– Сильна – для чего?

– Для того, что я определю ей.

Генрих отвернулся, зашагал по опочивальне, на ходу то перекидывая из одной руки в другую свиток, то поигрывая скипетром. Наблюдая за мужем, Аделиза думала, что он удивительно похож на жонглеров, которых иногда приглашали для развлечения двора. Подобно им, он тоже подбрасывает и удерживает в воздухе шары, в любой миг знает, где каждый находится и что с ним делать, быстро приноравливается, если добавляется новый предмет, и отбрасывает тот, который становится ему ненужным. Не имея законнорожденного сына, он вынужден думать о преемнике. До сих пор он взращивал под своим крылом племянника Стефана как возможного наследника, теперь же Матильда овдовела и, значит, может приехать домой и снова выйти замуж. Условия игры поменялись. Но неужели он думает о том, чтобы сделать Матильду наследницей Англии и Нормандии? Это небывалая смелость. Даже самые вольнодумные бароны при мысли о правителе в юбке поперхнутся вином. В недоумении Аделиза свела брови.

Ее супруг часто шел на риск, однако никогда не действовал в запале и привык всех подчинять своей железной воле.

– Она молода и здорова, – продолжал он. – И способна к деторождению, у нее был ребенок, хотя и не выжил. Матильда снова выйдет замуж и, если будет угодно Господу, родит еще сыновей.

Сердце Аделизы сжалось. Если будет угодно Господу, она и сама родит сыновей. Однако она понимала: Генрих должен готовить и другие пути.

– Вы уже подобрали для нее кого-то?

– Есть несколько кандидатов, – заметил он небрежным тоном. – Вам нет нужды беспокоиться на этот счет.

– Но когда придет время, мне надо будет улаживать разногласия.

Генрих забрался в постель и натянул на них обоих покрывало. Он еще раз крепко поцеловал ее.

– Блюсти мир – это долг, привилегия и прерогатива королевы, – ответил супруг. – И я знаю, вы никогда не подведете меня.

– Не подведу, – согласилась Аделиза.

Когда Генрих затушил пальцами свечу, она вложила ладонь между бедрами, скользкими от его семени, и вознесла молитву о том, чтобы на этот раз у нее получилось.

Глава 2

Дорога в Руан, Нормандия, осень 1125 года


День начался с ненастного утра, но постепенно распогодилось, пока Матильда со свитой пересекала леса в окрестностях Бове на пути к великому Руану, что стоит в сердце Нормандии, на берегу Сены. Теперь до заката оставалось не более часа, и голубое небо радовало глаз, зато усилился ветер – его порывы нещадно трепали одежду. Вечером им предстоит разбить лагерь для ночевки прямо у дороги. В полдень должны были подъехать встречающие из Руана во главе с одним из отцовских баронов, Брианом Фицконтом, однако пока их было не видать, и в душе Матильды росло нетерпеливое раздражение. К тому же ее кобыла повредила правую заднюю ногу и захромала, так что Матильде ничего не оставалось, как пересесть к Дрого и ехать у него за спиной, словно она была женщиной из его семьи, а не госпожой. Рыцари и прислуга старались держаться от нее подальше. Мягкое замечание Дрого о том, что через сутки они будут в Руане, где их ждут всевозможные удобства, не улучшило настроения Матильды: она привыкла к точности и порядку.

Налетел очередной порыв ветра, и ей пришлось уцепиться за перевязь Дрого, чтобы не упасть.

– Я отказываюсь въезжать в Руан подобным образом, – прошипела она.

– Госпожа, в крайнем случае я дам вам эту лошадь, а сам оседлаю запасную. Но сегодня уже нет смысла что-то менять, скоро стемнеет. – Он говорил с прагматичным спокойствием человека, давно знакомого с ее дотошностью.

Матильда посмотрела на расплавленное золото закатного солнца и призналась себе, что Дрого прав. И все равно она сердилась. Почему люди не в силах выполнить то, что обещали?

Неожиданно рыцарь натянул поводья, и Матильда ткнулась ему в спину.

– Прошу прощения, госпожа, – сказал Дрого. – Кажется, наш эскорт из Руана прибыл.

Выглянув из-за его широкого плеча, она увидела, что к ним приближаются повозки в сопровождении всадников.

– Мне надо спешиться, – скомандовала императрица.

Дрого спрыгнул с коня и помог спуститься Матильде. Она расправила платье, запахнула плотнее мантию и выпрямилась. Это было непросто – шквальные вихри сбивали с ног и рвали вуаль, которая, к счастью, была подколота к наголовнику.

Тем временем всадники подскакали и остановили заляпанных грязью лошадей. Их предводитель соскочил с черного красавца-жеребца и, сорвав с головы шапку, упал перед Матильдой на одно колено.

– Вы опоздали, – ледяным тоном обронила она. – Мы ждали вас с полудня.

– Госпожа, нижайше прошу простить меня. Мы приехали бы раньше, но одна из повозок сломалась, а потом путь нам преградило упавшее дерево. Ветер все усложнил, и мы двигались медленнее, чем могли бы.

Матильда замерзла, устала и не хотела слушать оправданий.

– Встаньте, – приказала она.

Он вытянулся во весь рост. У него были невероятно длинные ноги, – казалось, они будут выпрямляться бесконечно. Сапоги из отличной кожи оплетала красная шнуровка. Черные волосы бились вокруг лица, с которого смотрели на Матильду темные, как торфяное болото, глаза. Линия его губ от природы была изогнута будто в улыбке, хотя он был серьезен.

