Да только знания в голове обычно отличаются от чувств в сердце. И в тот момент я поняла, что Макси права. Что бы ни сказал мне отец, какой бы ответ ни дал, как бы ни объяснял свое поведение, меня это не устроит.

Я смотрела на него. Ждала, что он о чем-нибудь спросит, поинтересуется моими делами: где живу, что делаю, с кем решила провести жизнь? Вместо этого он вновь посмотрел на меня, покачал головой и повернулся к двери.

– Эй! – вырвалось у меня.

Отец остановился, но не повернулся ко мне. Что я хотела ему сказать? Ничего. Я хотела, чтобы он задавая мне вопросы: как ты, кто ты, как прожила эти годы, кем стала? Я смотрела на него, а он не сказал ни слова, просто ушел.

Я ничего не смогла с собой поделать. Потянулась к нему, когда он выходил за дверь. Успела коснуться кончиками пальцев его белой накрахмаленной спины. Он даже не замедлил шаг.

Вернувшись домой, я положила кольца в бархатные коробочки. Смыла макияж с лица и гель с волос. Позвонила Саманте:

– Ты не поверишь.

– Возможно, нет. Рассказывай. Я рассказала.

– Он не задал мне ни одного вопроса, – закончила я. – Не захотел узнать, что я здесь делаю, чем занимаюсь по жизни. Думаю, он даже не заметил, что я беременна. Ему абсолютно наплевать.

Саманта вздохнула:

– Это ужасно. Я даже представить себе не могу, что ты сейчас чувствуешь.

– Я чувствую... – Я посмотрела на океан, потом на небо. – Я чувствую, что готова вернуться домой.

Макси с грустью кивнула, когда я сообщила ей о своем решении, но отговаривать не стала.

– Со сценарием ты закончила? – спросила она.

– Несколько дней назад. – Я оглядела кровать, на которую выложила свои вещи – одежду, книги, плюшевого медвежонка, купленного ребенку в Санта-Монике.

– Я бы хотела, чтобы мы успели больше, – вздохнула она.

– Мы и так много сделали. – Я обняла ее. – И мы сможем говорить по телефону... переписываться по электронной почте... и ты приедешь, когда родится ребенок...

Глаза Макси вспыхнули.

– Тетя Макси! – воскликнула она. – Твой ребенок будет звать меня тетя Макси. Я собираюсь страшно его баловать!

Я улыбнулась, представив себе, как Макси воспринимает моего малыша словно двуногого Нифкина, одевает ребенка в наряды под стать ее собственному.

– Ты будешь потрясающей тетушкой.

Макси настояла на том, чтобы проводить меня в аэропорт, помогла сдать багаж, посидела со мной в галерее для улетающих пассажиров, хотя все вокруг таращились на нее как на редкое животное в зоопарке.

Мы обнялись и поцеловались, должно быть, в восемнадцатый раз. Макси погладила меня по животу.

– Билет у тебя? Я кивнула.

– Деньги на молочко есть?

– Да, конечно, – улыбнулась я.

– Тогда можешь идти.

Я вновь кивнула, крепко ее обняла.

– Ты – прекрасная подруга. Самая лучшая.

– Будь осторожна, – ответила она. – Долети в целости и сохранности. Позвони мне, как только приедешь.

Я кивнула, ничего не, сказала, потому что не доверяла своему голосу, повернулась и пошла к телескопическому трапу, самолету, дому.

На этот раз пассажиров в первом классе заметно прибавилось. Рядом со мной сел мужчина примерно моего возраста и роста, с вьющимися светлыми волосами и синими глазами. Я как раз пыталась застегнуть ремень. Мы вежливо кивнули друг другу. Он достал пачку по виду очень важных документов с грифом «Для служебного пользования», я – «Энтертейнмент уикли». Он искоса взглянул на мой еженедельник и вздохнул.

– Завидуете? – спросила я. Он улыбнулся, кивнул, достал из кармана пачку «Ментос».

– Не хотите?

– А у них действительно уникальный вкус? – спросила я, беря одну таблетку.

Он посмотрел на «Ментос», потом на меня, пожал плечами:

– Знаете, это хороший вопрос.

Я откинулась на спинку сиденья. «А он милый, – подумала я, – и у него хорошая работа, во всяком случае, по документам чувствуется, что у него хорошая работа. То, что мне и нужно: приличный человек с хорошей работой, человек, который жил бы в Филадельфии, читал книги и обожал меня». Я бросила еще один взгляд на мистера Ментоса, задалась вопросом, а не дать ли ему свою визитку... потом одернула себя, услышав голоса матери и Саманты, слившиеся в моей голове в пронзительный вопль: «Ты сошла с ума!»

Может, в другой жизни, решила я, натягивая одеяло до подбородка. Но и в этой все будет хорошо. Пусть мой отец так больше и не станет мне отцом, пусть моя мать до конца дней останется с этой Жуткой Лесбиянкой Таней. Пусть моя сестра никогда не остепенится, пусть мой брат так и не научится улыбаться. Но я все равно смогу найти в этом мире добро. Я все равно смогу найти красоту. И когда-нибудь, сказала я себе перед тем, как заснуть, я, возможно, даже найду человека, которого полюблю. «Любовь», – прошептала я ребенку. И закрыла глаза.

Если чего-то очень уж хочешь, в конце концов ты это получишь, так учат сказки. Но едва ли я ожидала, что все произойдет именно так, да и счастливым концом могут похвастаться далеко не все сказки. Долгие месяцы я думала о Брюсе, грезила Брюсом, вызывала из памяти его лицо и не отпускала, пока мне не удавалось заснуть. И конечно же, раз мне так хотелось, чтобы он появился передо мной, он появился.

