Да, я не умерла от любви, не сошла с ума и даже не заболела от тоски. Однако жизнь без любимого для меня утратила свои яркие краски, все стало пресным, скучным, бесцветным. Мне кажется, я снова перестала жить. Механистически делаю то, что мне положено, что делала всегда. Все идет хорошо, только мимо. Это опять из мудрости Русского радио. А вот еще из Гумилева: "Все дела чужие, не мои". Я продолжаю участвовать в жизни детей, и это основное содержание каждого дня. Незаметно я потеряла интерес к себе, перестала обращать внимание на то, как выгляжу, во что одета. Мне просто стало безразлично это. Только необходимость показываться на лекциях перед молодежной аудиторией еще как-то вынуждает причесываться, накладывать простейший макияж, одеваться в более-менее приличные вещи. Я забросила науку, перестала интересоваться происходящим вокруг. Давно уже не подхожу к телефону, разве что, если дома никого нет. С работы мне звонят редко, а другие звонки, как правило, несут только неприятности. Девчонки щебечут часами, и я уже не гоняю их, как раньше. Было время, когда я ждала чудесного звонка и боялась его пропустить.

Уже Олька делает замечания:

— Что-то ты, маменька, совсем в упадок приходишь. Так нельзя. Посмотри на себя! Красивая, молодая, куда мужчины смотрят? — и добавляет с осуждением. — Сама виновата, что одна-одинешенька. Сидишь дома безвылазно, ни с кем не общаешься, никуда не ходишь. Выйди хотя бы на улицу или сходи в кино!

Я загнанно отругиваюсь:

— Да не хочу я в кино! Только расстройство одно. Американское не переношу, а нашего не показывают. Если же показывают, то такое! А просто так болтаться по улице нет охоты. Я лучше у телека на диванчике поваляюсь или книжечку почитаю.

Олька сокрушенно качает головой:

— Ну-ну. Потом не жалуйся, что никому не нужна.


Когда я приехала из Забайкалья, все сразу поняли: что-то со мной произошло. Ритка скакала вокруг:

— Мама такая красивая!

А Олька внимательно посмотрела:

— Признавайся: у тебя был роман?

Я загадочно молчала. Вспоминать и переживать прошлое заново не было сил. Я занималась этим всю дорогу домой.

Однако, несмотря на усталость от дороги и скорбь, явно рисующуюся в моем исхудавшем облике, я, видимо, так и лучилась внутренним светом. Тогда он еще горел. И первое, что я сделала после приветствий и бурных расспросов, это вошла в свою комнату, достала Зиловскую кассету и вставила ее в магнитофон.

Какую песню спеть тебе, родная?

Спи: ночь в июле только шесть часов, -

нежно выводил до боли любимый голос. Я свалилась на кровать и тихонько завыла.

Весь день провалялась лицом к стене, шевелясь только, когда нужно было перевернуть кассету и запустить ее снова. Дети старались не заглядывать ко мне. Даже Ритка, которая очень соскучилась и горела желанием поскорее обрушить на меня все новости. На следующий день я поднялась, засунула Борину кассету в самый заваленный шкаф и попробовала жить дальше. Тут у Ольги случилась несчастная любовь. Ее надо было поддержать, выговорить, помочь пережить тяжелый период. У Антона проблемы в институте, Ритка растет без отца и вдвойне требует внимания, а потом еще и Анечка подоспела. Так что я и вовсе почувствовала себя бабушкой, смысл жизни которой теперь — внуки и помощь детям.

Когда накатывала тоска с такой силой, что сопротивляться ей было невозможно, я писала Зилову письма. Такие сумбурные, бессвязные, но в каждой строчке — вопль и зов. Он не ответил ни разу. Я думала, письма не доходят. Однако Ленка, на чей адрес я посылала их, утверждала, что все получено и передано по назначению. Почему, почему он молчит? Постепенно я иссякла. Ленка тоже все реже поминала Бориса в своих письмах, а после и вовсе перестала писать о нем. Я не задавала вопросов.

Что касается сестры, ее судьба складывалась феерически. Моторин довел до конца развод, и они расписались, наконец. Родственники с обеих сторон, кажется, смирились, но теперь сели на шею Ленке. Частенько заглядывают, чтобы стрельнуть сотню-другую "до получки", то есть без отдачи. Сережа живет у Ленки. Судя по тону ее писем, они вполне довольны своим положением. Сделали ремонт у себя и у мамы, вместе решают все бытовые проблемы. Нет-нет да забурлят испанскими страстями, стоит только погулять хорошо. Уже и дрались не раз. Потом мирились бурно. Ленка сама провоцирует мужа на грубость, а после отбивается с решительностью гладиатора. Однако любовь у них только крепче от этого. Странно как-то… Ленка пишет, что по-прежнему смеется со своим Сережей день и ночь. Ей хорошо. И плевать, что будет завтра. Сейчас испить до дна отпущенной радости, а там пусть и расплата. Ленка такая! Смелая, легкая на подъем, бесстрашная перед житейскими бурями. Дай Бог ей счастья, которого она вполне достойна.

