В своих новых покоях Лиза, бывало, плакала. Быть может, ещё не отойдя от шока после стычки с Соней; может, и по какой другой причине. Поэтому Никита решил некоторое время её не беспокоить. Все следующие дни он питался отдельно и все свободные от работы часы проводил в своей комнате, сидя за ноутбуком.

Впоследствии он стал и вовсе избегать Лизы. Только приносил ей еду, и на этом их контакт ограничивался. Лиза почти всегда сидела на диване, читая книги или смотря телевизор. Иногда занималась гимнастикой; во всяком случае, так показалось Никите, однажды случайно увидевшему, как она, лёжа на ковре, неспешно вытягивает ноги кверху.

Парень понимал, что не разговаривать с ней — конечно же, неправильно. Однако всё равно не мог себя перебороть и хотя бы просто посмотреть ей в глаза. По правде говоря, после того дня он ещё ни разу не смотрел ей прямо в глаза. Всё время прятал взгляд и отделывался сухими отговорками, что нужно заниматься по работе срочными делами, и исчезал в своей комнате.

Но по работе он, конечно же, ничем таким не занимался. А только и делал, что писал роман. Писал или просто, лёжа на кровати, о чём-то думал. Например, о том, что испытывает к Лизе непонятные чувства. С одной стороны его терзало чувство вины и притом довольно жгучее. А с другой… Он всё пытался понять, что же произошло тогда после ухода Сони? Как так вышло? И как это вообще назвать?..

Об этом он с Лизой не заговаривал ни на следующий день после случившегося, ни в какой другой. Наверное, поэтому и избегал её, чтобы не напороться на неловкий разговор. Ведь сам он категорически не мог ничего понять. После того странного эпизода Никита не просто считал, что плохо поступил по отношению к Лизе, но и стал на себя смотреть с огромным презрением. Как он мог допустить такую… оплошность? Как? Ведь она его сестра. Не родная, но сестра. Им нельзя. Это ведь неправильно. У них не может ничего получиться.

Конечно, в тот день он далеко не зашёл. Ничего такого между ними не случилось. Космический корабль их страсти долетел лишь до близлежащих слоёв атмосферы. Но сам факт их тесной близости, горячей связи — игнорировать было нельзя.

От всего этого в жизни Никиты многое перевернулось с ног на голову. Ещё и продолжение книги никак не клеилось. Парень абсолютно не понимал, куда же приведут все эти события его главного героя. Что будет после того, как он… переступил черту? После того, как приблизился к своей сестре максимально близко? Что дальше?..

История встала в режим паузы — до некоторых прояснений в жизни самого Никиты. Вслед за этим в этот же режим перешла и его мечта. Хлоп — и всё в один миг застопорилось, будто кто-то поднял разводной мост, и проход дальше был основательно невозможен.

Теперь Никита знал наверняка лишь одно — он вышел с главным героем своей книги на одну тропу, на один путь. Что испытывает он сам — то испытывает его протагонист. К тому же он даже и не изменил имена своим героям. Оставил такие же, как у их прототипов.

Однако Никита до сих пор не мог взять в толк, почему позволил книжной реальности так сильно увлечь его за собой, в свою неясную и окутанную загадками цепь событий. Неужели он действительно хотел этого сам?

Получается, хотел.

Этот опыт ему нужен был не для книги. А для себя. Но просто боялся себе в этом признаться. Признаться, что взаправду тяготел к Лизе. Желал хотя бы на одно мгновение стать для неё чем-то большим, чем просто братом…

Тогда, выходит, рождающаяся книга — не более чем реализация его тайных желаний? И никакой связи с великим Достоевским тут нет?..

Или всё же не так? Может, просто слишком вжился в образ своего героя и элементарно на минуточку потерял землю под ногами, а? Может, напридумывал себе невесть чего, а мнительный ум воспользовался таким щедрым подарком, да развёл трагедию в масштабах эпопеи?

И ведь чёрт его поймёшь, какая их этих причин — основная, а какая — второстепенная!

Всё так перепуталось…

II

Давно их уже не было — звуков от удара костяшками пальцев по двери. Словно после того неспокойного дня время за пределами квартиры встало в боевую стойку и никого к себе не подпускало. И вот — только в двадцатых числах декабря крепость была сдана. В доме послышался стук.

Никита, измученный прошедшими двумя неделями душевных терзаний, недовольно повернул голову на звук. Какая-то бессознательная тревога держала его последние дни с такой силой, что он не мог больше сдерживаться. Он готов был сорваться в какую-нибудь эмоциональную авантюру, лишь бы только не размышлять обо всём этом, что уже приобретало форму бреда.

Парень поднялся с кровати. И твёрдо решил, что кто бы сейчас за дверью ни был, этот человек неизбежно станет для него возможностью выплеснуть всё накопившееся напряжение.

Никита быстро вышел в коридор, ясно ощущая всем своим нутром вскипающее раздражение. И когда открыл дверь, и что-то горячее уже подступило к его горлу, чтобы гневно сорваться с языка…

— Я… я просто… — прошевелила губами девушка, как только дверь перед ней распахнулась.

