— Я чувствую себя как теплое сливочное масло, как недоваренное варенье, как тающий снеговик, — сообщила я сковороде, которую отмывала от жира, задача, которая в те дни указывала на уровень моих жизненных достижений.

Да будет так.

Вскоре после Уилла позвонил отец, чтобы проверить мое состояние. Его голос звучал озабоченно.

— Ты одна? Это неправильно. Кто-то должен быть с тобой.

— Не паникуй, папа. Все идет прекрасно.

Теперь он сердился.

— Кто-нибудь может к тебе приехать?

— Папа, сейчас только шесть тридцать. Уилл приедет, но немного позже.

— Вот как… — пронзительно заверещал его второй телефон. — Мне пора, — сказал он, — буду на связи.

Первая схватка заставила меня выгнуть спину в попытке облегчить боль. Через пятнадцать минут вторая была настолько настойчивой, что я отставила в сторону тарелку салата и вскочила на ноги.

Я положила руку на поясницу и сделала пять шагов вдоль длинной стены комнаты. Потом я повернулась и пошла обратно, чувствуя, как от тяжести моего веса подгибаются колени. Еще один шаг, и они подогнутся, подумала я. И я упаду.

Новая схватка сотрясла мое тело.

Я бы много отдала за то, чтобы сидеть сейчас на моем дереве с бутылкой сидра, осматривая в телескоп мои владения и осваивая новые ругательства.

Что будет, если я позвоню Уиллу и скажу:

— Я передаю все в твои руки. Можешь сделать это вместо меня?

Позвонив в офис, я получила ту же информацию, что полчаса назад, Уилл уехал и не оставил контактного номера. Я пыталась написать ему на пейджер, но он был отключен.

Я позвонила Элейн, которая сразу все поняла.

— Похоже, все мужья одинаковы. Со мной было то же самое. Хочешь, я приеду к тебе в больницу?

Я подумала над этим. Ее дружба поддерживала меня, но не могла заменить Уилла. Я поблагодарила и попросила ее:

— Не могла бы ты позвонить моему отцу? Скажи ему, что уже еду в больницу.

Дальше я не помню мелких деталей, только одну общую картину, за что благодарна своей памяти. Акушерка сказала, что все прошло необыкновенно быстро для первых родов. В моих воспоминаниях остался огромный живот, возвышающийся надо мной, потливость, толчки боли, хриплое дыхание в ушах, которое оказалось моим. Нечеткие тени в тускло освещенной комнате. Акушерка, входящая и выходящая через дверь. Иногда она говорила со мной. Иногда я отвечала ей.

Вскоре я пожалела, что решила рожать в одиночестве. Мне хотелось, чтобы кто-то держал меня за руку и помог подняться с каталки. Я жаждала прикосновения любящего человека, и оплакивала мою боль и тоску по Уиллу.

— Смотрите, кто пришел… — у постели появилась акушерка, и я радостно приподнялась, ожидая увидеть моего высокого светловолосого мужа.

— Привет, — сказала Мэг. — Мне позвонил твой отец. — она была закутана в черный джемпер, слишком широкий для нее, и, несмотря на жару в комнате, дрожала. От нее слабо пахло виски.

Я поборола желание отвернуться.

— Уилл не приедет?

— Думаю, он занят своими делами, — сказала она и взяла меня за руку. Ее холодное прикосновение было словно ожог, и я рада была видеть ее где угодно, но только не здесь.

Схватки участились. Мэг стояла рядом с кроватью, вытирала мне лицо и сообщала, что я все делаю хорошо. И Мэг была вторым после акушерки человеком, увидевшим Хлою.

Она родилась в 11:55 без помощи лекарств.

— Какая хорошая девочка, — сказала акушерка. — Хорошая и храбрая девочка. Для ребенка очень хорошо, когда мама все делает сама.

Она положила Хлою мне на живот. До этого момента я не понимала, какой героический поступок совершило мое тело. Все молчали, ожидая чего-то. Как странно, подумала я. То, что сейчас лежит в моей постели и есть результат девятимесячных изменений в моем теле и короткой родильной битвы. И тогда Хлоя повернула лицо в мою сторону и зажмурилась.

Ее ручка потянулась вперед, словно пытаясь ухватиться за жизнь. Эта крошечная ручка завязала невидимый шелковый шнурок, захлестнула петлей мое сердце и затянула узел одним движением розового пальчика.

— Она просто идеальна, — Мэг наклонилась, чтобы лучше разглядеть мою дочь, в ее голосе звучала нотка тоски. — Думаю, я должна быть крестной матерью, не так ли?

Она вышла, когда через некоторое время в комнату ворвался Уилл.

— Мне очень, очень жаль, — не зная, можно ли дотронуться до меня, он наклонился над кроватью. — Я никогда не поступлю так снова. Никогда.

— Вот твоя дочь, Уилл.

Он наклонился, обнял меня за плечи и поцеловал. Он был расстроен и зол на себя.

— Это было последнее заседание. Положение о детском труде в Азии на британских производствах. Я не могу винить тебя, если ты злишься.

— Я не сержусь… уже.

— Я выключил пейджер и забыл про него, а потом пошел ужинать в пиццерию. Я все пропустил?

