Именно на Рождество она особенно сожалела о том, что у нее нет и никогда не будет своих собственных детей.

Здесь, в доме миссис Паркс, стояла тишина. И все же это была такая благословенная тишина, что когда она вспомнила о Хэммонде, то чувствовала, что даже если бы могла, то не хотела бы ничего менять. Их окружала душистая зелень, и Рождество пахло хвоей и сладкими пирожками.

Эллиот извел все деревяшки, которые они с Джосом принесли из сарая, после того как снова задали корм лошадям. Он не утратил присущий ему в детстве талант вырезать из дерева все что угодно, хотя объяснил, что на детали нет времени. Но примитивные, шероховатые фигурки, которые он создал, показались Джун прекраснее всего, что она когда-либо видела. Это были и ясли, и стоящаяся на коленях Мария, и склонившийся Иосиф, и смиренный пастух, и надменный царь. Чудесным образом фигурки, как бы сами собой, возникали под его руками.

Джос уселся на пол перед Эллиотом, чтобы сметать стружку. Мальчик увлеченно и восторженно наблюдал за его работой. Миссис Паркс, покончив с домашними хлопотами, отдыхала в старом кресле-качалке, устало опустив руки на колени. Она медленно покачивалась, по-прежнему добродушно улыбаясь.

По ее просьбе Джун начала снова рассказывать Рождественскую историю. На это потребовалось много времени: когда она дошла до того места, где ангел принес пастухам благую весть и к нему присоединилось многочисленное воинство небесное, славящее Бога и возносящее хвалу, Джос захотел, чтобы спели и они. И вот все четверо уже пели, не только радостно и громко, но и благоговейно. Джун поразило, что ребенок знал все Рождественские гимны, которые она или Эллиот запевали. Он знал каждое слово каждого стиха, и его прекрасное сопрано радостно звенело.

– Если бы мы были в Хэммонде, то сейчас собирались бы в церковь, – задумчиво сказала Джун, когда история подошла к концу. – Если бы мы не попали в метель.

– О, но церковь везде, где есть люди, милочка, – сказала миссис Паркс. – Везде, где собираются вместе двое, трое или четверо и обращают свои мысли к богу и к ближнему своему (1).

И она, безусловно, была права. Джун взглянула в глаза Эллиоту, когда он на миг оторвался от работы, и они обменялись улыбками. Да, это и вправду было церковью. Они вместе возносили молитвы, хотя не было ни алтаря, ни священника, ни великолепия готического собора.

В руках Элиота появлялся пухленький спящий младенец. Виконт улыбался, полностью поглощенный своей работой.

– У меня идея, – Джун побежала в спальню, где оставила свою сумочку. Достав из нее обшитый кружевом носовой платок, она свернула его так, чтобы спрятать явно лишнее кружево. А потом заметила сумочку с драгоценностями, которую захватила с собой перед тем, как уйти от кареты. Она положила ее на кровать, раскрыла, внимательно рассмотрела украшения и выбрала самое драгоценное, то, которое никогда не носила. Ведь это был свадебный подарок Эллиота – брошь в виде шестиконечной звезды, усыпанной камнями.

Почему в этом году она захватила ее с собой? Она никогда даже не вспоминала о ней и, тем более, не брала в поездки. Но в этом году ни с того, ни с сего взяла. Она положила брошь на платочек, а остальные украшения спрятала в сумочку.

–  Мы должны сделать рождественский вертеп, – вернувшись, заявила она.

– Знакомые слова, – улыбнулся Эллиот. – Так было всегда. Я вырезал фигурки, а Джун устраивала вертеп.

Критическим взглядом она окинула место под окном и само окно, задернутое выцветшими голубыми занавесками.

– Так, нам нужна солома.

– Я принесу, – Джос вскочил, бросился к двери и схватил пальто и кепку. Не прошло и пяти минут, как он вернулся из сарая с охапками соломы, щедро усыпав ею пол от двери до окна.

Миссис Паркс поцокала языком.

– Джос, ты ведешь себя как неуклюжий малыш.

Джос сделал вид, что удивлен упреком. Но начал устранять беспорядок, который сам же натворил, пока Джун старательно раскладывала под окном солому, чтобы сделать основание вертепа более устойчивым.

Она заботливо выбирала места для фигурок, снова и снова переставляя их и перенося ангелов до тех пор, пока все ее не устроило. Потом взяла младенца Иисуса, плотно обернула его носовым платком, полностью скрыв кружево, и положила на солому, которой выстелила ясли. Она пеленала его так нежно, словно это был настоящий ребенок. Ее собственное дитя. И заметила, что Эллиот тихо стоит подле нее.

Но Джун еще не закончила. Она взяла брошь и приколола ее к занавеске, прямо над яслями. И сразу звезда вобрала в себя свет от очага и свечей и ярко засияла, осветив Вифлеемский хлев.

Она отдыхала, присев на корточки, а Эллиот уселся на пол рядом с ней. Джун повернула голову, чтобы взглянуть на него, и не поняла, что плачет, пока не обнаружила, что его лицо расплывается у нее перед глазами. Не сознавая, что делает, она протянула ему руку и его пальцы, не пожимая, коснулись ее.

– Это, – сказала миссис Паркс, – вновь Рождество. Каждый год оно творит свою магию. Несомненно, это была Его лучшая идея.

