Впрочем, море — это прежде всего соленая вода, а в Байкале — пресная. Такое сокровище! Глядя на это торжество природы, не хочется думать, что рано или поздно и здесь деньги сделают свое черное дело. Экологический беспредел страшнее всего остального. Он ранит планету и лишает человека надежды на выживание. А экологи и биологи в крупных институтах сейчас занимаются тем, что за деньги находят научное оправдание этому беспределу…

Что-то опять меня на печальные мысли пробивает. Видимо, я совсем устала. От всего. На мир смотрю пессимистично, как старая брюзга. Стыдно должно быть. А может, это воспоминания так действуют на меня? Я все сравниваю, сравниваю. Как в мультике про Масяню:

— А я в советские времена — о-о-о-!

Я подобралась к кульминации нашей с Борисом истории. Может, поэтому так и печально. Какие глупые порой бывают развязки самых мудреных историй. У нашей же, кажется, и развязки не было. Точка не была поставлена, скорее, многоточие.


Конец февраля выдался на редкость мягкий. В воздухе пахло весной. На физкультуре у нас начались лыжи. Трасса шла по реке в лес и обратно. На солнце, по-весеннему жарком, речной лед подтаивал, иногда приходилось идти по воде. Бывало, что и проваливались в полыньи. Но в январе, когда все стынет, выходить на трассу никак было нельзя, из-за морозов. Мы любили этот период. Конечно, никаких рекордов не ставили, кое-как проходили весь маршрут. Никто не следил за временем. Однако было весело и смешно, хотя мерзли руки и нос, а щеки пылали, и телу было жарко.

Однажды после лыжного пробега мы группой шли домой, и Сашка подбросил идею:

— Может, сходим в поход, пока снег не растаял? Побесимся, у костра посидим?

Девчонки дружно поддержали:

— Давайте, правда, давайте! В следующее воскресенье!

И все дружно посмотрели в сторону Бориса и Марата. Они промолчали, но возражать не стали. Сашка увязался со мной до дома. Мы зашли в школу, сдали спортивный инвентарь. Разговор зашел о прочитанной недавно всем классом повести дальневосточного писателя Г. Михасенко "Милый Эп", которую напечатали в "Юности".

Надо сказать, что мы не были избалованы интересной молодежной литературой. Нет, всякой воспитательной и идейной была прорва, и, конечно, оставалась классика, но нас-то интересовало совсем другое! В этом плане "Милый Эп" был событием. Повесть рассказывала о наших сверстниках и современниках. Не о комсомольцах и передовиках, идейных борцах и героях, а об обыкновенных ребятах, таких, как мы.

Мы с Сашкой уже стояли у моего подъезда, когда речь зашла о сцене, где Валя целует Эпа. И вдруг Сашка выдает:

— Поцелуй меня! — и смотрит так просяще, жалобно.

Я чуть было так и не сделала, но от смущения понесла чушь, которую вбила себе, начитавшись книг.

— У меня принцип: "Умри, но не давай поцелуя без любви".

У великого демократа Чернышевского в романе "Что делать?" этой прописной истине героиню учит проститутка Жюли. Ну, может и не проститутка, не помню, но что-то в этом роде.

— Ну, поцелуй! — повторил Сашка с мольбой в голосе.

— Это на тебя весна действует! — назидательно выговаривала я, а сама думала: неужели от меня убудет, если я его поцелую? Нет, я не была даже влюблена в Сашку, скорее, сестринское отношение преобладало. Так что же стоило исполнить его просьбу, если для него это так важно? Но я стыдилась признаться, что так же, как и он, никогда ни с кем не целовалась.

Сашка заметно погрустнел и подался восвояси.

Я его совсем не понимаю. Что случилось? Может, и впрямь наступающая весна дает о себе знать? Впрочем, мы больше не вспоминали об этом случае, будто ничего и не было.

Любка Соколова подтверждала версию весеннего всплеска: она сидела на уроках и разглядывала Бориса в маленькое зеркальце. Этому нас Сашка научил. Вроде бы не оглядываешься, не пялишься и не привлекаешь внимание, объект ни о чем не догадывается, а ты смотришь на него всласть. "Кудри, как у Аполлона", — жалобно комментировала Любка процесс подглядывания. Однако Борис будто почувствовал внимание с нашей стороны и повернулся. Мы встретились взглядами и оба враз мучительно покраснели. Я резко отвела взгляд и уткнулась в тетрадь.

Только влиянию весеннего воздуха я могу приписать все, что случилось в лесу. Сейчас думаю, какие нелепицы порой меняют ход судьбы! Глупейшие поступки часто определяют всю дальнейшую жизнь. Конечно, на свете нет случайностей. Но мы сами выбираем то, на что хватает сил и соображения.

В воскресенье мы собрались у школы, захватив провизию, транзистор, спички, скатерть для стола. Ну, не обошлось, наверное, и без портвейна. Все были одеты по-походному: в теплых куртках, штанах. Мальчишки в ватниках своих зэковских. В лесу лежал первозданный нетронутый снег. Он даже и не начинал таять. Решено было костер не разжигать, пикник не устраивать, а просто побеситься, покидаться снежками.

Колобоши почему-то не было. Я спросила Бориса:

— А где Сашка?

— Студент? Не знаю. Может, дома что?