Произошло это, как и предсказывала Саманта. «Ты его увидишь, – сказала она мне как-то утром, много месяцев назад, когда я сообщила ей, что беременна. – Я посмотрела достаточно «мыльных опер», чтобы это гарантировать».

По телескопическому трапу я вышла в здание аэропорта, зевнула, чтобы прочистить заложенные уши, и прямо перед собой, под указателем «Тампа/Сент-Пит» увидела Брюса. Я почувствовала, как подпрыгнуло сердце, и уже решила, что он пришел, чтобы встретить меня, пришел за мной, но потом заметила рядом с ним какую-то незнакомую женщину. Низенькую, хрупкую, с короткой стрижкой, в светло-синих джинсах и желтой оксфордской рубашке. Неприметная одежда, неприметное лицо, неприметная фигура. Если за что и цеплялся глаз, так это густые брови. Моя замена, догадалась я.

Я застыла на месте, парализованная этим ужасным совпадением, этой вселенской катастрофой. Но если что-то должно случиться, то обязательно случится, и произошло сие в огромном, бездушном международном аэропорту Ньюарка, где только и могут встретиться пассажиры из Нью-Йорка, Нью-Джерси и Филадельфии, которые прилетают или отправляются как за границу, так и в другие города Соединенных Штатов.

Пять секунд я стояла столбом и молилась, чтобы они меня не заметили. Бочком двинулась в сторону, чтобы обойти их по широкой дуге, нырнуть на какой-нибудь эскалатор, скрыться из виду. Но тут взгляд Брюса встретился с моим, и я поняла, что опоздала.

Он наклонился и что-то сказал женщине, которая отвернулась, прежде чем я успела хорошенько разглядеть ее. Брюс же направился ко мне, в красной футболке, к которой я столько раз прижималась, и синих шортах, которые он частенько то снимал, то надевал. Я, конечно же, возблагодарила Бога за прическу, сделанную Гартом, за мой загар, за бриллиантовые сережки и пожалела, что на моем пальце не сияет то самое роскошное бриллиантовое кольцо. «Это был бы завершающий штрих», – подумала я, но решила, что и без кольца смотрюсь неплохо, насколько неплохо может смотреться после шестичасового перелета беременная женщина со сроком семь с половиной месяцев.

А Брюс уже стоял передо мной, бледный и серьезный.

– Привет, Кэнни. – Его взгляд упал на мой живот и остался там. – Так ты...

– Совершенно верно, – холодно ответила я. – Я беременна.

Я выпрямилась и крепче сжала ручку клетки Нифкина. Нифкин, конечно же, учуял Брюса и пытался выскочить, чтобы поприветствовать его. Я слышала, как он повизгивал, как его хвост бился о стенки.

Брюс поднял глаза к информационному табло над коридором, из которого я вышла.

– Ты прилетела из Лос-Анджелеса? – спросил он, показывая, что за время нашей разлуки не разучился читать.

Я вновь коротко кивнула, надеясь, что он не видит, как дрожат мои колени.

– А что делаешь здесь ты? – спросила я.

– Решили отдохнуть. Мы летим во Флориду на уик-энд. «Мы», – с горечью повторила про себя я, глядя на него.

Он ничуть не изменился. Может, самую малость похудел, а в конском хвосте добавилось седых волос, но он оставался тем же Брюсом, с тем же запахом, той же улыбкой, теми же баскетбольными кроссовками.

– Хорошее дело.

Но об отдыхе во Флориде Брюсу говорить не хотелось.

– А ты летала в Лос-Анджелес по работе?

– Да, в Калифорнии у меня было несколько важных встреч. – Мне давно хотелось кому-то это сказать.

– Ты была в Калифорнии от «Икзэминер»?

– Нет, разговор шел о моем сценарии.

– Ты продала сценарий? – Брюс искренне радовался за меня. – Кэнни, это же здорово!

Я молчала, сверля его взглядом. Его поздравления не вызывали ни малейшего отклика в моей душе, потому что я не получила от него главного: любви, поддержки, денег, признания моего существования, признания существования нашего ребенка.

– Я... извини меня, – наконец промямлил он. И вот тут я пришла в ярость.

«Какой же он говнюк, – подумала я. – Появиться в аэропорту, чтобы отвезти эту маленькую мисс во Флориду, и пробормотать эти жалкие извинения, словно они могли искупить месяцы молчания, тревогу и душевную боль, которые я пережила, думая о том, как обеспечить моего ребенка всем необходимым». Выводило меня из себя и его самодовольство. Плевать он хотел и на меня, и на младенца. Ни разу не позвонил, ни о чем не спросил, знать ничего не хотел. Просто бросил меня... бросил нас. Кого это он мне напомнил?

Даже в тот момент я знала, что злюсь не на него. Конечно же, я злилась на отца, который покинул меня первым, вселил в меня неуверенность и страхи. Но мой отец находился в трех тысячах миль от меня, окончательно повернувшись ко мне спиной. Если б я могла отступить на шаг и глаза не застилала бы ярость, я бы увидела, что Брюс – обычный парень, каких тысячи, с травкой и конским хвостом, с ленивой, неспешной, без определенной цели жизнью, с диссертацией, которую он никогда не напишет, с книжными полками, которые никогда не соберет, и ванной, которая никогда не будет чистой. Таких парней, как Брюс, так же много, как и белых носков из хлопка, которые продаются в «Уолмарте» пачками по шесть штук, а если хочется заменить одного такого парня другим, для этого надо лишь прийти на концерт «Фиш» и улыбнуться.