Ланс Хорнер - Хозяйка Фалконхерста

Она привязала коней и слезла с козел, дожидаясь появления прохожего, к которому она осмелилась бы обратиться. Вскоре рядом с ней оказалась женщина средних лет, полная, с цветущим лицом. За дамой торопилась опрятно одетая молодая негритянка, нагруженная свертками и корзиной с овощами.

– Прошу прощения, мэм, – сказала Лукреция Борджиа и, развернув записку, подала ее белой даме. – Не скажете ли, где живет мистер Элдридж? Я приехала за ним от самого Марисбурга и не знаю его адреса.

Женщина взяла у нее записку, пробежала ее глазами и молвила:

– Бедная служанка, бедная хозяйка! Сейчас я тебе все объясню. Вот эта улица – главная, она так и называется – Мейн-стрит. Понятно?

Лукреция Борджиа кивнула.

– Пойдешь, держась правой стороны, до таблички «Магнолия-стрит».

– Я не умею читать, мэм.

– Ничего, ты и так узнаешь это место. Там на углу стоит большой белый дом с железной надолбой-коновязью в виде негритенка в красном кафтане. Там ты свернешь направо. Следующий дом за белым и есть дом доктора Элдриджа. Он тоже белый, с большим дубом на лужайке.

Лукреция Борджиа с отменной учтивостью, какой владела она одна, поблагодарила даму и отправилась дальше. Вскоре она увидела белый дом с живописной коновязью, свернула и остановилась у следующего дома, во дворе которого рос здоровенный дуб. Из задней двери ей навстречу вышла полная негритянка, которая, оценив взглядом простецкий деревенский наряд Лукреции Борджиа, скорчила презрительную гримасу:

– Тебе чего, черномазая?

– Здесь живет доктор Элдридж?

– Здесь. Зачем он тебе понадобился?

– У меня для него записка.

– С чего ты взяла, что у доктора Элдриджа есть время читать бумажки, которые приносят всякие там черномазые, да еще с черного хода? Он занятой человек. Ступай своей дорогой.

Лукреция Борджиа смерила сварливую особу взглядом. Она была выше ее ростом, но слишком жирная и неповоротливая. Лукреция Борджиа, однако, сохранила присутствие духа.

– Я снова спрашиваю вас по-хорошему: отдадите ему записку?

– А я отвечаю, что вовсе не собираюсь досаждать доктору записочками, которые таскают ему из деревни разные черномазые, ковыряющиеся в навозе!

Лукреция Борджиа потеряла терпение:

– Опомнись! Я с самого рассвета на ногах, приехала сюда на телеге, чтобы найти врача. Теперь я его нашла и не позволю становиться мне поперек дороги какой-то безмозглой негритянке, которая задирает нос только потому, что городская! Прочь, толстуха, не то схлопочешь!

Но та не сдвинулась с места.

Тогда Лукреция Борджиа сжала кулаки и заехала ей правой рукой прямо в живот. Грубиянка согнулась и осела на крыльцо, взвыв от боли. Лукреция Борджиа перешагнула через нее и направилась к двери, за которой рассчитывала найти столовую; расчет ее оказался верен. За столовой начинался холл. В раскрытую дверь она увидела мужчину средних лет, восседавшего за письменным столом. Лукреция Борджиа подошла к нему и поклонилась. Обращаясь к белым, она всегда вспоминала о безупречных манерах.

– Прошу прощения, сэр, это вы – доктор Элдридж?

Он поднял на нее глаза, отметил про себя, какое у нее пропыленное платье и всклокоченная голова.

– Кто тебя впустил? – спросил он.

– Никто меня не впускал. Какая-то негритянка выскочила из кухни и попыталась меня задержать, но я ей двинула и вошла сама. Я весь день скакала, чтобы передать вам записку, и не позволю какой-то черномазой вставать у меня на пути. Простите за беспокойство. Соблаговолите прочесть записку, которую просила вам передать миссис Маклин, моя хозяйка с плантации Элм Гроув. Это за Марисбургом.

– Значит, Розалия не сумела тебя остановить? – Доктор усмехнулся. – Впервые она терпит поражение. – Он принял записку и прочел ее про себя. – Езжай обратно и передай хозяйке, что я заеду к вам через несколько дней. Путь к вам неблизкий, и мне надо так спланировать визиты, чтобы за один день суметь съездить к вам и вернуться назад. Передай хозяйке, чтобы не беспокоилась.

– Так и сделаю, доктор Элдридж, сэр. Большое вам спасибо, что согласились приехать. Масса Маклин очень плох.

– Могу себе представить!

Лукреция Борджиа двинулась было к двери, но доктор Элдридж поманил ее пальцем.

– Учти, Розалия может броситься на тебя со скалкой или каким-нибудь еще предметом, – предупредил он. – Так что будет лучше, если я сам провожу тебя к выходу. Если вы с Розалией столкнетесь, то можно только гадать, за кем останется победа. Впрочем, сегодня у меня нет настроения заниматься гаданием.

– Слушаюсь, сэр, масса доктор, сэр. Еще раз спасибо за вашу доброту. Я передам миссис Маклин, что вы советуете ей не волноваться.

До Элм Гроув Лукреция Борджиа добралась только поздним вечером. Джубо повел лошадей в конюшню, а она бросилась в Большой дом.

– Он приедет, миссис Маклин! Доктор обещал приехать через несколько дней, как только у него появится такая возможность.

В ответ миссис Маклин, белая дама, рожденная и воспитанная в традициях старого Юга, совершила странный поступок. Она подошла к Лукреции Борджиа и положила свою голову на просторную грудь черной рабыни, где и всплакнула, бормоча слова благодарности. Лукреция Борджиа утешала ее, как могла.

– Спасибо, что совершила вместо меня это путешествие, Лукреция Борджиа, – произнесла миссис Маклин, справившись с собой. – Правда, я не надеюсь, что мистер Маклин дотянет до появления врача, но мне будет легче, если он все же его осмотрит.

– Доктор просил вас не волноваться, миссис Маклин. Он приедет и поставит массу Маклина на ноги.

Она прошла через гостиную и столовую и оказалась на кухне. Там ее дожидался Джубо.

– Ступай лучше назад в конюшню, Джубо, – сказала ему Лукреция Борджиа, утомленно вздыхая. – Я до смерти устала. Говорить и то не могу. Спокойной ночи, Джубо.

Невзирая на уйму лекарств, которые навез в Элм Гроув доктор Элдридж, Маклин угасал. Миссис Маклин не надеялась, что дело пойдет на поправку, поскольку доктор со всеми возможными в такой ситуации оговорками дал ей понять, что ее супруг дышит на ладан. Согласно его диагнозу Маклина пожирала крупозная пневмония, способа излечиться от такого недуга не существовало. Он объяснил, что организм больного ждет неуклонное угасание, пока окончательно не отомрут легкие, после чего несчастному станет нечем дышать. На случай сильных болей врач порекомендовал давать больному настойку опия. Это снадобье действительно оживляло его, но исцелить не могло.

И все же, несмотря на слабость, мистер Маклин умудрялся держать дела на плантации под своим контролем, используя в качестве правой руки Лукрецию Борджиа. Позднее ее гибкое тело превратилось из-за беременности в раздувшуюся тушу, которой с трудом давалось любое движение, и она уже не могла проявлять прежнюю расторопность. Это принуждало и ее прибегать к чужой помощи. Она продолжала наблюдать за работами в поле, но уже с грехом пополам, больше полагаясь на чернокожих десятников. Зато Большой дом по-прежнему оставался ее вотчиной. То же самое относилось к невольничьим хижинам и хозяйственным постройкам.

Маклин цеплялся за жизнь более неистово, чем можно было от него ожидать при его тщедушности. Особые надежды он возлагал на счастливое разрешение невольниц от беременности. Он предвкушал появление на свет светлокожего потомства и не собирался подвергать его опасности, доверяя рожениц невежественным повитухам. Не считаясь с расходами, он заручился помощью доктора Беннетта, дипломированного ветеринара. Ему отчаянно не хотелось смерти хотя бы одного младенца при родах, поэтому он смирился с неизбежными затратами.

В положенный срок Беннетт закрутился как волчок. Первой родила Мей-Энн – у нее был мальчик; младенцев мужского пола произвели на свет также Жемчужина, Агнес и Пенси. Последней родила Лукреция Борджиа – девочку.

Как ни странно, даже несмотря на помощь профессионала, именно она рожала с наибольшим трудом, хотя у нее это были уже вторые роды, а первые прошли как по маслу. Две ночи и два дня она не вставала со своего тюфяка. Восстановив силы, она первым делом отнесла девочку Маклину, чтобы он полюбовался этим замечательным светлокожим созданием с русыми волосиками на головке. Маклину не было нужды напоминать ей, что по условиям сделки именно этот ребенок как единственный младенец женского пола подлежал передаче Ренсому Лайтфуту.

То обстоятельство, что ребенок не сможет подрастать у нее на глазах, стало самым тягостным испытанием, какое до той поры выпадало на ее долю. Из-за светлой кожи дочери она прониклась к ней трепетной любовью. Утешалась она тем, что малышка останется при ней до тех пор, пока не перестанет питаться материнским молоком. Она отлично знала, что ребенок принадлежит не ей. Распоряжаться этим существом мог мистер Маклин, и никто иной. Он имел право поступить с ним по своему усмотрению. Маклины относились к Лукреции Борджиа с симпатией, поэтому хозяин посоветовал ей отдать ребенка Мей-Энн, у которой было очень много молока, чтобы не привязываться к малышке сверх всякой меры.

– Чем дольше она пробудет у тебя, чем больше твоего молока высосет, тем сильнее станет твоя привязанность. Я знаю, как трудно расставаться с родным дитем, но тут уж ничего не поделаешь: я не могу нарушить свое джентльменское соглашение с Лайтфутом.

Она нехотя подчинилась, и уже через неделю девочка, до сих пор не получившая имени, была передана Мей-Энн, чтобы та заботилась о ней наряду с собственным младенцем. Сперва Лукреция Борджиа не знала покоя и ежедневно справлялась у Мей-Энн, как себя чувствует ее дочка, но потом боль разлуки притупилась, как уже было с Джемом-младшим, перекочевавшим в одну из невольничьих хижин.

Она дважды становилась матерью и оба раза лишалась своих детей. Не имея возможности что-либо изменить, она была вынуждена смиренно принять это как данность; впрочем, ее не оставляла лишенная всяких оснований надежда, что когда-нибудь она сама вырастит рожденное ею дитя.