Какое-то время она продолжает стоять, уставившись на меня, и я даже вновь начинаю подозревать, что она со странностями. (Помимо увлечения оперой.) Но тут Брианна улыбается:

– Нет проблем. Спасибо.

– Не за что. Можешь не закрывать дверь. Спасибо. – Бри уходит, а я, прикусив губу, задумываюсь: а нравится ли ей у меня работать?

Сам собой напрашивается еще один вопрос: «Считала бы она меня хорошим человеком, если бы не знала о глупом пари?»

Вдруг осознаю, что впервые ответ на этот вопрос меня действительно волнует. Ай-ай-ай! Пора к доктору Уоллесу. Опять сворачиваю на старую дорожку, мечтаю завести друзей, а ведь все мы знаем, как плохо это всегда кончается.

Отодвигаю в сторону письма, делая мысленную заметку: после работы позвонить Джули. Она – единственный друг, на которого я могу положиться, пусть нас и разделяют тысячи миль.

Но разве не печально иметь одну-единственную подругу?

Стискиваю зубы, хватаю еженедельник и крупными прописными буквами вывожу: «Доктор Уоллес». Хватит жалеть себя. Надо работать.

Вращений головой явно недостаточно, чтобы снять напряжение в плечах и спине. Но я продолжаю их делать, одновременно пытаясь нашарить в ящике стола что-нибудь обезболивающее. Головная боль от стресса и перегрузки – это не слишком приятно, к тому же у меня сейчас просто нет на нее времени.

Звонит телефон. На экране определителя высвечивается «Б. СТЮАРТ», и показатели моего напряжения подскакивают еще пунктов на пятьдесят. Хватаю трубку той рукой, которая в данный момент не занята флаконом с лекарством, и стараюсь, чтобы голос звучал бодро.

– Здравствуй, – говорю я.

(В нашем офисе у всех есть определитель номера, ни к чему притворяться, будто я не знаю, кто звонит.)

– Здравствуй, – отвечает Бэннинг.

Далее пауза. Хм… разве это не он позвонил?

– Ты что-то хотел? – задаю я наводящий вопрос.

– Ах да. Я насчет обеда. У тебя есть время пообедать со мной? Хотелось бы обсудить кое-что.

Это звучит угрожающе.

Заставляю себя не паниковать, пока не начала задыхаться.

– Да, конечно. В час? – Я смотрю на часы.

– Мне удобнее в двенадцать тридцать, если ты сможешь, – говорит он.

Первые собеседования назначены на время после обеда, так что я равнодушно пожимаю плечами, потом соображаю, что Бэннинг меня все равно не видит, и бросаю:

– Хорошо. Встречаемся внизу.

– Отлично. До встречи.

Положив трубку, я стараюсь вспомнить, какие документы посылала ему недавно. За исключением того небольшого недоразумения с цифрами, проблем не должно возникнуть. Может, он хочет поговорить о нашем пари? К моему боссу вернулся разум и он понял, что главному исполнительному директору не пристало вести себя как восьмилетний ребенок?

«Но если он откажется от пари, позволит ли тебе гордость принять его решение?»

Еще один вопрос, на который невозможно ответить. Целых два за одно утро. И это ровно на два вопроса превышает мои возможности. Набираю номер.

– Офис доктора Уоллеса. Чем могу помочь? – отвечают мне.

Придвигая к себе еженедельник и выискивая в нем целый час свободного времени, бормочу:

– Очень надеюсь, что хоть кто-нибудь сможет помочь мне.


– «Юнион-сквер гриль»? Ну что ж, хоть не промокнем. – На выходе из лифта Бэннинг слегка касается моей спины, будто хочет оградить от толпы спешащих на обед голодных сотрудников.

Хочу отметить, что считаю это вполне нормальным порывом мужчины, который никогда не раздражал меня. Я не возмущаюсь, если мужчина открывает передо мной дверь. Быть независимой деловой женщиной – это одно, а придерживаться глупых принципов, доходя в них до крайности, – совсем другое.

Но сегодня я впервые в жизни испытываю неловкость от невинного прикосновения коллеги мужского пола и почти сразу отстраняюсь. И не оттого, что мне неприятно. Скорее наоборот – потому что приятно. Я даже ощущаю легкое возбуждение.

Возбуждение – совсем не то слово, с которым мне хотелось бы ассоциировать этого человека, и уж точно не то ощущение, которое хотелось бы рядом с ним испытывать. А может, связь с шефом – это не так уж страшно: вряд ли «Кнут и кружево» станет для меня чем-то большим, чем очередная ступенька на карьерной лестнице. Разве кто-нибудь мечтает всю жизнь торговать эротическими игрушками?

Или я опять отрекаюсь от своих убеждений? Все-таки нехорошо встречаться с начальником.

И вообще – это ведь тот самый мужчина, который однажды пришел на работу в носках разного цвета. Только подумать! Нет, такой нам не нужен. Я невольно улыбаюсь. Он останавливается у дверей ресторана, приподняв бровь:

– Ты почему улыбаешься?

– Да так. Тебе это неинтересно, – отвечаю я, адресуя ему одну из своих самых широких улыбок, и прохожу мимо него к старшей официантке.

Пусть для разнообразия полюбуется на мой зад.