Его раскаяние казалось почти комическим, но это было грустно. Да, он пропустил — тот особый удивительный момент, когда в наш мир пришла Хлоя.

Схватки, неудобство и гормональная буря истощили мои силы.

— Пойди посмотри на свою прекрасную дочь. А потом, пожалуйста, позвони папе… и моей матери. Я ей обещала.

— Я надеюсь, ты простишь меня?

Конечно, я простила. Хлоя была со мной и в безопасности, так что не было ничего такого, что я не смогла бы простить.

* * *

Через две недели мы переехали в новый дом в Ставингтоне. Я неохотно согласилась на переезд из безопасности квартиры, но Уилл настоял, чтобы мы соблюдали ранее согласованный график.

— Мы справимся, — сказал он в ответ на мои доводы о сложном графике кормления и пеленания детей, который казался мне непостижимой математической задачей. — Все уже готово. Мы можем отвезти нашу дочь в наш новый дом.

Все еще слабая и растерянная, я подчинилась Уиллу, а он, все еще под влиянием вины за свое отсутствие при родах, самостоятельно упаковал и перевез наши вещи. Я не делала ничего, мне это казалось разумным. Я не хотела ничего делать.

— Я не хочу вставать, готовить, стирать одежду, даже думать. — после родов даже мой голос стал звучать иначе. Я предполагала, что просто охрипла от криков, но почти поверила, что перемены затронули каждую клетку моего тела.

Уилл отнесся к моим словам с трогательной серьезностью.

— Это нормально, чувствовать себя опустошенной из-за ребенка.

— А ты откуда знаешь?

— Прочитал в книгах. — я не потрудилась ответить, и он продолжал более настойчиво. — Как только переедем, тебе станет лучше. Я буду приезжать каждую пятницу.

Я почти чувствовала жалось к нему, так отчаянно он стремился сделать все правильно.

Поля ощетинились стерней по обе стороны нашего тяжело нагруженного автомобиля, ветви буков качались на ветру. С заднего сиденья машины, где я устроилась вместе с Хлоей, я посмотрела на поля. Нравится мне это или нет, теперь они всегда будут у меня перед глазами.

Манночи ждал у входной двери. Профессиональная улыбка потеплела, когда он помогал мне выйти из машины.

— Добро пожаловать всем вам, — сказал он торжественно. В ответ на его приветствие Хлоя проснулась и заплакала. — Можно мне? — спросил Манночи и взял ее на руки. — Как поживаешь? — Хлоя перестала плакать.

— Я не знала, что вы так хорошо справляетесь с младенцами, Манночи.

— Она красавица. — Манночи качал Хлою именно так, как ей нравилось.

Уилл заглянул через плечо.

— Ты тоже так считаешь?

Я оставила их и переступила через порог. В доме усердно поработали, он был отремонтирован с помощью дешевых стройматериалов из местного магазина, даже ковры были уже постелены.

Недавно покрытые лаком перила слегка липли к пальцам, а, когда я поднялась наверх, новенький ковер скользнул под моими ногами. Первое, что я сделала в нашей спальне — распахнула окно и позволила свежему воздуху разбавить насыщенную запахом краски духоту.

Мое тело болело, а мой мозг был вялым, пористым и бесцветным, как перестоявшее тесто. Кроме тех минут, когда я смотрела на Хлою, я чувствовала холод и безразличие к окружающей жизни.

Где-то внизу заплакал ребенок. Во мне вспыхнула обида: я потеряла привилегию побыть в одиночестве.

Манночи поднялся ко мне.

— Хлоя плачет.

Я не двигалась.

— Я слышу.

Он попробовал снова.

— Кажется, она проголодалась.

Я знала, что должна закрыть окно и спуститься вниз. Но я не хотела отводить взгляда от облаков и ветвей бука, безжалостно вонзающихся в небо.

Манночи коснулся моей руки. Заботливый мягкий жест.

— Фанни, ты была у врача в последнее время?

Слезы стекали к уголкам моего рта. Я все потеряла. Мой дом на дереве и моя свобода были где-то далеко, в другой стране. Будут идти годы, я буду стареть, и никогда туда больше не попаду.

Слезы испугали меня: я боялась, что я не в состоянии справиться с простейшими делами, не говоря уже о блестящем управлении домом и воспитании ребенка.

Я ощутила соль на языке.

— Зачем мне врач?

— Фанни! — в дверях появился Уилл с кричащей Хлоей на руках.

Я неохотно повернулась.

— Дай ее мне.

Он сунул малышку мне в руки и посмотрел встревоженно.

— Ты в порядке?

— Да, — сказала я.

Мужчины спустились вниз, и, пока они выгружали багаж, я сидела на кровати с Хлоей и кормила ее. Со смесью восторга, гнева и умиления я смотрела на маленькие круглый рот, на голубые вены почти прозрачных век.

— Ты жадная кокетка, — сообщила я ей.

Хлоя не обратила на мои слова внимания. Когда она наелась, ее голова откинулась, и она заснула. Постепенно гудящая буря чувств во мне утихла.

Уилл подошел с чашкой чая и с любовью смотрел на нас. Его присутствие было успокаивающим, и я вдруг почувствовала себя счастливой и умиротворенной.