Меррик не шелохнулся, он словно застыл, руки его бессильно повисли. Он не сумел выдавить из себя ни единого слова. И Ларен не сразу заметила, что Меррик будто оцепенел. Должно быть, она осрамила его своим поведением. Ведь она всего-навсего рабыня, которой он покровительствует ради Таби, а сама по себе она ничего не значит для него. Ларен поспешно разжала руки и отступила, ссутулившись.

Однако Таби и невдомек было, что между ними что-то произошло. Едва Клив опустил мальчика на землю, как он тут же сменил Ларен и принялся дергать Меррика за подол рубахи, пока викинг не наклонился и не подхватил малыша на руки. Тогда Таби обвил тонкими ручонками шею Меррика, обнимая его так, словно хотел задушить, и хохоча во весь голос:

– Я – принц! – во всеуслышание объявил Таби. – Ты купил новый наряд принцу Придет день, и я вознагражу тебя.

Меррик вновь ощутил болезненный и вместе с тем сладостный укол в сердце, он крепко прижал к себе Таби, вдыхая нежный детский запах, вслушиваясь в звонкий колокольчик его смеха. Мальчик принадлежал ему, ему одному, и Меррик не собирался никому отдавать его.

– Благодарю тебя, принц Таби, – произнес он, касаясь губами его щеки, которая, к радости Меррика, уже не казалась такой впалой.

Он оглянулся на Ларен. Она стояла совсем близко, а рядом с ней Клив. Ларен глядела на Меррика и на Таби, и викинг не сразу уловил выражение ее глаз. Наконец он догадался, что в глазах рабыни мелькает страх. Неужели она боится его? Конечно же, нет, она сама только что кинулась ему в объятия. Или все дело в том, что Ларен осознала, как много значит для него Таби? Меррик постарался побыстрее забыть то ощущение, которое он пережил в краткий миг, когда Ларен доверчиво, беззаветно, всем телом прижималась к нему. Это ничего не значит, но он испытал сильный прилив желания, да и то лишь потому, что давно не имел женщины. Отвернувшись от Ларен, викинг принялся целовать Таби. Он прикоснулся губами к обеим щечкам малыша, погладил его своими огромными ладонями, хмурясь, оттого что Таби по-прежнему был чересчур тощим – маленькие косточки остро торчали, выпирали ребра.

На миг Меррик прикрыл глаза, впитывая исходящее от крошечного тельца тепло, наполнявшее викинга уверенностью в осмысленности всего происходящего: он предназначен стать защитником этого человечка, вырастить и воспитать его. Что касается Ларен, она – сестра Таби, вот и все. Знать бы еще, откуда они оба родом?!

Вестфольд показался Ларен огромной страной. Обрывистые утесы нависали над заливом, уходили в небеса, тонули в сгустившихся облаках. Холмы и горы поросли дубами и соснами, иные из них так круто поднимались вверх, что Ларен подумала – ей никогда не добраться до вершины этих высочайших хребтов. Вода в заливе как бы застыла, напоминая гладкое стекло, но течение подгоняло лодку, и гребцы переговаривались и обменивались шуточками.

Воздух стал теплым, ласковым, небо – прозрачным, глубоким. Поразительная страна! Ларен и не догадывалась раньше, как тут красиво. Она не могла оторвать взгляд от бесконечной цепи утесов, делавшейся все длиннее, когда ладья огибала очередной попорот, скользя вдоль фьорда.

– Здесь мой дом, – объявил Меррик, – скоро мы пройдем мимо долины Гравак. Там у меня много родичей.

Он умолк, но легкая улыбка по-прежнему морщила уголки его губ.

– Мы остановимся у них?

– Нет, – покачал головой Меррик, – я хочу поскорее вернуться домой. Это глупа, но меня все время терзает какое-то странное предчувствие, если только мои мысли не заняты каким-то делом. Это тревожит меня.

Ларен всегда верила в такие приметы.

– О каком предчувствии ты говоришь?

– У, меня мурашки по коже бегают. Мне хочется плыть как можно быстрее, будто дома что-то случилось, – Меррик снова покачал головой. – Разумеется, все это глупости. Я становлюсь глуп, словно баба.

– Значит, я, по-твоему, глупая баба?

– Что с тобой спорить? Ладно, я становлюсь глуп, как любая баба, кроме тебя.

– Как называется твой дом?

– Усадьба моего отца из поколения в поколение звалась Мальверн. Это имя древнее, чем окрестные горы, и никто не ведает, что оно означает и из какого языка пришло.

– Мальверн, – повторила она, – странное слово, я тоже не узнаю его, разве что… – Тут голос ее оборвался и упал, точно камень, слетевший с крутого обрыва.

Меррик выжидательно посмотрел на девушку. Ларен качнула головой и заговорила бодрым, но неестественным голосом (отлупить бы эту девчонку!):

– Расскажи мне про твоих родичей.

– Один из моих двоюродных братьев взял в жены глухую девушку по имени Лотти.

Ларен с трудом могла себе представить подобное:

– Она нормальная, взрослая женщина?

– Да. Эгиль, мой брат, ее муж, пекся о ней, еще когда она была маленькой, как Таби. Она может читать слова по губам, если с ней разговаривают, но Эгиль к тому же придумал особые знаки, и они умеют быстро-быстро объясняться на пальцах. Очень занятно смотреть, как они размахивают руками и смеются, потому что они могут даже шутить, используя язык пальцев. Они счастливы, у них уже четверо детей. Лотти у нас молодчина.

