Они не умрут от голода: в Галвестоне полно сильных и энергичных мужчин. Хотя Триста не могла бы одобрить такую мысль, но Флора знала, что она всегда сможет заработать несколько долларов, если понадобится. Прошло немало лет с тех пор, как ей приходилось усердно трудиться на этом поприще, но, черт возьми, навык остался.

Успокоившись, Флора вернулась обратно к кровати и скользнула в ее уютное тепло.


Чувствуя жар, Уэбб сбросил одеяло и открыл глаза.

Он лежал на мягкой постели. Ему, конечно, нравилось спать на мягком, но где же он, черт возьми, находится?

В тусклом свете лампы он рассмотрел кружевные занавески и стены, оклеенные обоями с крупными розовыми цветами. Номер в гостинице. Он смутно помнил миссис Спайсер и кого-то еще, кто вез его, кажется, это был доктор.

Уэбб пошевелился и тут же почувствовал себя так, будто уселся на большой куст крапивы. Кажется, доктор сделал пару стежков на его заднице.

Что ж, это не впервые, подумал Уэбб. И уж конечно, он не собирался отставать от миссис Спайсер Херндон, которая должна навести его на своего отвратительного мужа и указать, где спрятаны присвоенные деньги из Чикаго.

Миссис Спайсер! Где она, черт побери?

Задыхаясь, Уэбб сел в кровати и выпрямился, готовясь соскочить на пол и бежать. Потом он оглядел комнату и возле противоположной стены в мягком свете лампы увидел матерчатую ширму, за которой рассмотрел неясный силуэт — женщина купалась в лохани.

Очень женственный силуэт.

Он видел очертания пышных грудей, тонкой талии и соблазнительную окружность бедер. Когда она поставила ногу на стул, чтобы вытереть ее, он не мог удержаться от стона.

Уэбб понял, что застонал довольно громко, поскольку фигура замерла. Когда женщина набросила на себя покрывало, он торопливо лег в постель и крепко закрыл глаза.

— Капитан? — тихо прошептала Сахарная Энн, но он притворился, что не слышит.

Ее мягкая рука легла ему на лоб.

— О, да вы горите, у вас лихорадка. Вам надо принять лекарства, которые оставил доктор, — он сказал, что мы должны остерегаться инфекции. Капитан! — Она слегка потрясла его за плечо. — Капитан!

Он снова застонал и приоткрыл глаза.

— Воды, — жалобно простонал он. — Воды.

Вообще-то ему не надо было стараться и слишком усердствовать, чтобы это прозвучало естественно, — во рту у него все пересохло, а тело горело, как в аду, если не сильнее.

Уэбб надеялся, что миссис Спайсер одна из тех сердобольных женщин, которые не бросят в трудный час. Если он будет играть правильно свою роль, действовать, как настоящий больной, то крепче привяжет ее к себе и не возбудит никаких подозрений.

Разве она не сказала, что восхищается Флоренс Найтингейл? Получить пулю в зад оказалось не так уж плохо для него, если посмотреть с этой точки зрения.

— Пейте, капитан. Сейчас вам станет легче. — Она прижала чашку к его губам.

Уэбб жадно сделал несколько глотков и принял ужасного вкуса дрянь, которую она сунула ему в рот, не протестуя, а потом выпил еще немного воды.

Она снова проверила его лоб.

— Боюсь, у вас слишком сильный жар. Мне надо осмотреть рану.

Уэбб нахмурился, ощупал себя под одеялом, прошелся по боку, потом нахмурился еще сильнее. Он лежал совершенно голый с повязкой на заднице.

— Мэм, я так не думаю.

— Почему же?

— Просто ни к чему.

— Но это необходимо. Я вам говорила, что когда-то хотела стать медсестрой.

— Послушайте, есть разница между хотеть и стать.

— О, не глупите, капитан. Я училась и потом много лет работала в больнице добровольно, так что не волнуйтесь. — Она не добавила при этом, что училась на двухнедельных курсах и что больница была для нищих женщин и детей, а сразу потянула одеяло вниз.

— Мэм! — Уэбб схватил стеганое одеяло и натянул его до самого подбородка. — Мэм, на мне ничего нет. Никакой одежды.

— А вы думаете, я не знаю про это? Кто, вы полагаете, помогал доктору разрезать вчера вечером окровавленные бриджи?

— Мои бриджи! Вы разрезали мои самые лучшие бриджи?

— Едва ли их можно было спасти, сэр, в них здоровенная дыра, и они пропитаны кровью. А как иначе мы осмотрели бы вашу рану?

— Мы? Кто — мы?

— Доктор и я. Я сказала ему, что у меня есть скромный опыт по уходу за больными, и он с радостью принял мою помощь. Вам бы лучше порадоваться, что я оказалась под рукой, капитан Маккуиллан. Именно я настояла, чтобы он помыл руки с мылом, перед тем как заняться вашей раной, именно я вынула у него изо рта сигару, перед тем как ее пепел упал бы на вашу окровавленную плоть.

Уэбб молчал. Когда смысл ее слов дошел до него, он еще крепче впился в плотное стеганое одеяло.

— Вы имеете в виду, что вы…

— Я хорошо знакома с вашей голой задницей? Да. Я бинтовала рану. Не смущайтесь, капитан, я уже видела мужчин раньше, в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Я обещала доктору ухаживать за вами, заботиться о вашей ране и так и намерена поступить. В конце концов, если бы не я, вас бы не ранили. А если в рану попадет инфекция, начнется нагноение, то вы окажетесь в ужасном состоянии и никогда больше не сядете верхом на лошадь. Теперь, пожалуйста…

Осознав, что у него нет выбора, Уэбб стиснул зубы и перевернулся. Он не сказал бы точно, что его раздражало больше — тот факт, что она осматривала его, или то, что это ее ничуть не волновало.


Сахарной Энн было трудно объяснить, как это вышло, но утром она сидела в поезде на Галвестон, а капитан Маккуиллан расположился напротив нее на мягкой подушке, которой снабдила его железнодорожная компания. Ну не оставлять же его одного в гостинице! К тому же она обещала доктору, что позаботится о рейнджере как медсестра, и должна выполнить свое обещание. Поэтому ей ничего не оставалось, как взять его с собой.

Кроме того, она хотела подать бумагу на награду, это желание не было секретом. Радуясь, что увильнула от пинкертонов, Сахарная Энн дала властям имя и адрес Тристы, чтобы любое вознаграждение послали ее родственнице и эта сумма возместила бы то, что она собиралась занять.

Что касается Уэбба, его ранение — это ее вина, а к тому же ей не нравился вид его раны. Разве ему не понадобилась ее помощь, когда он спускался по лестнице в гостинице и поднимался по ступенькам в вагон поезда?

В Галвестоне слуги Тристы могли позаботиться о нем как следует. Кроме того, кажется, он все больше зависел от нее. Этот храбрый мужчина впадал в панику, стоило ей предложить любой вариант, в результате которого они бы разлучились.

Когда в первый раз она упомянула о том, что покидает его, он схватил ее за запястье и, вытаращив глаза, заявил:

— Вы не можете оставить меня одного. Я никому не доверяю, кроме вас. — Потом он громко застонал. Что ей оставалось делать?

Капитан позвал клерка и послал его к ближайшему торговцу за парой брюк, после чего отослал ее из комнаты, а клерк помог ему одеться, как будто она не видела его задницу в полной красе.

Сахарная Энн вздохнула. Может быть, это и мудро. Правда, она приврала насчет его задницы, ну, насчет того, что нет в ней ничего особенного. Пятая точка Уэбба оказалась тугой и мускулистой, как и все его тело, и совершенно замечательной. Нельзя сказать, что у нее большой опыт с задницами тех, кто ростом выше восьми футов или около того. Хотя она считала себя прогрессивно мыслящей женщиной в отношении человеческого телосложения, на самом деле Сахарная Энн видела голые ягодицы только еще у одного мужчины, а именно у Эдварда, когда однажды вскрывала нарыв. Презренный трус вел себя ужасно при обычном уколе иголкой, зато капитан Маккуиллан держался удивительно стоически во время всей весьма серьезной обработки раны.

— Вы в порядке, сэр? — спросила Сахарная Энн.

Он растянул губы и изобразил подобие улыбки, которая больше походила на пародию.

— Со мной все как надо.

Она нахмурилась. Как надо? Ерунда. Полная ерунда. Любой, у кого есть глаза и хотя бы половина мозгов, сказал бы, что этот мужчина серьезно болен: лицо Уэбба было пепельного цвета, глаза горели лихорадочным блеском, пальцы впились в подлокотники так отчаянно, что побелели суставы.

Ему нельзя двигаться. Ей придется остаться еще на день или на несколько дней вместе с ним в гостинице. На данном этапе день-два не играли роли в ее планах; к тому же капитан заплатил за комнату и за еду.

На пути в Галвестон Сахарная Энн сидела без своей вуали, которая осточертела ей и раздражала до смерти. Поскольку капитан уже видел ее лицо и поскольку новые пассажиры сядут в поезд на побережье, она сорвала пыльную косынку со шляпы и затолкала в чемодан. Прежде чем они отбыли, она сообщила Тристе о времени приезда и предупредила о том, что с ней больной, а также попросила прислать экипаж на станцию, больше для капитана Маккуиллана, чем для себя. Как ей запомнилось еще с детства, большой прекрасный дом Тристы находился всего в нескольких минутах езды от вокзала.

Сахарная Энн откинулась на спинку сиденья и стала вспоминать о пожилой женщине, которую впервые встретила в семейном склепе на кладбище. Она частенько ускользала от гувернантки, чтобы пойти на кладбище, положить цветы, сорванные в саду, поговорить с бабушкой, мамой, папой и Джоном. Ей было так одиноко без них, она так по ним тосковала, что просто не находила сил терпеть.

Миссис Ла Вин как раз клала цветы, когда Сахарная Энн подошла поближе к склепу. Триста Ла Вин оказалась кузиной ее бабушки.

— Как мне повезло! — воскликнула Сахарная Энн. Она думала, что желтая лихорадка унесла все ее семейство, кроме дедушки Джейкоба.

Они с новоявленной родственницей проговорили долго и прониклись друг к другу симпатией. Но когда Сахарная Энн упомянула о миссис Ла Вин при дедушке, старик пришел в такую ярость, что ей показалось: он вот-вот взорвется и умрет на месте. Никогда, никогда она не должна говорить с той женщиной снова — такова была его реакция.