Она не встречалась со своим мужем более пяти лет.

На мгновение она вздернула подбородок и зашагала еще шире. Он для нее больше ничего не значил. Она и сама не понимала, почему так усердно избегала его. В течение полутора лет – начиная с двадцать первого дня рождения – она обдумывала возможность завести любовника, чтобы заполнить пустоту в своей жизни, как это делали другие женщины, оказавшиеся в схожем положении. Есть несколько претендентов, которые при малейшем намеке с ее стороны более чем готовы оказать эту услугу. Но она все еще не решила, как осуществить этот замысел. Она не дала Эллиоту сына. В Свете существовал неписаный закон: замужняя леди не берет любовника, пока не подарит своему мужу законного наследника.

Но она решила, что в новом году, весной, она нарушит этот закон, не считаясь с последствиями. Ей двадцать два года. Она одинока. У нее есть потребности. Она связана браком, который устроили для нее, когда ей было только семнадцать, хотя тогда она согласилась на него достаточно охотно. Ведь Эллиот всегда был ее героем, особенно после того, как он ушел, чтобы сражаться в войне на Полуострове и при Ватерлоо. Глупая девчонка. Как будто воспоминания детства, щегольская военная форма и желание ее отца и мачехи были достаточно веским основанием для брака.

Этой весной она собиралась поехать в Лондон, и завести любовника. Она собиралась стать счастливой. Она собиралась снова стать молодой.

Но она любила его – Эллиота. Когда-то давно. Давным-давно.

Внезапно она почувствовала, что заблудилась, замедлила шаг и стала внимательно осматриваться. Где же она оказалась? Наконец она добралась до вершины холма и ей открылась панорама на мили вокруг. Хэммонд-Парка нигде не было видно. Должно быть, он дальше, чем она предполагала. Нельзя сказать, чтобы это ее взволновало. Еще долго будет светло, да и, в любом случае, должен же вскоре кто-нибудь проехать мимо.

Она помрачнела, когда вынырнула из воспоминаний, поглотивших все ее мысли, и обратила внимание на происходящее. Когда же небо так плотно заволокло? Низко над головой висели тяжелые тучи. Было очень похоже, что они целиком состоят из снега. И хотя она только что успокаивала себя рассуждениями о дневном свете, вокруг стало пасмурно, и это навевало мрачные мысли. Пушинка того, что явно было снегом, опустилась ей на нос, когда она смотрела вверх. Потом она увидела снежинки на муфте, плаще и на дороге перед нею.

Какое расстройство, подумала она раздраженно. Этого ей только не хватало. И откуда что взялось? Весь день и даже совсем недавно было не по сезону безоблачно и тихо. И погода казалась устойчивой. Она не заметила, чтобы на горизонте собирались облака, хотя специально высматривала их, прежде чем решиться уйти от кареты.

Ладно, думала она, продолжая шагать вперед, все равно возвращаться уже слишком поздно. Да и куда бы она пошла? К опрокинувшейся и холодной карете? Кто-то скоро должен проехать. И все же дорога позади нее была как-то зловеще пуста.

После этого она шла еще с полчаса. Снег валил все сильнее, устилал все вокруг толстым слоем, она проваливалась в него, находить дорогу становилось все труднее. И не было никаких живых изгородей, которые помогли бы ей хоть как-то сориентироваться. И почти ничего не было видно. Сначала ей казалось, что она видит на несколько ярдов вперед. Затем поняла, что только на несколько шагов. Все вокруг нее было белым и до ужаса неразличимым.

О, да, ей становилось все более жутко. Что же делать? Казалось, ничего не оставалось, кроме как продолжать идти вперед и надеяться, что она не потеряет дорогу. Она не могла припомнить, чтобы снегопад, который ничего не предвещало, начинался когда-нибудь так неожиданно. Или чтобы так быстро намело столько снега.

А затем, как раз тогда, когда испуг начал перерастать в панический страх, она увидела свет. Или то, что на мгновение показалось светом, вспыхнувшим сквозь ослепительную белизну снега и мрак серого дня. Затем все исчезло, и она в панике подумала о миражах в пустыне – но где она вообще могла слышать о них?

А потом это снова появилось там же. И она поняла, что это был не свет, а человеческая фигура – объемистая фигура женщины в серой шляпе, целиком укутанной в серый плащ. Каким же образом абсолютно серая фигура на мгновение показалась похожей на свет лампы? Но этот вопрос она задала себе намного позже. В тот момент она могла только рыдать от облегчения, хотя вовсе не была уверена в том, что женщина не заблудилась и не испугана так же, как и она.

По крайней мере, она была человеком. По крайней мере, ушло жуткое чувство беспомощности и одиночества.

– Я подумала, что здесь кто-то есть, – голос женщины успокаивал, и он вовсе не был испуганным или растерянным. Она поцокала языком. – Вам бы лучше зайти внутрь, милочка. Там тепло. И чайник вскипел. Я приготовлю вам чашку хорошего чая.

Внезапно Джун увидела позади этой женщины темно-серую массу постройки – маленького домика с соломенной крышей. Женщина взяла ее за руку и решительно повела к нему. Самый великолепный особняк, который она когда-либо посещала, не выглядел в глазах Джун более желанным.

