Было бы большой ошибкой ожидать увидеть здесь подобие нежного светящегося Христа Беллини или жизнерадостного Святого семейства Мазаччо. Картины изображали грешников, отданных на растерзание карающим ангелам. Богач со своей женой варился в котле. Суровый ангел пронзал копьем мужчину в состоянии похоти. Голые кричащие женщины заламывали руки на переднем плане. Тела детей и младенцев лежали на земле. Второй ангел целился из лука в убегающего священника. Картина безжалостного истребления переходила в мрачную пустыню, уходящую в бесконечность.

Уведомление на стене сообщало зрителю, что фреска, написанная во время эпидемии чумы, изображала «гнев Бога против греховного состояния человечества».

Это был определенно не Бог любви.

Я вышла на солнечный свет, не спеша возвращаться. Мой глаз жадно поглощал формы и детали пейзажа. Со странным чувством я осознавала, как вспышка света, полоса фасада в конце узкого переулка, обрывок песни возвращают меня назад, в мою постель в спальне Эмбер-хауса, и я сквозь сон слышу голос моего отца.

В прежние времена, рассказывала Бенедетта, женщины выходили стирать белье на плоские камни около моста. В день Святого Антония мужчины приносили в церковь сено и колосья и просили статую святого о хорошем урожае и о том, чтобы тосканская роза, le Rose d'ognimese, беспрепятственно цвела повсюду.

— Сейчас все не так, — сказала она. — Все изменилось.

Мы побывали на кладбище, где под кипарисами лежали поколения семьи Баттиста, моей семьи. Их имена — Джовани Мария-Тереза, Каролина, Бруно — я записала в блокнот.

Так прошла неделя.

Однажды утром я присела отдохнуть на склоне над Casa Rosa. Меня разморило на солнце, и я зажмурилась. Откуда-то ветерок приносил голос моего отца. «Когда-то в большом доме на ферме жила большая семья…»

Я открыла глаза. Я впервые заметила цепочку опор линии электропередачи, расходящейся веером по всей долине. Дрожащее марево мерцало над домами внизу, придавая картине нереальность миража. Я боялась, что она исчезнет, как только я протяну руку.

Меня ждал долгий солнечный день.

Я растерла в пальцах веточку тимьяна и понюхала ее, а потом увидела, как большой автомобиль медленно прополз по дороге и остановился перед Casa Rosa.

Глава 17

Когда я родила Хлою, Элейн отдала мне всю старую детскую одежду. Достаточное количество для начала, сказала она. Она была довольно сильно поношенная, и немного жесткая от постоянных стирок. Подол маленького платьица нуждался в починке, не хватало кнопок на паре комбинезонов. Но мне нравились эти знаки их прошлой жизни. Передавая эти вещи мне, Элейн словно приветствовала новую паломницу. Со временем я вернула их обратно.

Меня поражало то, какими неисповедимыми путями прошлое возвращается в нашу жизнь. Или, лучше сказать, как глубоко его корни прорастают в настоящем.

Рауль, стоящий у моих дверей, определенно был моим прошлым. Он не предложил никаких объяснений, сказав лишь, что они с Терезой жили в охотничьем домике под Римом, Тереза вернулась во Францию, а он остался.

— И вот я здесь, Фанни.

Он мало изменился за эти годы, хотя, конечно, стал более уверен в себе; он вошел в возраст, как говорят французы. Он всегда хорошо одевался и заботился о внешности, а так же не жалел денег на действительно хорошие вещи.

— Я так рада тебя видеть, — я поцеловала его в щеку.

— Я приглашаю тебя на обед, — сказал он. — Мы едем в отель моего друга.

Мы отправились на север в сторону Монтепульчано. Рауль со знанием дела рассуждал о вине, его истории и, что более важно, о его будущем. Отелем оказался скромный дом в селе Кьянчано.

— Пусть тебя не вводят в заблуждение бумажные скатерти, — сказал Рауль, когда на провели в комнату, заполненную посетителями. — Этот ресторанчик — местная легенда.

Мы оживленно обсуждали меню, но относительно вина проявили полную солидарность. Мы заказали Prosecco с рукколой и взяли рубиновое Брунелло ди Монтальчино 1993-го года, чтобы запить луковый пирог. Оно было сложным, но гармоничным и почти безупречным.

— Творение перфекциониста,[18] — сказала я после первого глотка.

— Да, конечно, — ответил Рауль. — он терпеливо и бесстрашно дождался самого пика спелости, прежде чем собрать урожай.

Мы замолчали, опустив носы в бокалы. Я дышала запахами лета и фруктов, солнца и тумана — сладострастно и лениво — и искала слова, чтобы точно описать этот густой аромат.

В глазах Рауля отразился тревожный интерес.

— Вы не потеряла свою страсть к винному делу?

Я покачала головой и улыбнулась.

— Не забывай, я дочь своего отца.

— Кто может предсказать, какие плоды даст семя, брошенное мужчиной? — сказал он. — Это магия. Разве можно ей противостоять?

Я поставила свой бокал.

