Дженнифер Вайнер - Хорош в постели

И ходить по магазинам с доктором К. мне понравилось. Он не роптал, по первому требованию высказывал свое мнение, тащил все мои покупки и даже держал мой рюкзак, когда я что-то примеряла или рассматривала. Угостил меня ленчем в ресторанном дворике (надо сказать, готовили в «Вишневом холме» вполне сносно) и не возражал против моих четырех посещений туалета. Во время последнего нырнул в зоомагазин и купил искусственную кость длиной никак не меньше Нифкина.

– Чтобы пес не подумал, что про него забыли, – объяснил он.

– Нифкин тебя полюбит, – предсказала я. – На моей памяти это случится впервые. Нифкин всегда служит индикатором моих... – кавалеров, подумала я; но доктор К. кавалером не был, – новых друзей.

– Ему нравился Брюс?

Я улыбнулась, вспомнив, как оба поддерживали хрупкое перемирие, которое могло перерасти в полномасштабную войну, если бы я на достаточно долгое время повернулась к ним спиной. Брюс с неохотой соглашался на то, чтобы Нифкин спал на моей кровати, к чему тот привык, Нифкин с неохотой признавал за Брюсом право на существование в моей квартире, но не обходилось без криков, оскорблений, изжеванных туфель, поясов и бумажников.

– Я думаю, Брюсу очень хотелось выбросить Нифкина в окно. Он не любитель собак. Да и Нифкин не подарок.

Я откинулась на пахнущую новизной спинку пассажирского сиденья, чувствуя, как солнечные лучи, вливаясь через прозрачный люк на крыше, греют мне голову.

Доктор К. мне улыбнулся:

– Устала?

– Немного. – Я зевнула. – Посплю, когда приеду домой. Я указывала доктору К., где и куда надо поворачивать, и он одобрительно кивнул, когда мы свернули на мою улицу.

– Мило, – прокомментировал он. Я постаралась взглянуть на улицу его глазами: деревья с набухшими почками вдоль тротуаров, клумбы с цветами перед фасадами домов.

– Да, – кивнула я, – с квартирой мне повезло. Когда он предложил отнести покупки на третий этаж, я не стала отказываться, хотя и опасалась, поднимаясь по лестнице с двумя пачками памперсов, что мое жилище не произведет на него впечатления. Он-то, должно быть, жил в одном из пригородов, в старинном особняке с шестнадцатью спальнями, ручьем, бегущим по лужайке, не говоря уж о кухне, оборудованной по последнему слову техники. «По крайней мере у меня в квартире порядок», – сказала я себе и открыла дверь. Нифкин пулей вырвался в коридор, высоко подпрыгнул. Доктор К. рассмеялся.

– Привет, Ниф, – поздоровался он, тогда как Нифкин через три пластиковых мешка унюхал предназначенную для него искусственную кость и зашелся радостным лаем. Я бросила подгузники на диван и поспешила в ванную, а Нифкин уже зарывался мордой в нужный ему мешок.

– Устраивайся поудобнее! – крикнула я на ходу. Когда я вышла из ванной, доктор К. стоял у двери во вторую спальню, где я ранее пыталась собрать детскую кроватку, доставшуюся мне от одной из подруг матери. Я получила кроватку в разобранном виде, без инструкции по сборке и, возможно, без нескольких важных деталей.

– Что-то здесь не так, – пробормотал он. – Не будешь возражать, если я попробую ее собрать?

– Отнюдь, – ответила я, удивленная и очень довольная таким поворотом событий. – Если ты действительно ее соберешь, я буду у тебя в долгу.

Доктор К. улыбнулся:

– Это я у тебя в долгу за такой чудный день.

Прежде чем я успела подумать, что может из этого следовать, зазвонил телефон. Я извинилась, схватила трубку и плюхнулась на кровать.

– Кэнни! – прозвучал голос с таким знакомым английским акцентом. – Где тебя носило?

– Ходила по магазинам, – ответила я.

Звонок Макси стал для меня сюрпризом. Мы постоянно переписывались по электронной почте, пару раз она звонила мне на работу, рассказывала о своем житье на съемочной площадке «Подключения», научно-фантастического триллера, действие которого разворачивается в далеком будущем. Молодой актер, играющий главную мужскую роль, отличался таким буйным нравом, что требовались аж три специальных человека, чтобы держать его в узде. Также по электронной почте Макси давала мне советы по инвестициям и называла статьи, которые могли помочь мне учредить фонд для ребенка. Я рассказывала ей о работе, моих подругах... и планах, пусть совсем и не грандиозных. Она не задавала много вопросов о близящихся родах. Сказывалось, я полагаю, хорошее воспитание.

– У меня новости, – продолжила она. – Хорошие новости. Большие. Грандиозные. О твоем сценарии. – Я шумно сглотнула. За долгие месяцы нашей переписки и редких телефонных разговоров после встречи в Нью-Йорке речь о моем сценарии не заходила ни разу. Я предположила, что Макси забыла про него, не прочитала, а если и прочитала, то решила, что он ужасный и одно упоминание о нем может поставить крест на нашей дружбе. – Мне он понравился. Джози – идеальная героиня. Умная, упрямая, веселая, грустная, и я сочту за честь сыграть ее.