– Ах, – сказала она, когда они зашли внутрь, и женщина в сером плотно закрыла за ними дверь. – Ах, благодарю вас. Но как Вы узнали, что я была там? Я легко могла пройти мимо. Я могла вообще не увидеть ваш дом. Мне страшно подумать, что это могло случиться.

Домик выглядел уютнее всех домов, которые она когда-либо видела, хотя мог целиком поместиться в спальне, ожидавшей ее в Хэммонд-Парке. Большую часть его занимала комната, служившая одновременно и кухней, и гостиной. Из нее был вход в другую комнату, по-видимому, спальню. В очаге бойко потрескивал огонь, чайник над ним весело пел свою песенку.

Было так тепло и уютно, что Джун от радости почему-то хотелось заплакать. Что она и сделала, к своему величайшему смущению.

– Ну что вы, милочка, – сказала женщина в сером. Она подошла к Джун и, стоя перед ней, начала развязывать ленты ее капора и расстегивать пуговицы на плаще так, словно Джун была ребенком и не умела делать это сама. – Теперь вы в безопасности. Теперь все будет хорошо. Ваши блуждания закончились.

Она чувствовала себя в безопасности. Она чувствовала себя счастливой, несмотря на отдаленное и смутное беспокойство о Бене и Молли, и о том, что подумают ее родственники в Хэммонде.

Женщина в сером сняла свой плащ и шляпу, обнаружив опрятное, но немодное платье из серой шерсти и золотистые с сединой волосы, собранные в аккуратный узел на затылке. Она была полной и неприметной, ей могло быть сколь угодно от сорока до шестидесяти, хотя морщин на ее лице не было. Джун, которую лишь совсем недавно отпустил страх от испытанного почти смертельного приключения, подумала, что это, наверное, самое красивое лицо, которое она когда-либо видела.

– Благодарю вас, – глупо повторила она снова. А затем оказалась сидящей возле очага в кресле, в котором чувствовала себя удобнее, чем в любом другом, в котором когда-либо сидела. В руке у нее была чашка чая, а на тарелке, стоявшей на подлокотнике, ломоть хлеба с маслом.

– Ох, – она на миг прикрыла глаза, – я никогда не пила такого вкусного чая.

Полная леди, стоявшая перед очагом, довольно улыбнулась.

– Я – Джун Николс, – сказала виконтесса. – Я ехала в Хэммонд-Парк на празднование Рождества, когда у моей кареты сломалась ось. А потом пошел снег. И вот теперь я навязала вам свою компанию, а моя семья будет волноваться. И моего кучера и горничную тоже застигнет снегопад.

Ее спасительница наклонилась к ней и ласково погладила по плечу.

– Элси Паркс, – представилась она. – Вам не о чем беспокоиться, милочка. Те двое будут в безопасности. И никто не будет волноваться. Все будет хорошо.

Разумеется, в этих словах не было никакого смысла. Откуда госпожа Паркс могла знать, что Бен и Молли не затеряются в снегу? И откуда она могла знать, что в Хэммонде не будут волноваться, если видели, что началась метель, а она не приехала? И все же Джун почувствовала себя странным образом успокоенной. Она расслабилась. Полностью.

Это было такое спокойное место. Самое спокойное место на свете. Она снова улыбнулась и поднесла чашку к губам.

– Благодарю вас, – еще раз повторила она.

Часть 3

Виконт вдруг понял, что думает о том, где Джун проводила Рождество в те годы, когда в Хэммонд приезжал он. У нее не было никого, кроме отца. И, конечно, всей его семьи, принявшей Джун как родную, когда ее отец женился на его тетке.

Где она проводит Рождество в этом году? На этот раз был ее черед посещать Хэммонд, но у нее оказались другие планы, и в Хэммонд следовало приехать ему. Так написала его бабушка, но не сообщила, каковы эти планы.

У нее были друзья. Он иногда слышал о ней, хотя не видел более пяти лет. Вначале он ожидал, что через его поверенного, который занимался ее делами, она попросит выделить средства на маленькое домашнее хозяйство, чтобы спокойно жить одной. Он беспокоился о ней. Ей в то время было только двадцать. Но этого так и не случилось.

Он был рад, что у нее были друзья. Он был рад, что у нее была своя жизнь.

Он задавался вопросом, были ли у нее любовники. Но никогда не было ни малейшего намека на скандал.

Сейчас ей только двадцать два. Столько же, сколько было ему, когда он женился на ней. Тогда она была ребенком, красивым невинным ребенком. Ему казалось, что именно в этом он нуждался после ужасов войны. Он жаждал молодости, невинности, красоты и спокойствия. И поэтому, когда все это ему предложили, он завладел этим и невольно уничтожил меньше, чем за три месяца. О да, меньше. Она оставалась с ним всего три месяца прежде, чем сбежать и вернуться к своему отцу. Но все было разрушено еще до этого.

Он не поехал за ней, чтобы вернуть назад, даже несмотря на то, что ее отец и мачеха – его дядя и тетя – выполнили свой долг и сообщили ему, что она у них.