Дорога вилась по одной из наиболее процветающих местностей во всей Алабаме. Изредка по пути попадались господские усадьбы, возведенные на некотором удалении от дороги, – из розового кирпича или белых досок, с изящными колоннадами. Впрочем, некоторые находились в плачевном состоянии, несмотря на то что на окрестных их полях гнули спины полчища рабов. Гораздо чаще, чем бастионы с колоннами, путникам попадались мелкие фермы, принадлежащие белым фермерам, едва сводящим концы с концами: убогие лачуги, роющиеся в грязи свиньи, куры перед дверью, неопрятная фермерша, развешивающая застиранное белье на крыльце, сам фермер с обгоревшей шеей, расчищающий новый участок под посевы. Иногда поблизости маячил помощник-негр, но чаще обходились без него, и фермер трудился либо один, либо вместе с сыновьями.

По пути им встретились два элегантных экипажа и одна открытая коляска, в которой ехала белая дама, спасавшая лицо от солнца крохотным черным зонтиком. Белые всадники, даже не будучи знакомы с Максвеллом, приветствовали его поклонами и провожали завистливыми взглядами фургон с темнокожей молодью, на Лукрецию же Борджиа, восседающую рядом с хозяином, пялились с откровенным восхищением. Остальные путешественники были в большинстве своем неграми: эти перемещались на замученных слепнями мулах с веревочной подпругой, курсируя между близлежащими плантациями. Они тоже кланялись Максвеллу и одобрительно рассматривали его спутницу.

На козлах царило молчание. Положение мистера Максвелла не позволяло ему вести пространные беседы с невольницей, хотя та могла бы засыпать его вопросами. Недаром он предупреждал ее, чтобы она умерила любопытство. Будь ее воля, она бы подробно расспросила нового хозяина о Фалконхерсте и о том, каким образом там выращивают чернокожих: ей очень хотелось поподробнее познакомиться с этим видом деятельности; однако Максвелл устал, пропылился, вспотел, и она знала, что разговора с ним не получится.

В полдень они остановились в дубовой роще. Земля под деревьями была устлана ковром из опавших листьев и желудей; здесь было гораздо прохладнее. Лукреция Борджиа развернула сверток с едой, собранной им в дорогу Хаммондами. Один пакет, завернутый в узорную салфетку, предназначался для Максвелла: в нем оказались холодный цыпленок, пшеничный хлеб и бутылка вина, которое Хаммонд не больно уважал; остальным пришлось довольствоваться кукурузными лепешками и яйцами вкрутую. Рядом протекал ручей, и Лукреция Борджиа воспользовалась возможностью вымыть лицо и руки. Максвелл позволил Мему допить за него вино, а тот поделился парой глотков с Лукрецией Борджиа. В бутылке оказалась терпкая, крепкая мадера; благодаря вину и чувству чистоты она ощутила себя посвежевшей.

Немного передохнув, они опять тронулись в путь. Прошло совсем немного времени, и снова начало казаться, что скрип колес будет вечно звучать у нее в ушах.

Перед закатом Максвелл нарушил молчание. – Совсем скоро будет Бенсон, – сказал он как бы про себя и добавил специально для Лукреции Борджиа: – Это ближайший к Фалконхерсту городок. Там есть магазин, таверна, банк, несколько домишек. Оттуда до нас всего мили четыре. Городишко совсем неприметный, но жить рядом с ним все-таки удобнее, чем где-то в глуши.

Лукреция Борджиа ответила нечто невразумительное. Она слабо разбиралась в городах, так как всего-то и бывала, что в Эмфории да в Марисбурге с миссис Маклин; селения, которые они проезжали в этом путешествии, совершенно ее не вдохновили. Город вообще для нее пустое место; она привыкла к жизни на плантации, только такое существование могло ее радовать. Нет ничего лучше, чем крутиться на плантации весь день, не зная отдыха.

Вскоре Максвелл свернул с главной дороги на проселок, заросший травой. Указывая на появившееся в отдалении строение, он облегченно вздохнул и молвил:

– Вот мы и дома, Лукреция Борджиа. – Затем оглянулся и крикнул: – Приехали, Мем! Наконец-то ты можешь размяться. Как только приедем, сделай мне горячий пунш и займись делами. Ух как пересохло в глотке! Ничего, от твоего пунша мне мигом полегчает. – Лукреции Борджиа он объяснил: – Я предпочитаю горячие напитки. Погорячее и послаще – так полезнее для здоровья. Такие вкусы были у моего папаши, вот я их и перенял.

По сравнению с плантацией Хаммондов Фалконхерст,[3] несмотря на свое звонкое имя, не производил сильного впечатления. Даже сравнение с Элм Гроув не свидетельствовало в его пользу. Здесь не было длинной аллеи, ведущей к Большому дому, – усадьба стояла почти у самой дороги. Раньше стены дома были выкрашены белой краской, но теперь она облупилась. Этот видавший виды особняк, сколоченный из досок, был довольно средних размеров, двухэтажный, с высокой крышей, крытой кедровой дранкой, вверху виднелись несимметрично расположенные мансардные окошки. Навес над верандой поддерживали подпорки в виде тесаных бревен и совсем не претендовали на архитектурную изысканность. Вдоль всего фасада тянулась длинная веранда, с нее внутрь дома вели несколько дверей. На веранде стояли кресла с плетеными сиденьями и бочки для сбора дождевой воды.

Впечатление от дома было сродни тому, которое производит старик в ветхой фетровой шляпе, потерявший почти все зубы. Однако это не помешало Лукреции Борджиа подметить, что дом сколочен основательно и что в нем вполне хватает места для большой семьи. Вокруг веранды благоухал ухоженный цветник; видно было, что хозяйка дома неравнодушна к красоте. Эта деталь благоприятно сказывалась на общем впечатлении от неказистой усадьбы.

Рядом с домом находился вместительный сарай, выполнявший роль конюшни, позади него теснились прочие хозяйственные постройки, напоминавшие издали небольшую деревню. Из сарая навстречу им уже бежали молодые негры с радостными криками: «Хозяин вернулся! Хозяин вернулся!» Всем не терпелось распрячь лошадей и разгрузить фургон, но Максвелл разогнал всех, оставив только одного – ладно сложенного молодца, откликавшегося на имя Зеб; Лукреция Борджиа вскоре узнала, что Зеб кучер миссис Максвелл и главный конюх на плантации. Он весь светился радостью, встречая хозяина; рады были и остальные, из чего Лукреция Борджиа заключила, что попала к доброму хозяину. Судя по всеобщему ликованию, рабы в нем души не чаяли.

– Уведи этих юнцов и девок в сарай и устрой их там на ночь! – приказал он Зебу. – С утра разберемся, где их разместить. – Максвелл спрыгнул с фургона и обошел его сзади. – А вы, Мемнон и Лукреция Борджиа, ступайте в дом.

В следующее мгновение он уже забыл о новых невольниках: его внимание переключилось на миловидную полную даму и мальчика лет пяти, цепляющегося за ее юбку, – те как раз появились в дверях.

– Наконец-то, Уоррен! – воскликнула дама. Максвелл взбежал по ступенькам, заключил ее в объятия и поцеловал, приговаривая:

– Софи! Хам! Как поживаешь, сынок? Погоди, вот увидишь, что привез папа!

– Подарок? – Мальчик отпустил мамину юбку и позволил отцу взять его на руки.

– Еще какой! Лучше не бывает. Четверо парнишек и три девочки! Это специально для тебя. Когда ты вырастешь, их можно будет продать, пока же они твои.

– Уоррен! – укоризненно одернула мужа миссис Максвелл. – Что еще за блажь – покупать слуг для Хаммонда? Он же кроха. Лучше бы ты просто купил для него по дороге хорошую игрушку. Это именно то, что любят дети.

– У меня есть игрушечная лошадка, мама. А негров я люблю больше всего на свете! – Хаммонд был в полнейшем восторге. – Значит, ты купил их для меня, папа? Можно посмотреть? У них есть имена или мы сами их назовем? А как? Где они?

– Зеб отвел их в сарай. Дождись утра, тогда и посмотришь. – Он спустил Хаммонда с рук и погладил руку жены. – У меня и для тебя есть подарок, Софи. Кухарка – мне сказали, что лучше ее нет в целом свете. Я отвалил за нее тысячу двести долларов! Эй, Лукреция Борджиа, – окликнул он ее на пороге кухни, – пойди-ка сюда. Познакомься с новой хозяйкой и молодым хозяином.

Лукреция Борджиа оставила свой узелок у порога и поспешила на зов. Она бы предпочла, чтобы на ней в этот момент был фартук безупречной белизны, чтобы красный платок на голове был повязан как следует, а не кое-как, чтобы ее лицо не было пыльным и потным с дороги. Для знакомства с хозяйкой она выглядела самым неподходящим образом. Она безмолвно вытянулась рядом с Уорреном Максвеллом.

– Вот и Лукреция Борджиа, Софи. Жду не дождусь, чтобы удостовериться, что она действительно хорошо готовит. Все твердили, что она – просто находка. Гляди, Хам, это – новая служанка твоей матери. Видишь, я и ей купил подарочек. Кухарку зовут Лукреция Борджиа. Надеюсь, ей у нас понравится. Если, конечно, не вздумает управлять Фалконхерстом, как она делала, судя по слухам, у себя в Элм Гроув.

Лукреция Борджиа поклонилась. Ответ миссис Максвелл ее удивил: та ласково прикоснулась к ее руке. Это очень напоминало ласку, но Лукреция Борджиа знала, что белые хозяйки не испытывают нежности к чернокожим служанкам.

– Этому я как раз рада, что Уоррен приобрел новую служанку. У Мерси очередной приступ, ее унесли в хижину. Я все это время готовила сама и боялась, что после возвращения Уоррена вообще превращусь в кухарку. Тебя привезли очень кстати, Лукреция Борджиа. Ужином и не пахнет: я не ждала мужа так скоро. Мы с сыном как раз собирались наскоро перекусить, а тут и вы пожаловали. Ступай на кухню, я пришлю кого-нибудь, чтобы показать тебе, что где лежит. Как насчет яичницы с ветчиной, Уоррен?

Муж улыбнулся:

– То, что надо, хоть на завтрак, хоть на ужин. Яичница с ветчиной – мое любимое кушанье, только старая Мерси в последнее время не могла толком сготовить даже это.

Миссис Максвелл поманила Лукрецию Борджиа за собой, вводя ее в дом через парадный вход.

– Уоррена хлебом не корми, дай подкупить негров.

Лукреция Борджиа не знала толком, к кому обращается хозяйка – к ней или к самой себе, – и на всякий случай еле слышно отозвалась:

– Да, мэм, миссис Максвелл, мэм…

Миссис Максвелл тяжело вздохнула, словно сгибалась под непосильной тяжестью, и продолжала: