– Лучше. Полагаю, гораздо лучше.

А однажды утром, в сентябре, я проснулась, и у меня вновь возникло желание прогуляться.

– Составить тебе компанию? – проскрипела Таня.

Я покачала головой. Мать, хмурясь, наблюдала, как я зашнуровываю кроссовки.

– Ты хочешь взять с собой ребенка? – спросила она.

Я посмотрела на Джой. Эта мысль даже не приходила мне в голову.

– Вроде бы нет.

– Она не рассыплется, – заметила мать.

– А вдруг?.. – Мои глаза наполнились слезами. – Она едва выкарабкалась.

– Дети гораздо крепче, чем ты думаешь, – настаивала мать. – Ничего с Джой не случится... не сможешь же ты вечно держать ее в доме.

– А если я организую ей домашнее обучение? – спросила я. Мать улыбнулась и протянула мне «кенгуру». Я неловко надела лямки на плечи, посадила внутрь Джой.

Маленькую, еще очень маленькую. Показавшуюся мне осенним листочком. Нифкин посмотрел на меня, заскулил. Я прицепила к ошейнику поводок, взяла и его. Шла медленно, сначала по подъездной дорожке, потом по улице. Впервые после приезда я вышла на улицу и теперь отчаянно боялась всего: и людей, и автомобилей. Джой прижималась ко мне с закрытыми глазами. Нифкин вышагивал рядом, рыча на проезжающие автомобили.

– Смотри, беби, – прошептала я головке Джой. – Смотри на мир.

Когда мы вернулись с утренней прогулки, на подъездной дорожке стоял автомобиль Питера. На кухне моя мать, Таня и Питер сидели за столом.

– Кэнни! – воскликнула мать, когда мы появились в дверях.

– Привет, – поздоровался Питер.

– Мы говорили о тебе, – сообщила мне Таня. Голос ее оставался таким же скрипучим, хотя она уже месяц не курила.

– Привет, – улыбнулась я Питеру, довольная его приездом. Помахала ему рукой, достала Джой из «кенгуру», завернула в одеяло, посадила на колени. Мать наливала чай, а Джой большими глазами смотрела на Питера. Он бывал в доме и прежде, но она всегда спала. Так что она видела его впервые.

– Привет, беби, – пробасил Питер. Личико Джой сморщилось, она заплакала. Питер разом расстроился. – О, извини.

– Не волнуйся. – Я повернула Джой лицом к себе и покачала, пока рыдания не перешли во всхлипывания, потом в икоту и, наконец, не затихли.

– Она не привыкла к мужчинам, – заметила Таня. Я могла бы съязвить по этому поводу, – но предпочла промолчать.

– Я думаю, все младенцы меня боятся, – вздохнул Питер. – Наверное, все дело в моем голосе.

– Джой слышала разные голоса, – ввернула я. Мать бросила на меня сердитый взгляд. Таня не отреагировала. – Она не испугалась, – добавила я. И действительно, Джой спала, чуть приоткрыв губки, длинные ресницы лежали на розовых щечках, на которых все еще высыхали слезы. – Посмотри.

Я вытерла Джой лицо и развернула ее к Питеру. Он наклонился, чтобы получше рассмотреть девочку.

– Bay! – В голосе его слышался восторг.

Он вытянул длинный тонкий палец, осторожно коснулся щечки. Я ослепительно улыбалась Джой, которая тут же проснулась, бросила один взгляд на Питера и вновь зарыдала.

– Она к тебе привыкнет, – пообещала я. – Грубая девочка! – прошептала я ей на ушко.

– Может, она голодная? – предположила Таня.

– Мокрый подгузник, – высказала свою версию мать.

– Разочарована передачами Эй-би-си в прайм-тайм, – не согласилась с ними я.

Питер рассмеялся.

– Она очень придирчивый зритель, – заметила я, покачивая Джой. – И особенно любит спортивные передачи.

Как только девочка успокоилась, я пододвинула к себе чашку с чаем, взяла с блюда в центре стола пару шоколадных пирожных, добавила яблоко из вазы и принялась за работу.

Питер одобрительно посмотрел на меня.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – объявил он.

– Ты говоришь это всякий раз, когда видишь меня, – заметила я.

– Потому что так оно и есть. Ты просто пышешь здоровьем.

Пожалуй, он не грешил против истины. Я завтракала, обедала и ужинала, кое-что прихватывала и в промежутках, поэтому быстро возвращалась к прежним пропорциям. И мне по-прежнему это нравилось. Ноги оставались крепкими и сильными, грудь служила не только для того, чтобы растягивать свитера. Даже живот, в полосках беременности, предполагал силу и мог многое рассказать. Я всегда знала, что я женщина крупная, и теперь поняла, что с этим можно жить. Воспринимала себя как безопасную гавань, как уютное место отдыха. «Создана для комфорта, а не для скорости», – подумала я и рассмеялась про себя. Питер мне улыбнулся.

– Ты просто пышешь здоровьем, – повторил он.

– Если твои слова станут достоянием общественности, тебя вышвырнут из Центра профилактики избыточного веса.

Он пожал плечами, показывая, что это не важно.

– Я думаю, ты прекрасно выглядишь. Всегда так думал. Моя мать просияла. Я бросила на нее быстрый взгляд, мол, занимайся своими делами, и усадила Джой на колени.

– А что привело тебя в наши края? – спросила я Питера.

– Вообще-то я хотел пригласить тебя и Джой на автомобильную прогулку.

У меня защемило в груди. Мы с Джой никуда не ездили, только в больницу.

– И куда? – спросила я.

– Вдоль берега. На чуть-чуть.

Идея манила и пугала одновременно.

– Ну, не знаю. Не уверена, что Джой к этому готова.

– Она не готова или ты? – полюбопытствовала мать. Вновь я взглядом предложила ей не лезть в чужие дела.

– Я буду рядом, – напомнил Питер. – Если потребуется медицинская помощь, далеко идти не придется.

– Поезжай, Кэнни, – не унималась мать.

– Тебе это пойдет на пользу, – встряла Таня.

Я посмотрела на Питера. Он мне улыбнулся. Я вздохнула, признавая свое поражение.

– Только на чуть-чуть, – повторила я, он кивнул, очень довольный, и поднялся, чтобы помочь мне.

Конечно, уехали мы не сразу, только через сорок пять минут и с тремя сумками, набитыми подгузниками, шапочками, носочками, свитерами, бутылочками, одеялами и прочими детскими вещами, не говоря уже о складной коляске. Но в багажнике места хватило. После этого Джой устроили на сиденье для младенцев, я заняла пассажирское место, Питер сел за руль, и мы тронулись в путь.

Мы с Питером немного поболтали: о его работе, о Люси и Макси, о том, что Энди пригрозили расправой после того, как он разнес в пух и прах один знаменитый филадельфийский рыбный ресторан. Когда же мы выехали на автостраду, ведущую к Атлантик-Сити, Питер улыбнулся мне и тронул пальцем кнопку на приборном щитке. Крыша над нашими головами уползла назад.

– Сдвижная крыша! – ахнула я под впечатлением увиденного.

– Я знал, что тебе понравится! – прокричал он.

Я обернулась к Джой, уютно устроившейся на сиденье для младенцев, опасаясь, не повредит ли ей ветер. Но девочке, похоже, нравилось. Розовая ленточка, которую я вплела ей в волосы, трепыхалась из стороны в сторону, а Джой смотрела во все глаза.

Мы приехали в Вентнор, припарковались в двух кварталах от берега. Питер разложил детскую коляску. Я достала из автомобиля Джой, завернутую в большее количество одеял, чем того требовал теплый сентябрьский день, усадила ее в коляску. И мы медленно направились к воде. Я толкала коляску, Питер шел рядом. Мои волосы сверкали под солнечным светом, по загорелому телу разливалось приятное тепло.

– Спасибо тебе.

Он пожал плечами, смутился.

– Я рад, что тебе нравится.

Мы прошлись по набережной, двадцать минут туда, двадцать – обратно, потому что я не хотела, чтобы Джой оставалась на открытом воздухе больше часа. Да только соленый воздух нисколько ее не беспокоил. Она крепко заснула, розовая ленточка развязалась, каштановые кудряшки подбирались к щечкам. Я наклонилась, чтобы послушать ее дыхание, пощупать подгузник. Не обнаружила поводов для тревоги. Питер вернулся с одеялом в руках.

– Хочешь посидеть на берегу? – спросил он.

Я кивнула и достала Джой из коляски. Мы подошли почти к самой воде, он разложил одеяло, мы сели. Я смотрела на белую пену, сине-зеленые глубины, черную полосу, где соединялись океан и небо, и думала о том, чего не могла видеть: об акулах, луфаре, морских звездах, китах, поющих друг другу, неведомых мне тайнах подводной жизни.

Питер накинул мне на плечи другое одеяло и не сразу убрал руки.

– Кэнни, я хочу тебе кое-что сказать.

Я ответила, как мне казалось, поощряющей улыбкой.

– В тот день, когда вы с Самантой прогуливались по Келли-драйв... – Он запнулся, откашлялся.

– Я помню. Продолжай.

– Ну... видишь ли... вообще-то бег трусцой – не мое хобби.

Я в недоумении смотрела на него.

– Я просто... я помнил, как в классе ты сказала, что часто ездишь там на велосипеде и гуляешь, а поскольку я не мог решиться на телефонный звонок...

– Ты начал бегать трусцой?

– Каждый день, – признался он. – Утром и вечером, иногда даже в перерыве на ленч. Пока не увидел тебя.

Его решимость потрясла меня. Я-то знала, каким бы сильным ни было возникшее у меня желание увидеть другого человека, оно бы не сподвигло меня на бег трусцой.

– Теперь у меня... э... «расколотая голень»[77], – пробормотал он. Я расхохоталась.

– И поделом тебе. Ты бы мог просто мне позвонить...

– Но я не мог. Во-первых, ты была моей пациенткой...

– К тому моменту уже нет.

– И ты...

– Носила под сердцем ребенка от другого мужчины, – назвала я другую причину.

– Ты меня не замечала! – воскликнул он. – Совершенно не замечала! А я так тосковал по тебе, что добегался до «расколотой голени»...

Я все смеялась.

– И ты так переживала из-за Брюса, который, я это видел, недостоин тебя...

– Едва ли твое мнение может считаться беспристрастным, – поддела я его, но он не закончил.

– А потом ты улетела в Калифорнию, которая также тебе не подходила.

– Калифорния хорошая, – встала я на защиту Калифорнии. Питер придвинулся ко мне, обнял меня и Джой, притянул к себе.

– Я думал, ты никогда не вернешься домой. Я не находил себе места. Думал, что никогда не увижу тебя, и не знал, как жить дальше.