— Но иногда мы стремимся совсем не к магии, — возразила я. Он задумчиво нахмурился. — Иногда мы нуждаемся в переменах, изменении точки зрения на некоторые привычные вещи. — я обнаружила, что рассказываю ему о Мэг, о некоторых наиболее трудных моментах жизни в Ставингтоне. Солнце и вино развязали мне язык, но мы не чувствовали неловкости. — Однажды она сказала, что ненавидит меня за то, что я умею остановиться вовремя…

— Счастливица. Умение вовремя остановиться — это один из секретов выживания, Фанни. А так же знать, когда останавливаться нельзя. Раз уж мы заговорили об этом, что ты думаешь о «Винах Баттиста»? Каковы твои планы?

— Я еще не разговаривала с Уиллом. Пока дела ведет помощник папы, но, когда я вернусь… — я посмотрела на Рауля. — Я не могу позволить его бизнесу пропасть.

— Тебе уже лучше? — осторожно спросил он.

Я подождала секунду или две, прежде чем ответить.

— Ты был прав в некотором смысле, Рауль. Я не нашла здесь того Фиертино моего отца, который себе представляла. В его рассказах город был совсем другим. Но мне здесь многое близко. Я начинаю чувствовать себя намного более спокойной и счастливой.

— Не каждый из путешественников может сказать так же. Большинство из них, пересекая границу, приобретают только клопов, больные животы и плохое настроение. Знаешь, Фанни, я часто думал…

— Что?

— О твоем отце… — он наклонился ко мне. — Прости меня, если я выхожу за рамки, но он действительно хотел вернуться в Фиертино? В конце концов, он мог бы сделать это много раз. — Рауль пожал плечами. — Все места меняются со временем. Ничто не остается неизменным, он был умным человеком и знал это. Невозможно было бы вернуться сюда через столько лет и ожидать, что увидишь тот самый город детства.

— Может быть, — сказала я. — Может быть, ты прав. — я сменила тему. — Как поживает твоя замечательна семья?

Рауль понял намек.

— Кто-то стареет, кто-то растет, все как и должно быть.

— А Тереза?

Он нахмурился.

— Она не знает, что я встречаюсь с тобой. Это не очень красиво по отношению к ней, но это так. На самом деле, я не собирался приезжать, но… как видишь, я здесь.

Казалось, он перешел Рубикон в своей душе. Я посмотрела на свой бокал.

— Ты не должен лгать из-за меня.

— Это звучит очень по-английски.

— Что в этом такого особенно английского?

— Привычка не забывать о хороших манерах.

Я рассмеялась.

— Я всегда хорошо себя вела.

— Не всегда. Хотя с той поры прошло много времени. — кровь прилила к моим щекам, и, заметив это, Рауль взял меня за руку. — Я не собираюсь прибегать к намекам и иносказаниям, Фанни. Мы слишком хорошо друг друга знаем.

Теперь я вздрогнула, от удивления, но так же и от восторга. Я позволила своей руке задержаться в его ладони.

— Я была верна Уиллу.

— Я подозревал, что так и будет. Я тоже не изменял Терезе. — он налил последний бокал Брунелло. — Некоторые мои знакомые сравнивают эти… эпизоды… с дегустацией вин. Можно сделать выборку, смаковать, но не брать домой всю бутылку. Он пододвинул бокал мне. — Но это было не по мне. — официант забрал наши тарелки и заменил их свежей рикоттой, миской вишни и блюдом крошечных миндальных пирожных, способных сокрушить волю самого строгого приверженца диет. — Мне всегда было стыдно, как ужасно я… как я был эгоистичен, когда… — я выбрала пирожное и откусила немного. — Я не был внимателен к тебе.

Блюдо было белым с синими узорами — именно такое я выбрала бы для кухни в Casa Rosa.

— Я была обыкновенной девушкой, — сказала я, желая внести ясность в наше прошлое. — Я ничего не понимала. Мне было любопытно, и когда все произошло, я обиделась, опять не зная на что. Надеюсь, ты меня простил.

— Конечно.

Я обвела пальцем синий узор.

— Рауль, какие качества ты считаешь самыми важными при оценке… — я подняла глаза и улыбнулась, — вина?

— Ты мне скажи.

Я подумала.

— Нам нужна независимость. Нужно бесстрашие, чтобы оценивать само вино, а не его происхождение и родословную. Да, нам нужно мужество.

— Опыт тоже необходим, уверяю тебя.

Я проглотила последнюю крошку пирожного, и опустила глаза.

Мы обследовали городок и поехали обратно в Фиертино в сумерках под неистовые серенады цикад. Рауль остановился в отеле в Пиенце, он высадил меня у порога Casa Rosa, пообещав вернуться на следующий день.

Я зажгла свечу в бутылке Кьянти, приготовила чашку чая и вышла на лоджию.

Москиты были безжалостны. Я отчаянно хлопала по своим беззащитным ногам, но в конце концов была вынуждена сжать колени и плотно обернуть их юбкой.

Уилл был далеко. Он даже не знал, как несправедливо далеко он сейчас был от меня.

* * *

Я видела Лиз всего один раз на детском празднике в ратуше. Я отвлеклась от процесса вытирания щек Хлои, измазанных шоколадной глазурью, подняла голову и увидела ее. Я узнала ее, потому что кто-то в этот момент назвал ее имя, и она ответила.