Но его пальцы, похоже, становились все коварнее, лаская мою кожу, так что я уже не могла полностью расслабиться, особенно когда его рука скользнула вниз, до изгиба бедер. Я слегка напряглась, ощутив чувственную дрожь, побежавшую по спине, и тогда он обратился к пяткам, пощекотал их одну за другой так, что мне стоило труда все это выдержать.

Но вот рука Александра вернулась к моим коленям — забравшись между ними, он прошелся до самой возвышенности ягодиц.

— Какая же у тебя кожа — прямо как шелк…

Его руки ринулись вверх, нашли и слегка сжали мои напрягшиеся груди.

— А вот это уже не массаж, — пробормотала я, испытывая легкий трепет, пробегавший под кожей.

Смеясь, он перевернул меня на спину, наклонившись, легко разместился между моими ногами.

— Ты расслабилась?

— Нет. Ты не умеешь делать массаж. Да и зачем сейчас расслабляться…

Я сама погладила его плечи, ощущая, как под моими ладонями напрягаются крепкие мускулы. Я наслаждалась и этим ощущением, и тем, что видела, как отличается моя золотистая кожа от его — смуглой, прокаленной солнцем, казавшейся теперь почти черной…

Он наклонился ближе, его язык медленно, влажно и горячо обошел по кругу розовый сосок моей правой груди, и снова, и снова, теперь уже быстрее… Другая рука, обвив мою голову, легла на мою левую грудь, крепко сжала, словно пытаясь вобрать в ладонь, — и все это так нежно и возбуждающе, что я ощущала, как кровь приливает к груди и делает ее полнее. Я невольно сделала нетерпеливое движение бедрами, и его палец сразу оказался там, внизу, скользнул вверх по узкой податливой горячей дорожке.

Потом он сильными неистовыми толчками погружался в благодарную и давно уже тосковавшую по нему горячую глубину моего лона, толкал так сильно, что я сначала вскрикнула, потом застонала, а потом закричала — и от сильного напора вхождения, и от первых конвульсий удовольствия, которые нынче были так сильны, что я буквально билась под ним, и он едва меня удерживал.

Разгоряченные, взмокшие, уставшие, мы словно провалились в глубокий сон. Он прижал меня к себе жестом собственника, и я уснула, ощущая его теплую руку у себя на талии. Нас даже как-то не заботило, что мы уснули прямо на пляже, полуобнаженные, прикрытые лишь полотенцем, обнявшиеся любовники. Впрочем, Корфу — это же был немного дикий остров, и мы могли, пребывая здесь, слегка забыть о том, о чем никогда бы не забыли в иных краях.

Проснулись мы, похоже, так же, как и уснули, — почти одновременно. Открыв глаза, я сразу ощутила, что он тоже не спит. Ночь подходила к концу.

Мы оба молча наблюдали, прижимаясь друг к другу, как исчезают с моря слабые серебряные блики и тают сумерки. После бледной, прозрачной зари в небо, будто гигантский кокон, поднималось закутанное в дымку солнце и обрызгивало остров тонкой золотой пылью.

Небо начинало сиять ясной, нежной голубизной, а на холмах мы видели темные стрелы кипарисов, качающихся под легким ветерком.

Александр нежно поцеловал меня.

— Есть у вас какие-нибудь желания, cara?

— А высказывать можно любые? — спросила я лукаво.

— Любые. Даже можете пожелать звезду с неба — я подарю ее вам…

Уткнувшись подбородком в скрещенные локти, я призадумалась. Желание! Это был трудный вопрос. Какое можно иметь желание, когда все, похоже, исполнилось? Но вдруг я вспомнила кое-что, и меня осенило.

— Клубника, — проговорила я с восхищением. — Я бы все сейчас отдала за горсть свежей клубники! Наверное, ее нетрудно достать — мы скажем монахам, и они, может быть…

— Ну что ж, подождите меня в таком случае.

Крайне удивив меня, Александр вдруг вскочил, набросил на себя рубашку и, как был, с полотенцем, обвязанным вокруг бедер, зашагал прочь.

— Куда это вы? — окликнула я, недоумевая.

— Лежите спокойно, ждите меня и не смейте никуда уходить.

— Но как же вы можете уйти в таком ви…

Прежде чем я успела договорить, он исчез среди олив.

Вздыхая и все-таки не понимая, куда это он отправился и какой из этого будет толк, я походила по берегу, собрала свою разбросанную одежду и не спеша оделась. Все-таки, как-никак, наступил рассвет. Палеокастрица — это пустынное место, и до монастыря от пляжа было довольно далеко, но я все же побаивалась, что какой-нибудь добродетельный монах увидит нас, донесет настоятелю, а последний, разумеется, возмутится нашим поведением и выставит нас из дома. А этого мне вовсе не хотелось.

Солнце понемногу поднималось, и по волнам от его лучей стлалась огненная дорожка. День обещал быть ужасно жарким… Я подумала было, что пора идти завтракать, но вспомнила, что муж попросил меня ждать, и не двинулась с места.

Прошло немного времени, Александр не появлялся. Не выдержав, я снова прилегла на полотенце, свернулась калачиком, подложила ладонь под щеку. Утреннее солнце было так приятно, так ласково… прижимая к губам лилию, сорванную Александром на дюне, и вдыхая ее аромат, я задремала.