Ларен молча кивнула. Мужчины подгребли ближе к берегу, утесы теперь нависали над ними, отбрасывая тени, заслоняющие солнце.

– Не знаю, понравится ли мне тут зимой. Я слышала рассказы о норвежских холодах. Говорят, что… – Тут она вновь оборвала себя, и па этот раз Меррик даже не нахмурился, а просто ждал, что еще она скажет, спокойно поглядывая на гору, мимо которой они проплывали. – Говорят, зима тут нелегкая, – завершила наконец свою фразу Ларен.

– В жизни есть много других трудностей. Зима здесь красивая, особенная, – возразил Меррик, – конечно, когда дни становятся короткими, горы и деревья скрываются под снегом, однообразие угнетает, и мысли делаются скучными. В зимние месяцы приходится почти все время сидеть дома – ведь снег такой глубокий, что можно провалиться по самую макушку. – На миг он умолк, потом сказал:

– Да, но когда стоишь один посреди соснового бора, а вокруг тишина и белый, только что выпавший снег.., это волнует даже самые ленивые души.

– Говорят, зимой викинги и скот держат в доме.

– Да, всю зиму. Иначе скот померзнет. Лишних животных режут, мясо коптят или сушат, запасают пищу на зиму. А остальных держат в доме, – Меррик усмехнулся – Ничего, от них не так уж сильно воняет, можно привыкнуть. Зато когда прекратится снегопад, и солнышко жарко пригреет, и свежий ветерок проникнет во все закоулки – тогда жизнь здесь становится просто прекрасной. В каких местах ты родилась, Ларен?

– В Hop… – она резко оборвала себя, дернув за кончик короткой рыжей кудряшки. – Это не имеет никакого значения. Спасибо, что купил мне одежду, Меррик. Теперь я уже не буду притворяться мальчишкой, и я рада этому, хотя мне нравилось, что можно двигаться совершенно свободно.

Меррик решил оставить Ларен в покое. Так или иначе, он скоро выяснит все про нее и Таби. Он следил, как девушка наматывает себе на пальцы густые курчавые волосы. Она каким-то образом ухитрилась создать себе прическу, хотя волосы еще не отросли: пара деревянных шпилек пристроилась на затылке, локоны помельче украшали лоб, длинные змеились по шее. Правда, из-под шпилек выбивались короткие рыжие пряди, однако Ларен смотрелась очень женственно, и Меррик вынужден был признать, что в платье она стала даже красивой – несмотря на желто-зеленый синяк на щеке, Ларен выглядела желанной. “Клянусь богами, она хороша собой, а как сверкают рыжие волосы в жарких лучах солнца!"

Меррик вновь отвернулся от Ларен, поглядел в сторону берега, туда, где нельзя было выйти на сушу, потому что скалы обрушивались с высоты прямо в глубокие воды фьорда, они тянулись бесконечной цепью, их нигде не прерывала ни песчаная отмель, ни хотя бы пролом в горах. Меррик опять подумал о родном Мальверне и ощутил в желудке ставший уже привычным тревожный холодок. Он проклинал это гложущее его предчувствие, не имевшее причины, не имевшее никакого смысла. Он не мог от него избавиться – надо было спешить домой.

– Я ничего не чую, Меррик, но Мальверн близко! – прокричал Эллер. – Я уже вижу его!

Гребцы, вытянув шею, напряженно всматривались вдаль.

Олег подошел и встал рядом с Мерриком:

– Славно сплавали, – проворчал он, – ларцы наши полны серебра, н женщины будут нас любить за те чудные шкуры, которые мы везем им в подарок.

Меррик усмехнулся, мгновенно избавившись от нелепой тревоги, сделавшись беззаботным, точно мальчишка:

– Ага, а я отдам моей маме брошь, и она улыбнется мне и примется стряпать еду до тех пор, пока мое брюхо не вздуется от вкусной кормежки.

– Я везу Торе браслет, – весело подхватил Олег, – я так отощал, что ей придется откармливать меня целый год. А что ты подаришь отцу?

– Я вручу ему дорогой нож с рукояткой из слоновой кости, булгарский купец привез его откуда-то издалека.

– А я отдам Харальду шкатулку для драгоценностей, – еще громче продолжал Олег, – и велю мастеру рун вырезать на нем его имя.

Меррик ущипнул приятеля за руку, Олег боднул его головой в живот, ладья покачнулась, мужчины дружно заорали, поддерживая викингов.

Сцепившись, пыхтя, дружки расшатывали свое судно.

Ларен с улыбкой наблюдала за ними и вдруг заметила, что Меррик слишком приблизился к сломанному, опасно торчавшему острием вверх веслу. Она громко вскрикнула, но как раз в этот момент Олег толкнул Меррика, и тот потерял равновесие, загреб руками пустой воздух и с удивленным выражением на лице полетел за борт.

Мужчины чуть не повалились от смеха, пока выуживали Меррика. Он перелез через борт, вода текла с него ручьями, и он отряхивался, точно большая собака.

– По-твоему, это смешно? – набросился он на Ларен, которая от хохота держалась за бока.

– Ага, ты точь-в-точь водяное божество. Смех замер на губах Меррика. Божество? Она что, в самом деле принимает его за бога? Услышав смех Таби, Меррик отвернулся, спеша уйти от странных слов Ларен. Малыш веселился, тыкал в него пальцем, старался подобраться поближе к викингу: