— В таком случае тебе придется казнить сотни, если не тысячи невинных людей.

— Предателей.

— Невинных.

— Они все невинные, когда мертвые.

— То есть спорить с тобой бесполезно?

— Именно.

Рассвет. Большая часть гостей уснула на своих ложах. Остальные, с красными глазами и в мятых одеждах, от нечего делать доедали засохших устриц. Юный раб в черной тунике дремал, стоя у стены, склонив голову на графин с вином. Даже Ларций, и тот клевал носом в вестибюле.

Наконец император поднялся с ложа. Гости тотчас встрепенулись и открыли глаза. Домициан отвел от меня темные глаза, и я тотчас почувствовала, насколько устала за эту бесконечную ночь.

— Великолепный вечер, — весело произнес Домициан, обращаясь к присутствующим, и, даже не обернувшись в мою сторону, вышел из зала.

Взгляды всех до единого присутствующих обратили в мою сторону. Не иначе как гости пытались понять, что он во мне нашел. В том, что император проявил интерес к певице, не было ничего из ряда вот выходящего. Странно другое: почему он просто не велел мне прийти к нему после пира. Как это не похоже на Домициана: заставлять именитых гостей ждать, пока он завершит беседу с рабыней. Да что там! Даже просто вести с ней беседу! Ведь не для кого не секрет, что женщины ему нужны только в постели. Беседы с ними не в его духе.

Тем не менее он проговорил со мной добрую половину ночи, как будто в целом мире, кроме меня, никого не было. Внезапно я оказалась в центре всеобщего внимания. Вид у гостей был сонный, что, однако, не мешало им сгорать от любопытства.

— …моя дорогая Афина…

— …какой великолепный голос…

— …лучшая певица в нашем городе…

— Довольно! — оборвал поток комплиментов Ларций и поспешил встать со мной рядом. — Ночь была долгой. Живо домой, дитя мое.

Мне на плечо легка холеная рука с маникюром; я обернулась. Позади стоял императорский вольноотпущенник, судя по одеждам, придворный чиновник.

— Достопочтенная Афина? — спросил он меня. Голос выдавал в нем образованного человека.

В зале воцарилась звенящая тишина. Ага, значит, я уже достопочтенная.

Дворцовый чиновник нагнулся и шепнул мне на ухо. Я кивнула. Он отвесил низкий поклон. Так обычно кланялись самому императору — или тем, кто к нему близок.

Глава 17

Тея

— Уже целый месяц, и никаких признаков того, что она ему надоела! — вполголоса заметила рабыня за дверями моей спальни. Она только что вынесла от меня целый ворох платьев. В коридоре ей повстречались две прачки, и все трое тотчас принялись обмениваться сплетнями. В течение месяца в доме претора Ларция все только и делали, что перемывали мне косточки.

— Я слышала, что он взял себе наложницу из заведения Ксанты, — это в разговор вступила еще одна рабыня.

— Верно, но не прошло и часа, как отправил ее назад. Зато Афина проводит с ним все ночи напролет.

— А ведь она не такая уж и красавица! Интересно, что он в ней нашел?

Согласна. Для меня это тоже загадка.

— Почему? — спросила я как-то раз у Домициана, но он лишь пожал плечами. Он посылал за мной раз в пять в неделю, а то и больше. Я обычно оставалась у него на ночь, а утром, зевая, возвращалась пешком в дом Ларция.

— Тсс! Она услышит, — голос принадлежал прачке.

— Не бойся, не услышит. Она не сомкнула глаз всю ночь, а чем они там занимались, ведают только боги. Так что она проспит самое малое до полудня.

На самом же деле я, распустив по плечам волосы, сидела в постели в просторном греческом хитоне, который служил мне ночной сорочкой, и задумчиво жевала кончик пера, пытаясь сочинить песню. Домициану нравилась моя музыка — та, которую я сочиняла сама.

— В один прекрасный день ты сочинишь что-нибудь по-настоящему великое. — Это была его обычная похвала.

— Представляешь? Он ведет с ней беседы! Не удивлюсь, если она дает ему советы. Этакий голос за троном, и все такое прочее.

Я про себя расхохоталась. Ни о каком влиянии на Домициана не могло быть и речи. Это он дал мне понять в самый первый вечер.

— Только не вздумай вмешиваться в придворные дела, — невозмутимым тоном произнес он, когда я впервые получила приглашение к нему во дворец. — Я не спрашиваю у женщин совета и во всем придерживаюсь следующих правил: никогда не гневи богов и не делай ставки на гладиаторов.

О последнем правиле мне уже было известно.

— Как вы думаете, она ему скоро наскучит? — а это уже была рабыня.

Даже если и скоро, то безбедное будущее мне обеспечено. В Брундизии найдется не один десяток мужчин, которые наверняка пожелают услышать голос, который заворожил повелителя целого мира. Куда бы я ни пошла, на меня как из рога изобилия сыпались комплименты и поздравления. Один лишь Ларций, похоже, не разделял всеобщей радости.

