помнишь?

– Да, помню. – Джулиана раскрыла ладонь и на полированную поверхность столика упали смятые лепестки. – Но бывают минуты, когда я начинаю грезить наяву. Вижу лица. Лица людей, которых я должна знать, но не могу вспомнить. Их уже нет в живых... И я боюсь. Боюсь, что и ты уйдешь от меня.

Элизабет обняла дрожащие плечи матери и нежно привлекла ее к себе.

– Все хорошо, – повторила она. – Ты не должна ничего бояться.

Изящные руки Джулианы обхватили тонкую талию дочери.

– Ты ведь всегда будешь возвращаться, правда? – с надеждой в голосе спросила она. – И никогда не уйдешь от меня? Мы всегда будем вместе, правда?

Элизабет прижалась щекой к белокурым волосам матери и с наслаждением вдохнула нежный аромат фиалки.

– Мы всегда будем вместе, – подтвердила она. Словно боясь, что дочь исчезнет, Джулиана еще сильнее прижала ее к себе.

– Обещаешь? – спросила она.

– Обещаю, – ответила Элизабет, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.

– Я знаю, что могу тебе верить, – снова заговорила Джулиана. – Ты никогда не нарушишь данного слова?

– Никогда. – Элизабет поддерживала мать, которая с такой силой сжимала ее, что становилось больно.

Почувствовав, что объятия матери немного ослабли, девушка осторожно отстранилась.

– Давай догоним остальных? – предложила она.

– Да. – Джулиана с задумчивым видом перебирала смятые лепестки. – Кстати, зацвели азалии. Ты непременно должна показать их Пейтону. Я уверена, ему здесь понравится. На свете нет места красивее Четсвика.

Элизабет знала, что мать никогда не покинет Четсвик Холл, только здесь она чувствовала себя хорошо. Но станет ли Четсвик домом для Эша Макгрегора?

– Этот снимок был сделан в день твоего пятилетия. – Леона с улыбкой смотрела на страницу семейного альбома, лежащего у нее на коленях. – Это Таффи, твой серый пони. Ты так им гордился. Помнишь?

– Нет, – ответил Эш, которому это слово, далось с большим трудом.

– Нет? – Темные глаза герцогини светились нескрываемым изумлением. – Возможно, это и к лучшему. Видишь ли, пять лет назад твой любимец пропал.

Сидя рядом с герцогиней на изящном диванчике, Эш с трудом сдерживался, чтобы не вскочить с места и не начать шагами мерить комнату, как загнанное в клетку животное. Человеку его профессии приходилось контролировать эмоции, если он не хотел безвременно отправиться к праотцам. Сейчас ситуация была совсем иной.

Леона осторожно прикоснулась к руке, обращая внимание на фотографию, на которой была снята вся семья перед большой рождественской елкой. На верхушке дерева стоял ангел. Он был установлен так высоко, что крылья почти достигали потолка.

Мой маленький ангел. Эшу показалось, что он наяву услышал ласковый женский голос. И от этого ему стало не по себе.

– Отец ставил тебя на свои плечи, чтобы ты мог поместить ангела на верхушку елки, – снова заговорила Леона.

– А елка стояла там, – прибавил Эш, глядя в дальний угол гостиной.

– Да, – подтвердила Леона. – Она стоит там каждое Рождество.

Не ожидая, как герцогиня ответит на слова, вырвавшиеся против воли, Эш посмотрел на нее. Она ласково потрепала его по руке.

– О, как ты любил этот праздник!

Эш посмотрел на фотографию Эмори Тревелиана и не в силах был поверить в разительное сходство с собой. Сходство, которое с каждым снимком становилось все более очевидным.

– В этот день ты просыпался первым, бегал по дому и всех будил, – продолжала вспоминать Леона.

Внимательно изучая лицо Пейтона Тревелиана, Эш тщетно пытался представить, как выглядел он сам в его возрасте. Глядя на фотографию молодой семьи, он не мог не почувствовать счастье, запечатленное навсегда. Неужели он когда-то разделял это счастье?

Леона перевернула страницу альбома. Следующая, оказалась свободной.

– Еще так много пустых страниц, – с нескрываемой болью в голосе сказала она, задумчиво поглаживая черную бумагу альбома.

Молодые жизни, оборвавшиеся в суровой стране. Семья, распавшаяся на куски. Его ли это была семья? А люди, изображенные на снимке, его ли родители? Прохладный ветерок, раздувавший на окнах синие парчовые шторы, доносил пьянящий запах свежескошенной травы. Но, несмотря на свежий и чистый воздух, Эшу было трудно дышать.

Леона взглянула на него глазами, полными надежды.

– Теперь, когда ты, наконец, вернулся домой, мы сможем заполнить фотографиями и эти страницы, – улыбнулась она.

Нежность в глазах герцогини Эш воспринимал, как упрек своей совести. С ним связывали радужные надежды, а он не мог оправдать их.

– Я должен вам что-то рассказать, – решился молодой человек.

Леона удивленно приподняла тонкую, тронутую сединой бровь.

– О чем, дорогой? – спросила она. – Ты стал вдруг таким серьезным.

Эш встал и на несколько шагов, отошел от диванчика. Он взглянул на Элизабет, сидевшую рядом, с матерью. Девушка смотрела на него. Холод и равнодушие в ее глазах сменили тревога и беспокойство за Леону и Хейворда.

Глядя на красивое лицо, Эш страстно хотел, чтобы она полюбила его, а не того человека, в которого пыталась его превратить.

– Пейтон, дорогой, в чем дело? – снова спросила Леона.

Эш перевел взгляд на герцогиню, с трудом вынося радушие ее темных глаз, и сказал:

– Я не уверен, что я – ваш внук. Нахмурившись, Леона посмотрела на мужа, сидевшего в кресле, слева от нее, и снова на Эша.

– Не уверен? – переспросила она. – Что за чушь ты несешь?

Эш хотел, чтобы его слова оказались чушью. Ему хотелось отделить истину от иллюзий. Однако и сам боялся того, что мог бы обнаружить.

– Скорее всего, я – сын какого-нибудь старателя.

Хоть он и произнес эти слова, они были восприняты, как пустой звук.

– Старателя? – удивленно переспросила Леона. – Марлоу, этот молодой человек случайно не ударился головой по дороге сюда? – обратилась герцогиня к мужу.

Губы Хейворда тронула несмелая улыбка:

– Наверное, я должен был в одной из телеграмм предупредить тебя о сантиментах нашего внука.

– Думаю, что да, – отозвалась Леона и, поджав губы, окинула Эша суровым взглядом. – Мой дорогой мальчик, я не желаю больше слушать этот вздор. Ты – Пейтон. Теперь ты снова здесь, дома. И хватит об этом.

А если он и в самом деле Пейтон? Что тогда? С какой совестью он уедет из дома, оставив здесь, свою семью? Его словно обдало жаром. Страстно хотелось бежать отсюда. Но ему нигде не удастся скрыться от воспоминаний, пробуждающихся в нем каждую минуту.

– Простите, я понимаю, конечно, как сильно вам этого хочется. Чтобы... то есть, я хотел сказать, чтобы ваш внук снова был с вами, – запинаясь от волнения, сказал Эш. – Но я и вправду сомневаюсь, что этот дом – мой.

Леона снова посмотрела на мужа. Она была обескуражена.

– Марлоу, ты уверен, что наш внук не повредил себе голову? – в очередной раз повторила герцогиня.

Эшу показалось, что он с разбега налетел на скалу.

– В Пейтона стреляли. То, что он сказал сейчас, он говорил и до того ужасного случая, – ответил Хейворд.

– Стреляли? – воскликнула Леона и бессильно уронила руки на альбом. – Скажи мне, ради Бога, почему кому-то понадобилось стрелять в нашего внука?

– Потому что этот человек хотел меня убить, – заговорил молчавший Эш. – Дело в том, что я выслеживал преступников. И, наверное, убил одного из родственников этого парня.

Эш изо всех сил стиснул руки в кулаки. Он чувствовал себя полным ничтожеством. Он понимал, что никогда не сможет быть Пейтоном Тревелианом. Никогда не станет в этом мире своим.

– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я не могу быть вашим внуком?

В гостиной повисло молчание. Его нарушал легкий ветерок, врывавшийся в окна и приносящий музыку шуршащих во дворе листьев. Элизабет разжала стиснутые ладони. Эш Макгрегор стоял посредине гостиной и очень походил на непокорного падшего ангела, убежденного, что его место – не на небесах.

Он казался потерянным. И очень одиноким. Эш мог, конечно, не знать истинного значения дружбы, но, как никто, нуждался в друге. Элизабет, решив, во что бы то ни стало найти тропинку к его сердцу, определенно рисковала. Как бы сильно ни нравился ей этот человек, как бы ни была уверена она в ответных чувствах, продолжать с ним отношения небезопасно. Прошлая ночь убедила ее.

Чувствуя, как начинает краснеть, Элизабет призналась себе, что не может забыть вкус нежных губ Эша и теплую гладкую кожу. Она не стыдилась случившегося, ночью. Она уже не девочка, а взрослая женщина, у которой вполне естественные желания. Единственное, что портило настроение, это сознание того, что Макгрегор окончательно вскружил ей голову.

Леона перевела взгляд с непокорного внука на мужа. Потрясенное выражение на лице, сменилось ироническим.

– Итак, наш внук охотится за преступниками? Хейворд кивнул.

– Так говорилось в докладе агентства Пинкертона, – подтвердил он.

Леона отмахнулась от слов герцога изящным движением руки.

– Знаю, об этом упоминалось в отчете. Я его читала. Мне известно также о странном воспитании нашего внука, включая пребывание в заведении мисс Хэтти. Одного я не понимаю: почему он до сих пор считает себя ловцом преступников?

Хейворд посмотрел на Эша, затем на Леону, и улыбка тронула его губы.

– Моя дорогая герцогиня, почему бы тебе не спросить об этом самого Пейтона?

Леона вопросительно посмотрела на Эша.

– Итак, молодой человек, скажите, ради Бога, с чего вы взяли, что вы, – не мой внук?

Эш озабоченно нахмурился. Пристальный взгляд герцогини заставлял испытывать неловкость и неуверенность.

– Как вам известно, – нерешительно начал он, – нет доказательств, кто я такой.

– Нет доказательств? – воскликнула герцогиня и плотно сжала губы. – Для того, чтобы понять, что ты – сын Эмори, достаточно лишь взглянуть на тебя.