– Ага. – Я все еще не понимала, о чем она толкует. – Начинай есть.

– Я просто влюбилась в эту роль. – Макси проигнорировала мою реплику. – И знаешь, я договорилась с этой студией, «Интермишн»... Я показала сценарий моему агенту. Она показала им. Они так и ухватились за него... особенно за идею, что Джози сыграю я. Так что, с твоего разрешения... «Интермишн» готова купить сценарий при условии, что Джози сыграю я. Разумеется, ты будешь участвовать во всех стадиях подготовки фильма... Я думаю нам обеим придется подписывать все изменения сценария и утверждения актеров на главные роли, не говоря уже о режиссере...

Но я не слушала. Я легла на кровать, сердце так и рвалось из груди. «Я буду участвовать в постановке моего фильма», – подумала я, и широкая улыбка расплылась по моему лицу. О Боже, наконец-то это случилось, кто-то решил поставить мой фильм! Теперь я писательница, я этого добилась, может, я даже разбогатею!

И вот тут я это почувствовала. Словно волна прокатилась по моему животу. Что-то приподняло его, опустило, снова приподняло. Я бросила трубку, схватилась обеими руками за живот, и изнутри донеслось осторожное постукивание – тук-тук-тук. Шевеление. Мой ребенок первый раз шевельнулся[62].

– Ты здесь, – прошептала я. – Ты действительно здесь?

– Кэнни! – донесся из трубки голос Макси. – Ты в порядке?

– У меня все хорошо, – ответила я, и тут меня разобрал смех. – Просто отлично!

С Голливудом мне никогда не везло. Для меня киноиндустрия являла собой красавца парня, которого видишь в школьном кафетерии. У тебя просто слюнки текут, но ты точно знаешь, что этот Аполлон понятия не имеет о твоем существовании, а если на выпускном вечере ты попросишь его расписаться в дневнике, он вытаращится на тебя и спросит твои имя и фамилию.

В общем, речь шла о классическом случае безответной любви, но я не оставляла попыток чего-то добиться. Каждые несколько месяцев посылала агентам письма, спрашивала, не может ли их заинтересовать мой сценарий. Письма или оставались без ответа, или я получала стандартную открытку, начинающуюся словами: «Дорогой начинающий писатель...», либо письмо, направленно лично мне, в котором указывалось, что они более не желают иметь дела с начинающими писателями, новичками писателями, писателями, чьи произведения ни разу не покупались киностудиями, в общем, унижали как могли.

Однажды, за год до моей встречи с Брюсом, агент соблаговолил свидеться со мной. В нашей беседе, которая продолжалась десять минут, я запомнила одно: он ни разу не назвал мое имя и не снял солнцезащитные очки.

– Я прочитал ваш сценарий. – Кончиками пальцев он подтолкнул его через стол ко мне, словно боялся прикоснуться к нему ладонью. – Он милый.

– Милый, но неподходящий? – спросила я, сделав логичный вывод из выражения его лица.

– Милый – это хорошо, но лишь для детских передач по каналу Эй-би-си. Что же касается кино... мы бы предпочли, чтобы ваша героиня что-нибудь взорвала.

Он постучал ручкой по титульной странице. «Пораженная звездой» – значилось на ней.

– И вот что я еще хочу вам сказать. В Голливуде есть только одна толстая актриса...

– Это неправда! – взорвалась я, забыв о том, что давала себе зарок вежливо улыбаться и сидеть тихо. Уж не знаю, что завело меня больше – использованное им словосочетание «толстая актриса» или утверждение, что на весь Голливуд такая только одна.

– Одна толстая актриса, на которую пойдет зритель, – уточнил он. – А причина в том, что никто не хочет видеть фильмы про толстых. Фильмы служат для того, чтобы уйти от реальности!

Ясно.

– И что же мне теперь делать? – спросила я.

Он покачал головой, уже вставая из-за стола, уже берясь за сотовый телефон.

– Я не вижу смысла участвовать в этом проекте. Мне очень жаль... – Еще одна голливудская ложь.

– Мы антропологи, – прошептала я Нифкину и ребенку, когда мы летели, как я полагала, над Небраской. Я не взяла с собой детских книг, но решила: если не буду читать ребенку, то по меньшей мере смогу объяснить ему, что к чему. – Так что воспринимайте происходящее как приключение. И домой мы вернемся в самое ближайшее время. В Филадельфию, где нас все любят.

Мы – я, Нифкин и мой живот, который я уже воспринимала как нечто отдельное от меня, – летели в первом классе. Собственно, мы и были первым классом. Макси прислала лимузин к моему дому, который и доставил нас к отстоящему на девять миль аэропорту. На мое имя зарезервировали четыре кресла, и никто и бровью не повел при виде маленького перепуганного рэт-терьера в зеленой пластиковой клетке. В настоящий момент от земли нас отделяли тридцать тысяч футов, мои ступни покоились на подушке, ноги укутывало одеяло, в руке я держала стакан ледяной воды «Эвиан» со вкусом лайма, на соседнем сиденье, под которым устроился Нифкин, лежали свежие номера глянцевых журналов. «Космо», «Гламур», «Мадемуазель», «Мирабелла», «Мокси». Свеженький апрельский номер «Мокси».