Девчонки предложили играть в прятки. Мы носились по снегу, визжали, вопили. Мальчишки курили в открытую, и им никто уже не делал замечаний.

Возможно, они пригубили портвешок. Витька Черепанов подкрался сзади и закинул мне за шиворот снег. Я с индейским воплем понеслась за ним. Дурной пример заразителен. Разыгралась целая битва между двумя силами: мальчишек и девчонок. Снежки летели, как снаряды. От наших воплей с деревьев слетали вороны и снежная пыль. Хорошо быть детьми! А мы веселились совсем по-детски, даже наш важный и занудный Шурик Ильченко, Буратино, проявил редкую живость.

Танька Лоншакова, Любка Соколова и Антипова взяли в кольцо Борю с Маратом. Те отстреливались, как герои Брестской крепости, а потом пошли на прорыв. В этот момент я оторвалась, наконец, от Витьки, спрятавшись за дерево в овражке. Борис и Марат дали понять девчонкам, что хотят перекурить, только тогда те отстали. Друзья стояли рядом, но не замечали меня. Я, чувствуя себя индейцем-следопытом, выскочила неожиданно и засыпала снегом Борькину сигарету. Он посмотрел на меня лукаво и не предвещающим ничего хорошего тоном произнес:

— За это следует страшное наказание.

— Да, — подтвердил Марат, — ужасная пытка.

Мальчишки побросали сигареты и стали медленно надвигаться на меня. Я пронзительно взвизгнула и пустилась наутек, не разбирая дороги. Я испугалась, как пугаются дети, если за ними погнаться с криком: "Сейчас я тебя съем!" Вроде бы понарошку, но в какой-то момент начинаешь верить в предлагаемую условность. Несмотря на мою прыть, возмездие меня настигло. Я полетела в снег, снег попал за шиворот, мне натерли физиономию. Я плевалась, отбивалась, но их было двое. Употребив все силы, я выкарабкалась из кучи-малы, стала дубасить своих обидчиков кулаками и кидать им снег за ворот.

Я даже не поняла, в какой момент мы с Борисом остались воевать один на один. Марата, видимо, кто-то оттащил. Я так была увлечена возней и желанием победить, что не стала просить пардону, а с новой силой набросилась на обидчика. Борис смеялся, хватал меня, как щенка, за шкирку и окунал в сугроб. Ждал, когда я выкарабкаюсь, пыхтя и отплевываясь, тогда снова брал меня за ворот и — в снег. Я выдыхалась, смех ослаблял меня. В какой-то момент я оказалась на воздухе и очень удивилась. Я вовсе не отношусь к породе дюймовочек, но Борис поднял меня, как пушинку. Я лупила его по спине и требовала поставить на место.

В пылу борьбы я не сразу заметила, что снова повержена, а Борис сидит верхом на мне. Сил не осталось, и я даже притихла на миг. Тогда я почувствовала в воздухе что-то неладное. Слегка повернув голову в бок, откуда, как мне показалось, шла опасность, я увидела неожиданную картину. Все давно собрались уходить, мальчишки уже ушли с поляны. Девчонки же стояли в сторонке с поджатыми губами и крайне неодобрительно разглядывали нас с Борисом.

В этот миг включилась осязательная память, и я почувствовала на груди руки Бориса. Они не были ни наглыми, ни грубыми. Это были очень бережные и нежные руки. Я поняла, что помню их на шее, на лице, на груди. Помню даже мимолетные, вскользь, нежные поцелуи… И мне было хорошо, так хорошо в его крепких руках! Мне все это нравилось! Боже мой, как низко я пала!

Борис сразу все понял. Ни слова не говоря, он отпустил меня. Мы поднялись с земли, не глядя друг на друга. Девчонки перешептывались как-то многозначительно и косились на меня. Даже Любка Соколова смотрела осуждающе. Я отряхнулась, застегнула куртку и поплелась за ними. Я чувствовала, что случилось что-то непоправимое, но понять до конца не могла: весенний хмель еще не выветрился из головы.

Девчонки ушли вперед, со мной осталась только Любка, видимо, из одного чувства сострадания. Она молчала-молчала и выдала:

— Ты что, с ума сошла? На глазах у всех так наглеть! Он же делал с тобой, что хотел. Он же тебя всю облапал! От тебя уж этого никто не ожидал. Даже Антипова на такое не способна. Ну, ты даешь!

И это говорила Любка, которая сама имела подмоченную репутацию! Тут я взглянула на все происходящее их глазами. Мне стало так плохо, что ноги подкосились. Все ушли далеко вперед, и Борис с ними. Я остановилась, не имея сил двигаться дальше, и зарыдала. Я так плакала, что Любка испугалась. Однако она ни слова утешения или ободрения не произнесла, а только взяла меня под руку и повела к поселку. Я плакала до тех пор, пока мы не вошли в микрорайон, где стали попадаться люди. Любка попрощалась со мной очень сухо. Я давилась слезами, топая уже одна до своего Бездымного.

Меня мучила мысль: что думает теперь обо мне сам Боря. Неужели то же, что и девчонки? И теперь я в его глазах непристойная особа? Господи, что я натворила! Я потеряла его навсегда! Господи, как стыдно, как больно! Я пришла домой, переоделась, умылась и завалилась в постель. И там продолжала плакать.