— Я вас отлично понимаю. И могу повторить свою просьбу.

— Не стоит повторять. Я вас хорошо услышала.

Наступила пауза. Потом я спросила:

— Вы можете объяснить зачем? Мы и так муж и жена.

— Да. В глазах роялистов — да. И в глазах эмигрантов.

— А кто нам еще нужен?

Он снова сел рядом со мной и заговорил уже более резко:

— Сюзанна, вспомните, что венчал нас неприсягнувший священник. Более того, такой священник, за которым гоняется республиканская полиция. До тех пор, пока во Франции существует Республика, наш брак нигде и никем не будет признан действительным. Его посчитают вообще мифическим. Если со мной что-нибудь случится, на вас даже не посмотрят как на мою наследницу. Детей у меня нет. Они выгонят вас из дома и конфискуют все владения, которые веками собирали дю Шатлэ!

У меня голова пошла кругом.

— Кто это «они»? Кто конфискует? За что? И почему вы так уверены, что с вами что-то случится?

— Слишком много вопросов, дорогая, — сказал он нетерпеливо. — А я ведь прошу вас только об одном: поехать завтра в Ренн вместе с нами.

— С вами, — повторила я. — Стало быть, это даже не ваша идея, а их.

— Сюзанна, это только моя идея, и не выдумывайте лишнего.

— Мне остается только выдумывать. Правды мне никто не говорит.

Он поднялся, и от меня не ускользнуло, что он быстро взглянул на часы.

— Что вы ответите на мою просьбу, Сюзанна?

— Что я согласна. Я поеду в Ренн.

А потом, подняв на него глаза, я ядовито добавила:

— Ступайте к гостям, Александр. Вам дали только полчаса. Право же, не стоит их тревожить так же, как и меня.

3

Вечером следующего дня мы уже были в Ренне, в старом отеле дю Шатлэ на улице Шапитр, неподалеку от собора Сен-Пьер.

А утром 12 сентября 1796 года мы предстали перед мэром, прошли гражданскую церемонию бракосочетания и подписали брачный контракт, по условиям которого все наше имущество после смерти одного из нас переходило в собственность оставшегося в живых. Честно говоря, этот главный пункт контракта имел отношение только к Александру, так как я ничем не владела и наследовать моему мужу было бы совершенно нечего.

Я уже стала понимать, зачем все это было нужно, но не понимала, почему именно сейчас Александру пришла в голову мысль сделать это. Неужели что-то должно случиться?

Мое беспокойство усиливалось от того, что после церемонии герцог стал какой-то странный. Я никогда не видела его таким нелюдимым, собранным, сухим и мрачным. Он почти не говорил со мной. Едва мы вернулись из мэрии, он снова заперся с Полем Алэном. Ни звука не доносилось из-за двери, да и мне казалось слишком унизительным подслушивать. Если он считает меня недостойной знать его тайны, то пусть видит, что меня они не очень-то и интересуют.

Кадудаль уехал. Я в одиночестве просидела до самого вечера, размышляя над своим грустным положением, пока, наконец, в гостиную не вошел Александр.

Он удивился, увидев меня. А я… Я была просто поражена его видом.

Он был в камзоле цвета слоновой кости, расшитом серебром и отделанном по рукавам и низу позументами. Белоснежный высокий галстук заколот бриллиантовой булавкой. Шелковый жилет такой же молочной белизны, как и галстук. Волосы Александра, такие густые и темные, теперь совершенно не были видны — их заменил пудреный белокурый парик, так безупречно завитой, что ему позавидовали бы и лучшие кавалеры Версаля. Цвет парика подчеркивал смуглую кожу сурового мрачного лица. А еще Александр был в светлых чулках и туфлях с перламутровыми пряжками — мне пришло в голову, что я чуть ли не впервые вижу его без сапог. Широкополая шляпа, которую герцог держал в руке, отделана целым каскадом белых перьев и украшена роскошным серебряным шитьем.

Я замерла, глядя на него, от изумления даже приоткрыв рот. Он такой высокий, привлекательный, элегантный… словно шел на прием к самому королю. Он даже без шпаги!

Потом я увидела, что герцог смотрит на меня с не меньшим удивлением.

— Разве вы не уехали? — спросил он. — Мне казалось, я отправил вас в Белые Липы.

— Нет, видимо, вам это только казалось… Я сидела здесь и ждала.

У меня в голове мелькнула ужасная мысль. Несомненно, он меня обманывает. Думал, что отослал меня домой, а сам вместе с братом собирался к какой-то девке. Хотя нет. Не к девке, а к даме — ради девки не наряжаются подобным образом. Черт возьми, неужели он дурой меня считает?

Возмутившись до глубины души, я поднялась со стула.

— Что все это значит? — спросила я сухо.

— Что именно?

— Могу я узнать, что вы намерены делать?

Александр быстро взглянул на часы — знаменитые часы Марии Антуанетты, находившиеся в кармашке его жилета, и я поняла, что он спешит.

— Мадам, я иду в театр. У нас заказана ложа.

— У кого это «у вас»?

— Я не могу вам сказать. Ложа заказана на двоих, а может быть, и на троих. Но буду там я один.

Этот ответ, показавшийся мне совершенно непонятным, насторожил меня еще больше.

— Сударь, вы хоть понимаете, что все это странно? Почему вы ходите в театр, не приглашая меня? А ведь я ваша жена.

— Я не могу вас взять, об этом не стоит даже говорить.

Помолчав, я спросила:

— Где Поль Алэн?

— Отправился туда, где его ждут.

— У вас все ответы на редкость исчерпывающие. Чем больше ответов вы даете, тем больше я не понимаю.

— Сюзанна, давайте поговорим об этом после. Мне уже пора выезжать.

Это спокойствие, скрывающее, несомненно, нетерпение и спешку, меня больше всего задевало. И, разумеется, я, уже немного знавшая герцога, не могла не замечать, что его очень тяготит мое присутствие. Он был бы очень рад, если бы я действительно уехала.

— Так вы меня не возьмете? — спросила я даже слегка угрожающе.

Он ответил решительно:

— Нет. Об этом не может быть речи.

— Отлично! Я буду вести себя таким же образом!

Наступило тягостное молчание. Он шагнул ко мне, его рука коснулась моего плеча, но я так быстро отступила в сторону, что он больше не повторил своей попытки.

— Будет лучше, Сюзанна, если вы сейчас же отправитесь в Белые Липы.

Я ничего не ответила, дав себе слово, что не буду ни удерживать его, ни разговаривать с ним. Он вышел. Я обернулась, в бешенстве посмотрела ему вслед. Что же все-таки происходит, черт побери?

Какое-то время я прислушивалась к тому, что происходило во дворе дома. Мне стало ясно, что Александр поехал не в карете, а верхом. Экипаж остался здесь возле отеля…

Мне было и больно, и обидно. Обида удваивалась еще и от того, что он совершенно со мной не считался. Он предоставлял мне свободу предполагать что угодно, вплоть до измены. Действительно, если мужчине всего тридцать шесть лет, если еще к тому же он обладает таким страстным темпераментом, то для кого же он может так элегантно одеваться, как не для женщины? Кроме того, он не желал брать меня с собой. Это еще более укрепляло меня в моем предположении.

Пожалуй, в любом другом случае я бы просто замкнулась в своей обиде и ничего бы не предприняла. Если он меня не любит — прекрасно, пусть отправляется к другой! Дух соперничества был мне чужд. Я никогда не любила сражаться за чье-либо сердце. Но Александр… Это совсем другой случай, такой, какого еще не было в моей жизни. Никого я не любила так, как своего мужа. Потерять его… о, это означало бы потерять абсолютно все. Что с того, что он все свое имущество перевел на меня? Если уйдет он сам, я не смогу жить дальше. Это будет так, как если бы из меня ушла вся кровь. Как тогда жить?

Я прошлась по комнате, совершенно не зная, что делать. Выход уже вырисовывался в моем воображении, но я еще не до конца решилась. Александр не хотел брать меня с собой… Даже сказал, чтобы я уезжала. Нет, этого я не сделаю. Я поступлю иначе. Я не могу отдать его так просто, без борьбы. Он слишком много значит для меня. Я ведь люблю его.

Я позвонила. На зов явилась горничная.

— Эжени, — сказала я, — мне немедленно нужно мое вечернее платье. Готовьте щипцы для волос. И прикажите закладывать карету.

— Мадам уезжает?

— О, совсем недалеко. Я еду в театр.

Через полчаса я видела себя в зеркале — высокую, стройную, очень красивую. Настоящую знатную даму. На мне было открытое вечернее платье, совсем недавно сшитое из атласа, на первый взгляд, совсем белоснежного, но при малейшем движении его складки сияли розовыми, перламутровыми или серебристыми отблесками. Корсаж заткан серебряными нитями, узкая основная юбка подернута, как облаком, легкой юбкой из прозрачного серебристого муслина. Волосы убраны белыми розами. Я подумала, что хорошо выгляжу даже для того, чтобы посетить Оперу в Париже, а о Ренне и говорить нечего.

Когда карета остановилась на театральной площади и кучер помог мне выйти, я с облегчением поняла, что нисколько не опоздала. До начала представления оставалось еще по меньшей мере четверть часа. Было очень много карет, преимущественно принадлежавших республиканцам. А еще я заметила необычное скопище военных вокруг театра. Солдаты почти оцепили площадь. Впрочем, я была слишком занята своими мыслями, чтобы обращать внимание еще и на это.

Поднимаясь по ступенькам, я не сразу заметила, как соскользнул с моих плеч прозрачный шелковый шарф, и остановилась, чтобы поднять его, но тут от группы военных, стоящих у входа, отделился какой-то офицер, быстрым шагом приблизился ко мне и поднял шарф.

— Рад был служить вам, мадам.

Я окинула его внимательным взглядом. Это был республиканский офицер в чине лейтенанта, во всем блеске своей формы и эполет, молодой, достаточно привлекательный. На вид ему было, пожалуй, лет тридцать. Я мстительно подумала, что если вдруг Александр действительно проводит время в театре с другой женщиной, то и мне не мешает показать ему, что я тоже нравлюсь другим мужчинам.