Его? Джун ошеломленно посмотрела на Эллиота. Но увидела, что он понял, как и она, что миссис Паркс говорила о Боге. И она снова была права.

– А вот еще для вертепа, – сказал Эллиот, протягивая что-то, зажатое в кулаке. Он раскрыл ладонь и, ухмыляясь, повертел в пальцах еще одну деревянную фигурку.

– Думаю, что и миссис Паркс, и Джос его одобрят. Это – ангел без крыльев. Мне кажется, что он похож на некого парнишку лет восьми-девяти с растрепанными, может быть рыжими, волосами, лопоухого и конопатого.

Он слегка раздвинул занавески и поставил озорного ангела на край подоконника. Казалось, что деревянный мальчик разглядывает сцену внизу и радуется тому, что видит.

Джос закатился звонким смехом. Миссис Паркс раскачивалась в своем кресле, ее плечи дрожали от хохота, а оборки чепца трепетали.

Было уже поздно и Джос начал зевать. Миссис Паркс накрыла стол, и все сели, чтобы разговеться рождественскими блюдами, хотя Эллиот успел полакомиться ими, горячими, прямо из духовки еще утром.

– Отправляйся наверх, – сказал Эллиот, когда голова Джоса стала клониться к столу. – Идите с ним, миссис Паркс. Я помогу Джун управиться с посудой, затушу огонь в очаге, установлю перед ним решетку и проверю, надежно ли заперта дверь. У вас был хлопотливый день.

Не пытаясь возразить, бабушка с внуком ушли, и вдруг показалось, что теперь в доме остались только двое, с удовольствием изображающие семью. Они молча делали все, что перечислил Эллиот, но тишина была удивительно дружеской.

Наконец, она повернулась, чтобы пойти в спальню, оставив ему свечу. Но он, стоя у окна и выглядывая сквозь щель в занавесках, подозвал ее.

– Погоди, – сказал он. – Иди сюда и взгляни на это. Нет, давай лучше выйдем и посмотрим.

Эллиот накинул на себя пальто, а ее закутал в плащ. Потом открыл дверь, и они вышли наружу. Он крепко обнимал Джун за плечи.

– Ты видишь?

Было светло, как днем. Ясное небо искрилось мириадами звезд. Снег мерцал, отражая их свет. Но самая яркая звезда сияла почти над их головами. Казалось, она светила только для них. Казалось, она омывала их не только светом, но и теплом. Какая странная мысль.

– О, – воскликнула она. – Это – Вифлеемская звезда.

– Да, – ответил он. – Да, это она.

Она посмотрела на него и увидела, что он слегка запрокинул голову и закрыл глаза.

– Эллиот, – тихо, почти шепотом, спросила она. – Что происходит?

Он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Я стараюсь не задумываться об этом. Я пытаюсь просто быть благодарным за то, что это происходит. Рождество и его святое волшебство. И даже нечто большее. Рождество принадлежит всем. А это, кажется, предназначено только для тебя и меня.

– Для нас, – она закрыла глаза, как только что сделал он. – Я не думала, что когда-нибудь снова будем мы. Это возможно?

Она отчаянно хотела, чтобы он ответил «да». Она до боли желала этого, того, что казалось немыслимым всего полтора дня назад. И она поняла, что хотела этого всегда. Все те годы, когда его не было в Англии и он подвергался опасности, а она была еще совсем юной. Все те кошмарные месяцы после их свадьбы, когда она была в полной растерянности. И все те месяцы после того, как она оставила его и ждала, что он приедет, чтобы вернуть ее. И потом, все эти унылые годы.

– Я начинаю, – медленно сказал он, – верить в чудеса. И во вторую попытку, Джун.

Он прижался щекой к ее макушке.

– Джун, ты вернешься ко мне? Ты дашь мне второй шанс? Позволишь любить тебя?

На мгновение, несмотря на все то, о чем она только что думала, Джун похолодела от ужаса. В доме их ждала общая постель. Если бы сейчас она сказала «да», то они бы не просто разделили ее, как сделали это прошлой ночью. Если бы сегодня вечером она сказала да, то они соединились бы в акте, который всегда внушал ей страх.

Но тогда она была наивной девочкой. Тогда она мечтала о нежной привязанности, о возвышенной любви. Она была не готова к плотской страсти. Она оказалась неспособной справиться с потребностями человека, который пытался изгнать демонов войны, укрывшись в теле своей жены.

Теперь она стала женщиной. Джун поняла, что она – это и тело, и ум, и душа, и что у всего этого, что вместе и есть она, имеются свои потребности, и их надо удовлетворять, если она хочет быть довольной и счастливой. Брак – это союз двух людей. Супружеская любовь – это не нечто бесплотное, не только чувства. Супружеская любовь намного богаче. Она объединяет не только души, но и тела.

Она хотела слить свое тело с его телом. Она хотела быть с ним.

Она хотела быть его женой.

– Я буду нежен, любимая, – начал он неуверенно, с трудом выговаривая слова. Она по-прежнему молчала. – Если ты хочешь, то мы просто будем лежать рядом, как прошлой ночью. Это было чудесно. Мы стали друзьями. Этого будет вполне достаточно. Если ты хочешь именно этого.