Все еще кипя от возмущения, я прошла в уборную и привела в порядок платье и волосы. Словом, вновь приобрела безупречный вид. Я подумывала о том, не уехать ли домой. Этого мне хотелось больше всего: уехать, успокоиться, подумать… Но это были чувства, а умом я понимала, что необходимо остаться. Надо обо всем рассказать Талейрану, попросить его поискать иные пути. Жаль только, что в нынешнем скопище людей его так трудно встретить.

Я снова пришла в танцевальный зал и стала взглядом искать одновременно и Талейрана, и Аврору. Отсутствие девочки уже начинало меня тревожить. Я даже сердилась на нее. Что касается министра, то его окружала такая толпа, что я не знала, как к нему приблизиться.

В этот миг лакей провозгласил — громко, перекрыв даже игру оркестра:

— Гражданин Клавьер с супругой.

Эти слова заставили меня вздрогнуть всем телом. Я обернулась и в конце зала действительно заметила Клавьера и Флору, которые только что вошли. Их сразу окружили какие-то люди. Я стала подумывать, куда бы уйти, но тут ко мне подлетела нарядная мадам Грант.

— Куда же вы пропали? Целый вечер вас не видно, и это очень жаль. Ваше платье произвело фурор даже среди дам… Пойдемте, я введу вас в самый блестящий кружок на нынешнем вечере!

Я легко позволила себя увести, и мадам Грант, легкомысленно щебеча и расточая улыбки, повела меня туда, где пили чай.

Я взяла с подноса, поднесенного лакеем, крошечное блюдце и неохотно стала ковырять ложечкой кусочек воздушного пирога. Общество, где я сейчас оказалась, было почти полностью женским; приглядевшись, я заметила не одно знакомое мне лицо.

Совсем рядом со мной, изящно спустив с одного плеча прозрачную накидку, в платье достаточно коротком для того, чтобы показать ноги в туфельках, сидела изумительно красивая Тереза Кабаррюс — женщина, с которой я часто в своей жизни встречалась, но с которой не перемолвилась даже словом. Она обожгла меня внимательным взглядом черных глаз. Я повернулась к лакею:

— Чашку чая, пожалуйста.

Здесь же была Жозефина Бонапарт, супруга виновника нынешнего торжества и моя соседка по тюрьме Консьержери. Успехи мужа и ее совершенно преобразили: она словно помолодела лет на пять, ожила, расцвела, стала еще улыбчивей и приветливей, чем прежде. Талейран, как я поняла, сознательно сделал ее центром приема. Он и сейчас был рядом с ней: осыпал комплиментами, льстил так тонко, что я даже могла бы упрекнуть его в излишней деликатности — эта женщина весьма пуста и проглотила бы и менее изысканные комплименты.

Краем уха я прислушивалась к разговору.

— Вы слышали? — спросила женщина, сидевшая неподалеку от меня. — Только что объявили, что Клавьер приехал.

— На месте его жены я бы лучше сидела дома, — с недовольной гримасой произнесла мадам Тальен, бывшая Кабаррюс.

— Почему, душенька?

— Мне достоверно известно, что она беременна. Ей следовало бы беречься, а не таскаться по балам. Вот, полюбуйтесь! — Тереза гневным кивком указала на танцующих. — Она веселится. И было бы кому! Ей уже за сорок, а этот ребенок — первый. На ее месте я не вставала бы с постели.

Я невольно передернула плечами, скрывая раздражение. Я почему-то верила, что хотя бы в этом отношении судьба Клавьера будет незавидна. Я думала, у него не будет детей, и он поймет когда-нибудь, сколь много потерял. Так нет же — этому спекулянту во всем везет: в махинациях, в финансах, даже в семейной жизни…

После того что я узнала о Флоре, люди, среди которых я находилась, с каждой минутой стали казаться мне все несимпатичнее. Я поглядывала на Талейрана, но его лицо оставалось непроницаемым. В это время началась какая-то суета; дамы вскочили с мест и с возгласами ринулись в зал, кого-то окружая. Никуда не двинулись только я, Талейран и Жозефина, и, как оказалось, не напрасно.

Человек, вокруг которого было поднято столько шума, не спеша, но решительно шел туда, где сидели прежде дамы; женщины следовали за ним, что-то щебеча и осыпая его поздравлениями. Он подошел, с едва заметной улыбкой поцеловал руку Жозефине, сказал что-то Талейрану. Человек был в блестящей генеральской форме. Я узнала его. Это был Бонапарт.

Впервые я имела возможность лицезреть этого нового кумира так близко и так свободно. У него была оливковая кожа корсиканца, большой лоб, прикрытый небрежно упавшими редкими темными волосами, серые, очень пристальные глаза, и рот, то сжатый в одну линию, то кривящийся в непонятной, полупрезрительной гримасе. Он был угловат, скован, неуклюж, держался без блеска и говорил с довольно сильным акцентом, так, что надо было привыкнуть к его выговору. Крайне неприятным показался мне его взгляд. «Черт возьми, — подумала я. — Этот низкорослый дикарь смотрит на людей, как на навоз…»

Дамы были в восторге. Буржуазки ловили каждое слово генерала и оглушали его своим щебетом. Мадам де Сталь, дочь знаменитого Неккера, имевшая репутацию женщины весьма неглупой, низким голосом спросила, прервав на миг общий гам:

— Генерал, было бы интересно узнать ваше мнение о нас. О женщинах. Какая из них наиболее вас привлекает?

— Моя жена, — резко ответил Бонапарт.

— Ну а какая заслуживает вашего уважения?

Генерал поглядел на мадам де Сталь в упор и отчеканил так резко, будто намеренно хотел быть грубым:

— Та, которая родила больше всего детей, сударыня.

«Боже, — подумала я в ужасе. — До чего мерзкий солдафон. Он, видно, считает нас чем-то вроде служанок и племенных кобыл. Бедная Жозефина!»

Я поднялась и вышла, находя, что нынешний вечер приносит мне одни неприятности. Было уже за полночь. Я взяла себе стакан лимонада, подумав, что так и не выпила его в прошлый раз. За этим стаканом меня и застал Талейран.

— Я не мог раньше уделить вам внимание, — сказал он.

— Да. Понимаю. У вас много забот. Этот генерал, генеральша, генеральские поклонники — всех их надо развлекать…

Мой голос прозвучал и зло, и насмешливо. Я злилась на себя за то, что слезы поневоле выступают у меня на глазах. Я чувствовала себя как никогда одинокой. Смогу ли я добиться уступки от этого чужого, враждебного буржуазного мира? Смешно было даже мечтать о таком!

— Что сказал вам Порри, сударыня?

— Я не договорилась с ним.

— Надо было употребить все усилия. Не отчаивайтесь. Я устрою вам еще одну встречу.

— Нет, — сказала я резко, сверкнув глазами. — Этот человек предложил мне счет, который я не могу оплатить.

— Вы уверяли, что готовы тратить деньги.

— На этот раз плата выражалась не в деньгах.

Синие глаза Талейрана испытующе смотрели на меня. Он осторожно сжал мне руку.

— Мне показалось, вы знали друг друга. Это правда?

— Как вы проницательны, — пробормотала я, горько усмехаясь.

— Это моя работа. Ну же, расскажите мне все.

Я покачала головой, чувствуя, что вот-вот расплачусь. Его предложение все рассказать прозвучало не то что мягко, но с таким дружеским спокойствием, что это расслабило меня, вызвало непреодолимое желание поделиться с кем-то, попросить совета… Пересилив себя и подумав о том, что не следует слишком доверяться взяточнику и карьеристу, я произнесла:

— Ах, сударь, в этом нет ничего примечательного… Да, мы были знакомы. По тюрьме Консьержери. Никаких иных отношений я с ним не имела. Одному Богу известно, почему он решил, что может домогаться меня.

Талейран весьма задумчиво проговорил:

— Стало быть, придется обойти Шерера. Я выведу вас на Барраса. Готовы вы к этому?

— Я ко всему готова, — сказала я, сразу воспрянув духом. — По крайней мере, с ним я не знакома.

Талейран еще раз осторожно сжал мою руку.

— Ну, а теперь поезжайте домой. Вам надо отдохнуть.

И, уже уходя, вполголоса добавил:

— Безумец ваш муж. Совершенный безумец!


В поисках Авроры я обошла все комнаты, поднялась даже на этаж выше, охваченная тревожным подозрением, что она, может быть, поддалась на уговоры какого-нибудь проходимца и где-то уединилась с ним. Мои опасения не подтверждались, но тревога усиливалась. Я быстро спускалась по лестнице вниз, намереваясь поискать ее еще и в красной столовой, и на одной из ступенек столкнулась с высоким плечистым мужчиной.

Я отступила, поправляя сползшую с плеч шаль.

— Ба! — приветствовал меня Клавьер. — Что за невероятное совпадение!

Я сжала зубы, проклиная на чем свет стоит и этот прием, и всех приглашенных сюда, и банкира в особенности.

— Что за совпадение? — процедила я.

— Вы здесь, и я здесь. Это любопытно.

Он отступил чуть назад и окинул меня внимательным взором.

— Вы стали просто прелесть. Поздравляю вас.

Я молчала. В его тоне не было враждебности, и это меня настораживало.

— Ну, полно вам дуться! К чему вспоминать прошлые обиды? Мы оба немало накуролесили.

— Оба? — переспросила я. — Да я проклинаю день, когда вы появились на свет!

Он нахмурился.

— А вот это уже дурно. Нехорошо рассыпать повсюду проклятия. Это кончится плохо прежде всего для вас. И будет жаль. Я ведь, моя дорогая, все забыл.

— Легко забыть обиды, нанесенные тобой, а не тебе, — процитировала я Сенеку.

— А вы по-прежнему уверены, что я виновен во всех ваших несчастьях? — Он рассмеялся. — Полноте! Виноваты только ваша распущенность да ваша голубая кровь… Никакого особенного зла я вам не причинял.

— Возможно, и так, — сказала я резко. — Поступки мужчины могут оскорбить наше достоинство лишь тогда, когда этот мужчина сам обладает достоинством.

Он широко мне улыбнулся.

— Ах, жаль, что вы так хмуро настроены… А вот я счастлив. Вы, наверное, слышали, какой сюрприз преподнесет мне Флора. Да и ваш дом… Совсем скоро он будет мой. Видите, как много у меня причин для радости.