– Миледи, я Бриан, сын Алена, герцога Бретани, и сеньор Уоллингфорда. Полагаю, вы меня не помните. Последний раз мы видели друг друга, когда вы заверяли в Ноттингеме одну из хартий вашего отца, я же тогда только прибыл к его двору молодым оруженосцем.

– Это было очень давно, – все еще недовольная, заметила Матильда.

– Да, госпожа. – Он указал на своих спутников, которые тоже спешились и преклонили колени. – Мы привезли удобный шатер и провизию. Сейчас разобьем лагерь. Вам не придется долго ждать.

– Мне придется ждать еще меньше, если вы скажете вашим людям, чтобы они встали наконец на ноги и принялись за работу, – процедила Матильда. – При необходимости вам помогут мои слуги.

С неподвижным лицом Фицконт поклонился и отошел, на ходу выкрикивая резкие приказы. Десятки сержантов и работников бросились к повозке распаковывать части большого круглого шатра. Наружное красно-синее полотнище украшали изображения золотых львов. Внутри шатер затянули бледным шелком, а на изогнутых распорках повесили роскошные шпалеры из шерсти.

Ветер надувал полотна, словно паруса в шторм. Матильда наблюдала, как борются с ними слуги, и мысленно качала головой. Не будь она так сердита и измучена, то посмеялась бы.

Один человек из отряда Бриана, широкоплечий юноша, осматривал ее кобылу, поглаживая хромую ногу и тихо приговаривая, чтобы успокоить животное. Когда он заметил, что Матильда обратила взор на него, то отвесил поклон и сказал:

– Госпожа, ей нужен отдых и теплая припарка из отрубей на это колено. Просто она утомилась от долгого пути, в остальном здорова. – Он ласково почесал кобыле шею.

Судя по меховой накидке и расшитой орнаментом котте, юноша не был простым конюхом. Черты его открытого лица притягивали взгляд прежде всего необыкновенными золотисто-карими глазами.

– Вы тоже были в Ноттингеме с милордом Фицконтом? – спросила Матильда.

Он тряхнул головой:

– Нет, госпожа, но там, скорее всего, был мой отец Вильгельм Д’Обиньи, владетель Бакенхема в Норфолке и один из виночерпиев вашего отца.

– Его я не помню, – произнесла она, – но наслышана о вашей семье.

Очевидно, этот Д’Обиньи принадлежал к группе «золотой» молодежи, обретающейся при дворе, и ему нашли дело, отправив вместе с Фицконтом встречать ее.

– А ваше имя?

– Вильгельм, назван в честь отца.

– Что ж, Вильгельм Д’Обиньи, как я посмотрю, вы разбираетесь в лошадях.

Он широко улыбнулся ей, обнажив красивые крепкие зубы:

– Только немного, госпожа, – и потер мягкий нос кобылы широкой ладонью.

– Надеюсь, у милорда Фицконта найдется для меня лошадь.

– Убежден, что найдется, госпожа.

Однако Матильда не разделяла его уверенности. До них доносились звуки жаркой перебранки – никак не могли найти колышки для закрепления шатра, и все винили друг друга.

– При дворе моего мужа такого не случилось бы, – с недовольным лицом заметила Матильда.

Д’Обиньи добродушно пожал плечами:

– Бывают такие дни, когда за что ни возьмешься – все валится из рук; сегодня как раз такой.

Он повел кобылу к привязи, где стояли остальные лошади, поощряя ее причмокиванием.

Колышки нашлись совсем не там, где ожидалось, последовал очередной обмен проклятьями, наконец их вбили в землю – шатер был закреплен. Распоряжался установкой сам Бриан Фицконт. Он то и дело ерошил волосы рукой; его смущение и отчаяние росли с каждой минутой.

Однако постепенно хаос сменился порядком, и вскоре Матильда смогла войти в шатер и по крайней мере укрыться там от ветра, хотя полотнища хлопали как крылья и, казалось, старались поднять всю конструкцию в воздух. Засуетились камеристки, приготавливая для нее кровать: на подвесной каркас постелили несколько тюфяков и накрыли их чистыми простынями и мягкими одеялами. Лакеи отгородили половину шатра занавесом, внесли стул с мягким сиденьем, появились скамья и небольшой стол.

Матильда продолжала стоять со сложенными на груди руками.

В шатер вошел Бриан Фицконт, а следом за ним слуги внесли флягу и кубки, буханки хлеба, разные сыры и копченое мясо.

– Мои люди устраивают ограду для защиты от ветра, – сообщил он. – Хорошо, что нет дождя.

– Да, – согласилась Матильда, подумав, что дождь переполнил бы чашу ее терпения.

Тем временем слуги накрыли стол вышитой скатертью, расставили еду и питье. Вдовствующая императрица опустилась на стул и, прежде чем успела передумать, мановением руки пригласила Бриана сесть. Полезно будет узнать, что происходит при дворе, до прибытия туда.

Фицконт не сел сразу, а сначала выглянул наружу и выкрикнул еще несколько распоряжений, затем закрыл полог и сам стал прислуживать Матильде. Пока он наливал вино в серебряные кубки, она обратила внимание на его длинные пальцы. Сверкнул изумрудом один перстень, витым золотом другой. Руки его были чистыми, с аккуратно подстриженными ногтями, но с чернильными пятнами, как у простого писца. Императрица попыталась припомнить свои детские впечатления о Фицконте, но не смогла: если они и встречались, то случилось это слишком давно, и был он тогда всего лишь одним из пажей при дворе.