— О-ля-ля! Так-то вы меня дожидаетесь?!

Я испуганно сорвалась с места, встревоженная этим громким неожиданным возгласом, но тут же услышала смех Александра и пришла в себя. Прежде чем увидеть мужа, я увидела прямо перед собой желтое большое блюдо, полное клубники.

Что это были за ягоды!.. Крупные, сочные, упругие, одна в одну, даже на вид такие сладкие и аппетитные. Невыносимо соблазнительный аромат дразняще щекотал мне ноздри. Гора свежей сладкой клубники, алые ягоды, чуть сбрызнутые утренней росой…

— Разве вы не знаете, что спать на солнце вредно? — улыбаясь, спросил Александр, опускаясь на колени рядом с моим лицом.

— Александр… но… но как же это? Я ведь вовсе не имела в виду…

— Что? Вам не нравится?

— Я без ума от радости! Я и вас обожаю… и эти ягоды… Но все-таки, любимый, не надо так буквально понимать мои желания. Не следует так меня баловать…

Вместо ответа он взял одну ягоду за зеленый хвостик и поднес к моим губам:

— Ну-ка, извольте открыть рот.

Не в силах не улыбаться, я открыла рот и губами взяла ягоду из рук Александра.

Никогда я еще не ела ничего более вкусного.

6

Как всегда, когда ты счастлив, время летит с непостижимой скоростью, — неделя на Корфу исчезла, как один день. Волшебная заря над Палеокастрицей сменялась не менее волшебным закатом, а промежутки между ними были так заполнены любовью, что в короткие мгновения перед сном мне оставалось лишь задуматься, как быстро пролетели еще одни сутки, и снова забыться.

Начинали мы свой день с завтрака в саду. В этот утренний час Палеокастрица была особенно очаровательна — прохладное сияющее небо еще не залилось пронзительной полуденной синевой, оттенок у него был светлый, молочно-опаловый… В такую рань нам еще не хотелось болтать, и только позже, уже за кофе, мы с Александром начинали тихо обсуждать, куда пойдем, что станем делать сегодня. Вот тут-то нам и помогала своими советами Афродита — старуха-корфиотка, которая по приказу настоятеля Платитеры занималась нашим хозяйством.

Ее седые волосы были аккуратно заплетены в косы и намотаны на пару отполированных коровьих рогов, да и вообще она была словно ожившей местной достопримечательностью. Ужасно коверкая слова, она умела немного говорить по-итальянски и с самого начала ошеломила нас своей общительностью. В те редкие часы, когда Александра почему-то не было со мной, Афродита пела мне красивые и печальные корфиотские песни и давала советы насчет супружеской жизни. Сразу как-то догадавшись о том, что я хотела бы иметь ребенка, она рассказала мне о всевозможных способах, позволяющих достичь этого поскорее, и, хотя я не очень-то в это верила, мне было интересно поговорить на эту тему.

Мы с Александром изучили все побережье, простиравшееся от Палеокастрицы на север и на юг, побывали во всех деревушках, раскинувшихся поблизости, во всех прохладных речных долинах, заросших кипарисами и миртом, и не пропустили, кажется, ни одного сельского торжества. Мы настолько приобщились к местной жизни, что даже научились кое-что говорить на местном наречии, — правда, у Александра это получалось лучше, чем у меня.

Должно быть, где-то на Корфу и была цивилизованная жизнь, где-то жили венецианцы, англичане, иностранные коммерсанты, — поскольку остров принадлежал Венеции, то и власть здесь, само собой, была венецианской. Но здесь, в Палеокастрице, мы не встречали никого, кроме корфиотских крестьян. Единственным иностранцем, с которым мы столкнулись, был турок, и произошло это при несколько необычных обстоятельствах.

В Лаконах, небольшой деревушке, в честь дня святого Спиридона — покровителя острова — был устроен праздник, и богатый шумящий рынок созвал к своим торговым рядам крестьян со всего севера Корфу. Заглядевшись на яркие праздничные наряды местных девушек, я загорелась желанием приобрести нечто подобное, хотя бы в качестве сувенира, и почувствовать, каково это — выглядеть корфиоткой. Александр не возражал, относясь к этому, вероятно, как к ребячеству. Костюм состоял из белой полотняной рубашки, яркой синей юбки, из-под которой непременно должны были выглядывать белые чулки, суконного передника, сшитого из алой, желтой, голубой ткани, бархатного корсажа, множества звенящих бус и невероятного головного убора, в котором сочетались цветы, яркие красные ленты и белая фата.

Для усиления впечатления Александр купил мне мула, и, восседая на этом животном, улыбаясь и звеня деревенскими украшениями, я возвращалась в Палеокастрицу. Мула вел под уздцы Александр.

Было что-то волнующее в этом изменении своего облика, в этой мистификации, — что-то волнующее, свежее и новое. Хотя Александр и говорил, что все местные девушки сплошь толстушки и поэтому я на них не похожа, полного сходства я и не хотела добиваться. Для меня главным было показать себя другой. Так, чтобы мой муж, любя только меня, узнавал во мне черты самых разных женщин…