Естественно, необходимо сдержать желание оглянуться, чтобы увидеть, смотрит ли он, потому что если он увидит, как я оглядываюсь, смотрит ли он, то получится…

Ой! Едва успеваю остановиться. Ну и нелепые мысли! Почему мы не можем просто пообедать вместе, как коллеги? Так делают все нормальные люди. Садимся за стол, и первое, на что я обращаю внимание, зеленая рубашка Бэннинга почти безупречно сочетается с его глазами. Затем, примерно раз в триллионный, отмечаю, что его темно-каштановые волосы имеют золотистый оттенок, и они такие густые, что хочется запустить в них пальцы и замурлыкать.

Хватаю стакан воды и вливаю в себя не меньше восьми унций, надеясь, что вода со льдом остудит разыгравшиеся гормоны. Ловлю на себе веселый взгляд Бэннинга, и возникает неприятное ощущение, что он прекрасно знает, о чем я думаю. Он переводит взгляд на мой палец, по которому стекает на руку конденсат со стакана, смотрит, как я облизываю его… Готова поклясться – в этот момент он напрягается!

Хм… Вот это действительно интересно. Может, не у меня одной пляшут гормоны? Неплохое развитие отношений. Нет, нет, сколько раз можно себе говорить? Нехорошо встречаться с начальником!

– Здравствуйте, меня зовут Бет. – Это появилась официантка, чтобы предложить блюдо дня.

Речь идет о лососе и свиных отбивных. Изучаю Бэннинга, глядя поверх меню. Что мне так нравится в нем? Он ведь совсем не в моем вкусе. Не люблю менеджеров, чиновников и прочих служащих – меня всегда тянуло к бедным богемным художникам, подобным мужчине, здесь и далее упоминаемому как «Дэниел – хитрая сволочь». Проблеск таланта так и манит меня, лучший афродизиак – беседа об искусстве и философии. Никто не заставит меня раздеться быстрее мужчины, способного обсудить Толстого и Сократа в течение одного вечера.

Согласно моему опыту, «белые воротнички» не принимают активного участия в культурной жизни, за исключением приобретения сезонного абонемента на игры «Маринерз».[27] (Для меня это не в счет.) Не могу сказать, что финансисты всегда плохи в сексе – был у меня один работник инвестиционного банка… да здравствует множественный оргазм, Бэтмен!

Поймав на себе пристальные взгляды Бэннинга и официантки, чувствую, как к лицу приливает жар.

– Э-э… порцию лосося, пожалуйста, – говорю я и возвращаю Бет меню. – Спасибо. – Пожимаю плечами и виновато улыбаюсь: – Извини, отвлеклась. Просто думала о… рентабельности инвестиций.

Улыбка сходит с лица шефа, он наклоняется ко мне:

– Понятно. Ну что ж, ты, наверное, хочешь перейти прямо к делу. Хотя я надеялся, что мы сможем узнать друг друга получше. Мы ведь почти не разговариваем с самых праздников, за исключением… – Бэннинг замолкает, и у него такой вид, будто галстук стал ему тесен.

Так кто перед кем испытывает неловкость?

Думаю, что ответить. Вокруг гул разговоров за другими столиками, слышится мелодичное позвякивание приборов. Наконец улыбаюсь и вновь пожимаю плечами:

– За исключением нашего глупого спора? Ты ведь сам это затеял. Впрочем, давай объявим перемирие и поговорим о другом. Ты никогда не рассказывал, что привело тебя в «Кнут и кружево» после пяти лет успешной карьеры во Всемирном банке.[28]

Он смеется:

– Честно говоря, я и сам не понял, почему так случилось. У меня не очень-то получалось вписаться в схему сложных отношений гигантской корпоративной машины, и в один прекрасный день, когда напыщенность и высокомерие – хочу отметить, не мои! – меня просто достали, позвонил «охотник за головами».

Скажите, можно ли трактовать буквально выражение «огонек в глазах»? Потому что я готова поклясться, что вижу пляшущие огоньки в глазах Бэннинга. О Боже! Пора вспомнить о своей неприязни к нему, иначе мне конец.

– Ты? – восклицаю я в притворном смятении. – Не смог вписаться? Что-то не верится. Ты такой правильный, хоть раз забыл бросить банку из-под содовой в контейнер для переработки?

– Смейся, Грин, – с улыбкой отвечает он. – На самом деле я просто хотел внедрить систему премий вместо прежней контрактной системы. Платить сотрудникам за хорошую работу, а не за то, что они дольше других трудятся. Но старой гвардии это пришлось не по нраву. Меня как следует отчитали за «выход за рамки моих полномочий», и тогда я понял, что не хочу работать в компании, где люди – лишь винтики. А тут мне сделали предложение, я согласился пройти собеседование, и теперь работаю здесь.

– Так просто? – Подпираю рукой подбородок, поставив локоть на стол.

– Да, так просто. Хотя… в общем, на самом деле я предпочел бы заняться улучшением экологии. Ладно, давай поговорим о тебе! То есть я, конечно, знаю, как ты попала сюда – я тебя взял. Но почему ты выбрала такую компанию, как «Кнут и кружево»? Интересно узнать истинную причину, а не указанную в резюме.

Рассматриваю его, пытаясь понять, насколько можно приоткрыть мой десятилетний план. Ведь все, что я скажу, может быть использовано против меня, и так далее.

– На самом деле это просто этап карьеры. К тому же хотелось участвовать в управлении компанией. Я ведь тоже не большая поклонница правил, как ты понял. – Мы оба хохочем, и у него это сердечный, искренний смех, не насмешка.