Как обещали, они приехали к нам встретить Новый год. Гуляли по ночному городу в праздничную ночь, а потом носились по магазинам и музеям. Я уже тогда засела на диван, и сдвинуть меня с него могла только мировая революция. Как только не растолстела! Наверное, благодаря тому, что и к пище потеряла всякий интерес. Ленка упивалась своим счастьем так очевидно, что я не решалась поделиться с ней своими настроениями, не хотела омрачать ее свадебное путешествие. Она сама все видела, конечно, и сочувствовала, но не могла настроиться на мою волну. И хорошо. Уныние — грех, от таких людей надо держаться подальше, если ничем не можешь помочь. А помочь мне мог только один человек — Зилов.

Впрочем, сказать, что я унывала, нельзя. Я просто вела растительный образ жизни и окончательно потеряла всякую чувствительность. Думать о Борисе запретила себе, а больше за душой у меня ничего и не было. Время летело, наступил еще один день рождения, который я отметила в компании детей и их друзей. Глядя на них, я поняла, как опустилась и постарела. Влезая в старое вечернее платье, заметила пожухлость на шее, а, подкрашивая ресницы, узрела россыпь морщинок у глаз. И я разозлилась на себя: сколько можно! Жизнь еще не кончена, почему я погребла себя в четырех стенах? Что бы такое сделать, чтобы сразу все перевернуть? Бросить работу? Но общение со студентами — это единственное, что еще держит меня в рамках и не дает окончательно потерять себя. Может, постричься?

Я усмехнулась, припомнив недавний эпизод. Как-то я подошла к киоску за очередным ироническим детективом, стояла и выбирала, что мне купить. Вдруг сзади кто-то дернул за кончик косы. Обычно так делают мои дети, но в тот момент они были далеко, в деревне, на летнем отдыхе. За спиной у меня стоял совершенно незнакомый парень. От удивления я разинула рот, не находя слов. Парень же нисколько не смутился. Он засмеялся:

— Я думал искусственная! — и пошел себе дальше.

Я тоже засмеялась, не сердиться же.

Так вот, может, пора расстаться с этим грузом? Говорят, короткая стрижка молодит.

Посоветовалась с Олькой. Она с сомнением покачала головой:

— Без косы это будешь уже не ты.

— Может, я этого и добиваюсь?

— Маменька, не впадай в крайности!

— Ну, что тогда сделать? Как мне себя встряхнуть? Может, подтяжку лица?

Дочь посмотрела на меня, как на законченную идиотку:

— Еще силикона накачай в грудь и губы! Тебе-то это зачем? Вот лет так через двадцать подумаем…

Меня разубедило другое: где денег взять на операцию? На себя у меня никогда не находится даже ничтожной суммы: купить кофточку или сумку. Олька по этому поводу тоже ругается:

— Сколько можно ходить в пещерных обносках? Маменька, нельзя быть такой позавчерашней.

Мы порешили выкроить из бюджета специальную сумму на мои тряпки и пройтись вместе по магазинам. На сей раз Олька была удивительно последовательна. Она вытащила меня из дома, несмотря на отговорки и сопротивление. Правда, такие походы обычно заканчивались тем, что мы находили симпатичные вещички для миниатюрной Ольки и ничего подходящего для меня и успокаивались на этом. Однако теперь она требовала что-то мерить, подтаскивала меня к бесконечным вешалкам в магазинах. Мне было скучно, ни одна вещь не остановила моего внимания. С большим трудом Олька уговорила купить мягкую приталенную кофточку осенних тонов с хомутком и расклешенными рукавами. Кофточка действительно меня преобразила. Я даже расправила плечи и вытянула шею, когда надела ее в примерочной кабинке.

С этим и вернулись домой, еле волоча ноги. И там дочь не успокоилась, требовала продемонстрировать кофточку всем домашним, чтобы окончательно укрепить мой боевой дух, заручившись поддержкой других детей. А для этого еще соответственно подкраситься и надеть подходящие серьги. В тот момент, когда я крутилась посреди комнаты, как модель на подиуме, раздался звонок в дверь. Все свои были на месте, уже вечер. Поэтому мы удивились, что звонили не в домофон, а сразу в дверь. От таких звонков я никогда не жду ничего хорошего. Антон пошел открывать и вернулся с недоумением на лице:

— Мам, к тебе.

Я выскочила из комнаты с тревожно бьющимся сердцем и остолбенела. В нашей крохотной прихожей, сразу заняв ее всю, стоял Борис. У меня отнялся язык. Дети высовывались из комнаты, напирая друг на друга, чтобы разглядеть гостя. Наш меланхоличный сенбернар Фокс обнюхал его и отошел вполне мирно. Вообще-то он не любит чужих мужчин.

Пауза затянулась и грозила вырасти в большую неловкость. Я не знала, как себя вести. Не то, что я была не рада видеть Зилова. Нет, даже поверить не могла, что это он стоит на пороге. Борис давно в моем сознании превратился в миф, в недосягаемую мечту. Но так неожиданно появиться, не давая о себе вестей больше года! Не позвонив! Что я должна делать в такой ситуации, да еще на глазах у детей?

Олька вырулила:

— Проходите, пожалуйста! — и подтолкнула меня локтем.

Борис же продолжал смотреть мне в глаза в ожидании какой-нибудь реакции. Я, наконец, очнулась: