Краткое купание в море смыло с них запах гнилой лужи в Эль Каньет, а также запах от дыма костра. Генис дал им чистую одежду, и они словно заново родились на свет. Супруги с нежностью держались за руки, но временами Жоан изо всех сил сжимал руку Анны, как будто хотел удостовериться в том, что все это не сон. У них не хватало слов, чтобы описать, насколько счастливыми они себя чувствовали, и супруги просто молчали.

– В это время от нас уже осталась бы максимум горка пепла, – сказала Анна через некоторое время. – Пообещайте мне, что эту новую жизнь, подаренную нам Господом, мы проживем счастливо и сделаем счастливыми наших детей.

Жоан посмотрел на жену, обдумывая только что сказанные ею слова. Они слишком напоминали обещание, данное им отцу много лет назад.

– Такое нельзя пообещать, – возразил он. Улыбка играла на его губах. – Счастье не зависит полностью только от одного человека.

– А свобода зависит?

Он помолчал. Ответом для них обоих было как «нет», так и «да».

– Это одно и то же, – настаивала Анна. – Если однажды вы пообещали, что будете свободным, сегодня вы должны пообещать мне, что будете счастливым.

Жоан игриво сопротивлялся, придумывая разные возражения и откладывая момент, когда даст жене обещание, которое, как он сам прекрасно знал, обязательно произнесет.

За время плавания у Жоана и Гениса было достаточно времени, чтобы освежить свою дружбу долгими разговорами.

– Бартомеу стал нашим связным в Барселоне, а твой брат Габриэль и Элои специально организовали мятеж, чтобы войска остались в городе, – объяснил ему Генис. – Поэтому мы не встретили сопротивления в Эль Каньет и с легкостью освободили вас. Ты очень счастливый человек не только потому, что у тебя такая семья, но и потому, что у тебя такие друзья.

– Я всю жизнь буду благодарен тебе, – ответил Жоан. – Ты – один из тех друзей, которые делают меня таким счастливым. Тем не менее стоит больших денег привести галеру из Неаполя и потом вернуться назад. Несмотря на твое новое положение второго человека во флоте племянника Виламари, ты не мог один принять подобное решение. Кто помогает тебе и финансирует тебя? Мои неапольские друзья, Констанца д’Авалос и Антонелло?

– Антонелло предупредил нас и сообщил о том, что происходит. – Генис улыбался. – Но денег не понадобилось.

– Неужели…

– Да, губернатор Неаполя, бывший адмирал Виламари, как я уже говорил тебе, никогда своих не бросает.

– Так, значит, он считает меня одним из своих… – пробормотал Жоан задумчиво, пытаясь прийти в себя от удивления.

– Да, и по разным причинам.

Генис не стал объяснять свое загадочное утверждение.


Жоан вел долгие разговоры с Генисом, а Анна в это время любовалась морскими горизонтами, находясь на носу корабля, где тяжелый запах, исходивший от галеры, чувствовался меньше всего. Возможность полной грудью вдыхать морской воздух и скользить взглядом по бескрайним голубым просторам наполняла все ее существо неописуемым блаженством. Сколько же времени она провела в этом мрачном застенке!

– Как прекрасна свобода! – услышала она резкий голос. – Не так ли, синьора?

– Свобода и жизнь, дон Микель, – ответила Анна, придя в себя от испуга, вызванного внезапным появлением валенсийца.

Он заметно постарел, хромота и шрамы свидетельствовали о полной опасностей жизни, о тысячах сражений, тюрьмах и пытках. Она провела в тюрьме только несколько месяцев, а Микель выдержал долгие годы в условиях гораздо худших, чем те, в которых содержалась она. Чтобы выжить в подобных обстоятельствах, ему потребовались исключительные упорство и сила воли.

Анна считала этого человека своим другом, защитником в Риме до того, как ее жестоко изнасиловали, и она решила, что он нес за это ответственность. А потом ей довелось стать свидетельницей того, как он убивал брата Санчи, которого так любила Лукреция. Анна до сих пор помнила безудержную панику, охватившую ее в тот день, когда она чуть не погибла от руки Корельи. Он был презренным чудовищем, и она относилась к нему с отстраненной холодностью, да и то лишь в тех случаях, когда была вынуждена выказать свое отношение к этому человеку. Тем не менее его теперешний вид заставлял сочувствовать ему, и она подумала, что даже чудовище может вызывать теплые чувства. Микель Корелья был таким, каким он был, но она до конца дней своих не забудет того мгновения, когда он возник среди языков пламени, чтобы спасти их жизни.

Отвечая дону Микелетто, Анна со значением заговорила о жизни. Таким образом она хотела бросить ему законный упрек в том, что он лишил жизни стольких людей. Валенсиец сделал вид, будто к нему это не относится.

– Да, жизнь прекрасна, – повторил он.

И, облокотившись на борт судна, задумчиво стал обозревать горизонт. Возможно, он вспоминал те бесчисленные моменты, когда был на краю смерти.

– Спасибо за то, что вы спасли нам жизнь, – сказала Анна, улыбнувшись и положив руку ему на плечо, чтобы придать еще больше веса и значения своим словам.

Впервые за все эти годы она дотрагивалась до него, и Микель ответил ей своей щербатой улыбкой. Анне показалось, что глаза дона Микелетто увлажнились от переполнявших его чувств. Она с трудом поверила самой себе.


Жоан также долго и обстоятельно беседовал с Микелем Корельей.

– После смерти Цезаря наш друг Никколо деи Макиавелли позвал меня к себе. Он долго не мог поверить в то, что Папа предоставил мне свободу. Думаю, что он все-таки что-то получил для Флоренции взамен.

Жоан утвердительно кивнул. Сам Никколо написал ему об этом, и Жоан подумал, что, возможно, угрызения совести заставили флорентийца загладить свое предательство и что он спас его друга, чтобы заставить свою совесть замолчать.

– Я обучал военному мастерству народное ополчение Флоренции, – продолжил Микель. – И работал вместе с Никколо до падения республики. А сейчас у меня новый господин. Человек чести, который заботится о своих людях.

– Не он ли послал вас?

– Да. Именно он, – подтвердил Микель, растянув губы в своей щербатой улыбке.

134

Когда Жоан вошел в замок Кастель Нуово для аудиенции, которую предоставил ему новый губернатор, то с удивлением увидел ожидавшего его Антонелло. Неаполитанец организовал прочувствованную встречу Анны и Жоана с их детьми, работавшими в его книжной лавке, и с братом Анны днем ранее.

– Что вы здесь делаете?

– Виламари попросил меня препроводить тебя к нему.

– А какое отношение имеете вы к новому губернатору?

– Сейчас ты все узнаешь.

Виламари ожидал их, сидя за столом, и предложил им присесть.

– Я благодарю вас, сеньор, за спасение меня и моей жены, – сказал Жоан после обязательных приветствий.

– Я принимаю твою благодарность, но это излишне, – ответил губернатор. – Теперь мы квиты.

– Квиты?

– Я был должен тебе за две жизни – твоего отца и свою собственную, когда ты спас меня в бою.

Жоан задумался.

– Так, значит, вы знали о смерти моего отца и о том, какие страдания нам пришлось пережить… – произнес он, посмотрев наконец ему в глаза.

– Я узнал обо всем, когда ты убил одного из моих людей, и провел переговоры о наказании для тебя с достопочтенным Бартомеу Састре. Он мне все и рассказал.

– И ваша совесть ничего вам не сказала?

Бернат де Виламари беспокойно заерзал на своем стуле и не сразу ответил.

– Я вырвал твои корни, но одновременно дал тебе крылья. – Он говорил с торжественностью. – Жизнь лишенного корней человеческого существа сложна, но необходима для истинного развития его как человека. Поэтому женщины рожают в муках, а их дети приходят в этот мир с плачем. Корни – это пуповина, которую нужно обрезать, чтобы иметь возможность расти, а затем обрести крылья и развить тот потенциал, который заложен в каждом из нас. Если бы ты продолжал жить в твоей деревне Льяфранк, то остался бы безграмотным рыбаком, связанным своими корнями. Я вырвал тебя из твоей деревни, но подарил тебе весь мир.

Жоан осмысливал сказанное: в его памяти деревня оставалась кусочком рая, из которого этот карающий ангел с огненным мечом жестоко вырвал его. Он отрицательно покачал головой.

– Я очень сожалею о том, что произошло в твоей деревне, – продолжал Виламари, – но мои люди голодали, и у меня не было другого способа накормить их.

Губернатор поднял правую руку, чтобы придать еще больше значимости своим словам, его короткий жакет приоткрылся, и Жоан увидел медальон, висевший поверх его рубашки. Равнобедренный треугольник в золотой сфере. Это был медальон Иннико д’Авалоса.

– Медальон губернатора Искьи! – воскликнул он ошеломленно.

– Когда адмирал был назначен губернатором Неаполя, Констанца д’Авалос посчитала, что еще лучше послужит нашему общему делу, уступив лидерство более могущественному человеку, который одновременно является одним из наших, – сообщил Антонелло.

Этим объяснялось присутствие Антонелло и загадочное утверждение Гениса о том, что у адмирала было несколько причин для того, чтобы спасти Жоана. Однако он не мог понять, как этот человек занял место Иннико.

– Одним из наших? – ответил Жоан. – Но ведь он же сторонник рабства!

– Много лет прошло с момента нападения на твою деревню, – вступил в разговор Виламари. – За время долгих переговоров с Бартомеу, твоим покровителем в Барселоне, мы пришли к взаимопониманию, и я осознал, что наши представления во многом схожи. С другой стороны, Иннико д’Авалос был моим другом на протяжении долгих лет, мы вместе завоевали остров Искья, вместе вели переговоры о его передаче Испании, и именно в его порту я со своим флотом неоднократно находил убежище. После стольких бесед мы пришли к общему знаменателю.

– Тем не менее вы продолжали пиратствовать! – воскликнул Жоан.

– Пират – это тот, кто действует исключительно в собственных интересах, – спокойно ответил Виламари, не опровергая обвинения. – Я всегда делал то, что должен был делать для блага моих людей и мощи моих судов. И, таким образом, во имя короля Испании.