– Дай мне, – сказала ей золовка Мария, забрала оружие и обтерла влажной тряпкой внешнюю часть ствола, чтобы охладить его.

Пока Анна пыталась через открытое окно рассмотреть последствия своего выстрела, ее золовка раскрыла один из «апостолов» и заложила порох в ствол аркебузы, затем сунула туда немного бумаги, утрамбовав ее шомполом. После этого зарядила одной из свинцовых пуль и положила бумагу, снова утрамбовав содержимое шомполом.

Анна не видела человека, в которого выстрелила. Возможно, она попала в него, а может, взрывной волной его отшвырнуло назад, в укрытие. Но тут Анна заметила, что нападавшие готовят таран.

– Они выбьют дверь! – воскликнула она. – Мария, дай мне аркебузу, пожалуйста!

Анна опять установила аркебузу на подоконник, стараясь хорошо прицелиться и одновременно сдержать отдачу. Услышав выстрел, она высунулась из окна, чтобы убедиться в точности выстрела, но другой выстрел, на этот раз снаружи, и сильный удар в каменную кладку около окна заставили ее съежиться от ужаса. За ее спиной со стоном упала Эулалия. Повернувшись, Анна увидела ее распростершейся на полу с пулевым ранением в голову. Кровь обильно растекалась вокруг головы.

– Бог ты мой! – закричала Мария. – Отскочившая рикошетом пуля убила мою мать!

– Жоан! – крикнула Анна надрывно. – Твоя мама!.. Ее убили!

В это мгновение послышался грохот тарана, с помощью которого нападавшие пытались выбить дверь лавки, и треск ломающегося дерева.

– Они ворвались! – прошептала Анна, чувствуя, как сжимается ее сердце.

Их было много, очень много. Анна прошептала молитву; если не случится чуда, жизнь ее сына, Жоана, ее самой и всех тех, кто находился в доме, закончится через несколько секунд.

4

Через окно столовой, у которого он затаился вместе с подмастерьем, вооруженным арбалетом, Жоан в бессилии наблюдал, как целая группа нападавших под прикрытием деревянного щита, покрытого железными пластинами, готовилась выбить дверь тараном. Он понял, что остановить их не удастся, и тревога завладела всем его существом. Что будет с его семьей?

Жар от костров становился невыносимым, удушающим – пахло дымом и порохом, а крики нападавших смешались со звуками барабанов и рожков, доносившимися с улицы.

– Отойди от окна, – приказал он подмастерью, который заправлял новую стрелу в арбалет взамен использованной. И рывком отодвинул его. – В тебя попадут.

Жоан занялся снаряжением своей аркебузы, убеждая себя, что успеет понять, когда начнут ломать дверь, чтобы вовремя быть готовым к отражению. Парнишка высунулся в окно, собираясь выстрелить, и именно в этот момент Жоан услышал грохот. Дерево с треском ломалось на нижнем этаже.

«Вот они и здесь», – подумал он. И тут же рука, сжимавшая шомпол, которым он посылал пулю в ствол аркебузы, застыла. Ему показалось, что за мгновение до удара он услышал крик женщины в соседней комнате. Кто кричал? Анна?.. Что с матерью? Она мертва? Несмотря на жуткий жар, Жоан ощутил, как его прошиб озноб.

Он прекрасно понимал, что буквально через несколько мгновений бой перейдет в рукопашный, что не будет пощады никому и что он должен подавать личный пример своим поведением – спуститься вниз и сражаться бок о бок со своими людьми. Но крик жены заставил его бросить наполовину заряженное оружие и броситься к спальне.

Он увидел свою мать, распростертую на полу; она была белее мела и лежала с закрытыми глазами. Неописуемая тревога овладела его сердцем. Волосы матери были собраны в пучок, и его сестра с помощью своего головного платка пыталась остановить кровь, лившуюся из раны с правой стороны головы. Анна, стоя на коленях, держала ее руку, а дети Марии, забившись в угол, плакали от страха, как и младенец, который отчаянно надрывался от плача в своей колыбельке, как будто прекрасно понимал, что происходит вокруг. Жоан поймал взгляд сестры, у которой в глазах стояли слезы.

На мгновение жуткие картины и эмоции, связанные со смертью их отца, когда на деревню напали пираты, вспыхнули в его памяти. Двенадцать лет спустя после ужасной насильственной смерти отца он терял мать. Чудовищная тоска овладела им.

– Что произошло? – спросил он. – Она…

– Она еще жива, – ответила Анна.

Эулалия приоткрыла глаза и зашевелила губами в попытке сказать что-то, но, совершенно обессиленная, вновь закрыла их.

– Пуля отбила осколок камня от оконной рамы, который попал ей в голову, – пояснила Мария.

Жоан вопросительно посмотрел на сестру, и та ответила ему взглядом, полным грусти, неведения и отчаяния. Отец умер у него на руках, и, судя по всему, его матери оставалось совсем немного времени на этом свете. И он, Жоан, должен находиться рядом, говорить с ней, ласково поглаживая ее руку.


Орсини ворвались в лавку. Бой шел внизу, на первом этаже, и совсем скоро она и ее близкие будут зарезаны. Анна пожалела о том, что позвала мужа. Он не должен быть здесь, с ними! У Никколо практически не было никакого военного опыта, а Жоана обучали искусные наставники: оказавшись на галерах, он приобрел серьезные навыки рукопашного боя и брал на абордаж несколько судов. Он должен сражаться плечом к плечу со своими людьми там, внизу. Она бросила взгляд на своего сына Рамона, приподнявшегося в люльке и с плачем цеплявшегося за ее прутья. Женщина задрожала от страха. Поймав взгляд мужа, Анна застыла в отчаянии, и ее зрачки расширились, когда он сказал то, что она должна была и сама уже знать:

– Они здесь, в доме.

Страх, который Жоан увидел в глазах своей любимой, заставил его отогнать тот кошмар, в котором его мать уходила из жизни, и осознать реальность гораздо более страшную: через несколько мгновений они все погибнут. И его обязанностью было защитить своих близких или умереть, попытавшись сделать это.

Безутешное горе, овладевшее им, отвага, страх, ужасные детские воспоминания, агонизирующий взгляд матери, мольба в глазах Анны – все это в одно мгновение обратилось в безудержную смелость, в животное бешенство, направленное на тех, кто посмел ворваться в дом, чтобы уничтожить его семью. Его взгляд нащупал короткое отцовское копье, которое так и стояло рядом с дверью в супружескую спальню, символически защищая ложе, на котором они с Анной любили друг друга, и в памяти Жоана вновь возникли видения героической защиты его родителем своей семьи. Он не мог действовать иначе! Жоан почувствовал, как животная ненависть к врагам овладевает им, и он с рычанием бросился к копью, мгновенно выхватив его из чехла. Завывая, словно дикий зверь, он скатился вниз по лестнице.


Одного взгляда хватило на то, чтобы понять критичность их положения: нападавшие толпой вваливались через снесенную с петель дверь. Никколо и Джорджио вместе с мастерами и подмастерьями установили вторую линию обороны, укрываясь за столами посреди торгового зала, ограничивавшими доступ к приемным и гостиным. Двое нападавших лежали на полу среди огромного количества разбросанных книг, многие из которых были обагрены кровью. Враги, вооруженные копьями и пиками, вот-вот должны были повергнуть его людей, которые защищались за импровизированными баррикадами. Вся эта картина практически не впечатлила Жоана, который ворвался в помещение, рыча, как зверь, и проклиная врагов с самоубийственной яростью. Он притормозил лишь для того, чтобы метнуть свое копье. Будучи еще совсем мальцом, он постоянно тренировался и с ловкостью управлялся с копьем своего отца; незначительное расстояние, которое отделяло его от нападавших, превращало их в легкую мишень. Человек, грудь которого, как казалось, полностью была защищена стальной броней, пал жертвой мастерского метания копья, попавшего ему в глаз и пробившего череп, так что его шлем отлетел на значительное расстояние. Этот тип упал навзничь, раскинув руки и даже не пикнув. Его падающее тело еще не коснулось пола, когда Жоан с рыком разъяренного льва огромными скачками преодолел заграждение, обнажив одновременно шпагу и кинжал, и вонзил их в первого попавшегося на его пути противника. Он не обращал внимания на то, что сам может быть ранен. Нападавший, смешавшись и испугавшись такого напора со стороны Жоана, начал отступать, безуспешно пытаясь не стать мишенью для клинков, которыми был вооружен книжник. Через мгновение он уже со стоном упал, сраженный.

Не предвидя такого неожиданного явления, противник тут же утратил кураж, уступивший место потрясению, а впоследствии и панике. В свою очередь люди из книжной лавки, казалось, заразились сумасшедшей отвагой своего босса и с торжествующими криками отодвинули те заграждения, с помощью которых они защищались и сдерживали атаку врагов. Первым рядом с Жоаном, защищая его левый фланг, оказался Никколо, за ним Джорджио и все остальные мастера и подмастерья, толпой последовавшие за своими наставниками. Двое из нападавших бросили оружие в знак признания ими поражения, прочие, будучи ранены, лежали на полу, а оставшиеся бросились к двери в беспорядочном отступлении, стараясь не потерять хозяев дома из виду и не подставить им спину. Если ранее они подталкивали друг друга, чтобы ворваться в дом, то теперь делали то же самое, стараясь как можно скорее покинуть помещение.

Чуть позже Жоан при поддержке своих людей уже сам преследовал приспешников Орсини за пределами книжной лавки среди телег, превратившихся в кострища, и на глазах удивленных соседей, которые следили за происходящим через приоткрытые окна, расправлялся с ними. И в это мгновение послышался звук корнета, раздававшийся со стороны Кампо деи Фиори, и подмастерье крикнул из окна копировальной мастерской на третьем этаже:

– Гвардейцы Ватикана! Гвардейцы Папы Римского!

Это известие не позволило беглецам перегруппироваться, и они разбежались кто куда. Жоан намеревался дать знак для их преследования, но Никколо удержал его руку.

– Хватит! Пролилось достаточно крови.

– Если бы эта кровь была последней, – пробормотал Жоан, останавливаясь.

Он почувствовал, как ярость, пришедшая на смену боли, улетучилась и ее место заняли неизбывная тоска и беспокойство. Он спрашивал сам себя, жива ли его мать и кто еще из близких пал в этом сражении.