Никита едва расслышал её слова. И едва успел податься вперёд, чтобы подхватить её саму, когда та стала падать.

Растерянно озираясь, парень внёс её в прихожую и аккуратно посадил на пол, прислонив спиной к шкафу. Затем инстинктивно бросил взгляд на закрытую дверь зала, за которой должен был происходить традиционный вечерний сон Лизы.

— Что с тобой?.. — испуганно прошептал Никита, взглянув на Соню.

Черничное пальто — нараспашку, под ним торчит измятая белая блузка, вокруг шеи обвит шёлковый чёрный шарфик, в некоторых местах покрывшийся от дыхания инеем. Головного убора нет. На обмёрзшем лице — ничего, кроме пронзительного изнеможения.

— Холодно… — очень тихо вымолвила она. — Там… очень холодно…

Никита схватил её руки своими тёплыми ладонями и ужаснулся.

— Стояла на улице?.. Почему сразу не вошла?

— Не решалась… — Голос её становился тише, покрывался дрожью, глаза намокали. — Думала, уйти… Всё равно ведь не впустишь…

Сквозь уже знакомый аромат Никита уловил новый запах: алкоголь. Слабым приторным облачком долетел он до парня, тайно вещая ему о чём-то своём. Никита долго смотрел на изнурённое лицо Сони и не мог отвести потрясённого взгляда… Тлеющий с каждой долей секунды размытый образ вдруг промелькнул перед ним, стремительно отправив его в иное пространство-время: небо сквозь гущу сосновых веток… щебетанье птиц… прохлада вечернего летнего ветра… Но тут же всё испарилось. И вновь перед ним картина реальности — плачущая Соня.

— Я не буду оспаривать завещание… Пусть всё остаётся на своих местах… — шептала девушка. — Я так устала… так хочу в свою тёплую безопасную кроватку… в которой теперь спишь ты. Позволь мне… — Она подняла влажные глаза на Никиту. — Позволь провести здесь одну ночь… Сегодня некуда идти… И больше я вас с Лизой не потревожу. Обещаю…

Никита не отвечал, продолжая глядеть на неё.

— На улице так холодно, ты бы знал… — бормотала Соня синими губами. — Так холодно…

— Я знаю, — тихо сказал Никита.

На что Соня, пристально посмотрев ему в глаза, чуть вздрогнула, сдержав очередную вспышку плача.

«Хватит слёз… — мысленно просил в эту минуту Никита у воображаемого Бога Слёз. — Пожалуйста… Хватит уже этих проклятых слёз!»

* * *

Никита стоял на кухне в тёмном одиночестве. За окном неторопливо протекал всё тот же морозный вечер. Пробудилась метель. Ветки деревьев беспокойно покачивались в уличной темноте, напоминая жутких чудищ.

Отодвинув кофеварку, Никита распахнул окно и высунул голову наружу. Ему казалось, что холод улицы сможет приглушить или вовсе заморозить его мысли… мысли… мысли…

Диалог с Соней, который состоялся полчаса назад в прихожей, заставил полчище подавляемых переживаний, что копились в нём две недели, сорваться со своих и без того слабых креплений и вырваться наружу воинственной ордой.

— Не держать… — выговорил Никита. — Не держать в себе… Писать…

И, развернувшись, сел за стол, открыл находящийся тут же ноутбук и принялся печатать.

…Высунув голову в окно, он вспоминал, что всю свою жизнь старался хоть чем-то отличаться от других людей. И даже отгораживался от них, чтобы подчеркнуть это. Чтобы самому поверить, что он хоть немного, но иной.

А теперь… теперь приход старшей сестры расставил всё по своим местам.

«Я такой же, как и все, — понял он, стоя у окна. — Чёрт бы меня побрал… Я — животное! Бесконтрольное похотливое животное. Ничего отличительного во мне нет. Напридумывал вокруг себя крепость одиночки-мудреца, да хрена с два! Такой же, как и все. С такой же чернотой и гнилью. Руководствуюсь лишь низменными инстинктами.

Лиза была так беспомощна в тот момент после истерики… Ничего не могла сделать. А я… я воспользовался её слабостью. Выходит, я и сам бесконечно слаб и труслив. Оттого и не мог не воспользоваться. Ведь всё можно было развернуть по-другому. В более „нормальной“ форме. Объясниться, что ли, поговорить…

Теперь же столько дней не могу отделаться от всех этих острых мыслей. Зачем я полез к ней? Вдруг она расскажет обо всём Михаилу? И вдруг узнают мои родители? Что они подумают? Получил квартиру в Петербурге и на радостях стал хватать сестрёнку с психическим расстройством за грудь и чуть было уже не оприходовал её в угоду своих плотских потребностей? Уф…

Однако случилось ведь это тоже неспроста. Была определенная причина, притянувшая меня к этому. Была. И остаётся. Сама Лиза. Она — причина.

Но при том, что меня тянет к ней, я не могу перестать думать о… Соне. Вот сюрприз! И что самое глупое и смешное — так же сильно, как о Лизе. Не хватало мне головной боли… Теперь в нашем полку прибыло.