— Мне больно видеть все это, дитя мое, — в его голосе слышались тревожные нотки. — Ты певица, артистка, а не гетера.

— Император это понимает. Он даже подарил мне струны для моей лиры! Мне их теперь хватит до старости.

— Держись как можно скромнее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Я улыбнулась. Какая-то часть этой улыбке была позаимствована у моего сына, но что поделать, я не смогла сдержаться. Ларций вздохнул.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. Ты пропускаешь важные приглашения. Центурион Денс и достопочтенная Корнелия Прима просили тебя спеть на свадьбе их старшей дочери. Напоминаю, что они всегда были главными почитателями твоего таланта.

— Скажи им, что я не могу.

Домициан не любил делить меня с кем-то еще. В некотором роде это было даже приятно. Император заметил меня, выделил из ряда других артистов, так что теперь мне нет необходимости выступать перед первым, кто поманит меня пальцем. Теперь я могла петь лишь для него.

Мелодия, которую я пыталась сочинить, наконец оформилась у меня в голове и плавно перетекла на мое перо. По-моему очень даже красивая мелодия. На нее хорошо ляжет один греческий стих, который я знаю наизусть. Кто знает, вдруг император на этот раз расщедрится на похвалу.

— Не скажу, что я в восторге, однако неплохо.

— Тея! — ко мне в комнату вбежала Пенелопа и, увидев меня, сердито тряхнула седыми локонами. — Тея, твой несносный мальчишка снова подрался с сыном Хлои.

К тому моменту, когда я, в одной ночной сорочке, добежала до конца коридора, дом уже наполнился возмущенными криками Викса.

— Он назвал мою мать дешевой шлюхой!

Мой сын и сын Хлои кругами ходили по атрию, замахиваясь друг на друга.

— Неправда, никакая она не дешевая! Она очень даже дорогая! Ей цены нет! Это твоя мать готова на все задаром!

И они, сцепившись, рухнули вдвоем в бассейн в центре атрия. Впрочем, вскоре Викс вскочил на ноги — отплевываясь, что-то сердито бормоча и потрясая кулаками. Я схватила его за руку и, вытащив из бассейна, заставила извиниться за свои слова, после чего потащила вслед за собой по коридору.

— Смотрю, у тебя слишком часто чешутся кулаки. Что такого сказал тебе сын Хлои?

— Он сказал, что ты Домицианова шлюха!

— Так оно и есть, да, я Домицианова шлюха, Викс, — с этими словами я затащила его к себе в комнату.

— Но он еще сказал, что никакая ты не певица. Сказал, что ты за медную монету готова на что угодно. Сказал…

— Это не оправдание. А теперь нагнись-ка.

Я достала видавшую виды розгу, и Викс испустил леденящий душу вопль.

— Викс, успокойся. Я еще даже не прикоснулась к тебе.

— Тогда давай поскорее заканчивай с этим делом, — ухмыльнулся мой несносный сын.

Я всыпала ему около дюжины раз по его мокрому мягкому месту. Он орал так, будто его резали. Не скажу, чтобы он терпел настоящие мучения. Скорее, криком он показывал свое несогласие. Впрочем, я тоже устроила ему порку скорее для острастки, а не потому, что была на него сердита. Просто мне нужно было доказать самой себе, что я строгая, но справедливая мать.

— Даже если ты Домицианова шлюха, какая мне от этого польза? — спросил Викс, выпрямляясь и потирая зад. Я отложила розгу в сторону. — Он возьмет тебя вместе с собой на игры? Я бы не отказался посмотреть на гладиаторов! Представляешь, я бы сидел в императорской ложе рядом с самим…

— Ты не пойдешь ни на какие игры.

— Пойду, вот увидишь! Потому что, когда вырасту, я тоже стану гладиатором!

— Забудь об этом. Никаким гладиатором ты не станешь!

У моего народа есть поговорка, что грехи родителей ложатся на плечи детей. Раньше мне казалось, что это все ерунда. И вот теперь, ну кто бы мог подумать!


— Что ж, неплохая песня, — произнес император. — Не такая слащавая, как обычно.

— Я так и думала, что ты это скажешь, — ответила я, откладывая лиру.

— Тебе так важно мое мнение?

Было уже поздно. Факелы горели тусклым светом, и императорскую опочивальню наполнили тени. Это была очень простая опочивальня, я бы даже сказала, скромная, — воплощение непритязательных вкусов Домициана: никаких шелковых занавесей на стенах, никаких бархатных подушек на ложе, никаких драгоценных камней в глазах небольшой мраморной статуи Минервы в углу.

Я протянула руку за моей ночной сорочкой, натянула ее на себя через голову и, лишь облачившись в нее, сбросила с себя одеяло. Домициан не любил, чтобы я долго оставалась обнаженной, даже в постели.

— Не позволю ни одной женщине расхаживать по моей спальне, словно Клеопатра, в чем мать родила, — как-то раз заявил он. — Если только я сам не потребую, чтобы ты разделась, ты должна быть одета, как и всякая уважающая себя женщина.