– Кто-то что-то такое рассказывал в ток-шоу Опры?

– Салли Джесси, – кивнула я. Стало холоднее. Я закуталась в халат.

– Знаете, кого вы мне напоминаете? – спросил он.

– Если скажете, что Джейнин Гарофало[53], я спрыгну с крыши, – предупредила я. – Все говорили мне об этом.

– Нет.

– Вашу мать?

– Не мою мать.

– Того парня в ток-шоу Джерри Спрингера? Такого толстого, что санитарам пришлось пробивать дыру в стене дома, чтобы вынести его на улицу.

Доктор К. улыбался и изо всех сил старался сдержать улыбку.

– Я серьезно.

– Ладно, так кого?

– Мою сестру.

– О... – Я думала с минуту. – Она... – И замолчала, не зная, что хотела спросить. Она толстая? Она веселая? Ее накачал бывший бойфренд?

– Вы на нее чем-то похожи. – Доктор К. протянул руку, кончиками пальцев едва не коснулся моего лица. – Такие же щечки, и улыбка такая же.

Я спросила первое, что пришло в голову:

– Она была старше или моложе?

– Старше. – Он смотрел прямо перед собой. – Она умерла, когда мне было девять.

– О, извините.

– Многие мои пациенты хотят знать, почему я занимаюсь именно этим направлением медицины. Конечно, очевидной связи нет. Я не женщина, у меня никогда не было проблем с весом...

– Это точно. Постучите по дереву, чтоб и дальше не было, – предложила я. – Так ваша сестра была... толстой?

– Нет, в принципе нет. Но ей казалось, что у нее избыточный вес, и это сводило ее с ума. – Я видела только половину его лица, он горько улыбнулся. – Она всегда сидела на каких-то диетах... на этой неделе – крутые яйца, на следующей – арбузы.

– У нее возникли проблемы с желудком?

– Нет. Просто развился невроз на почве еды. Она попала в автомобильную катастрофу... и погибла. Я помню, как родители уехали в больницу, и долгое время никто не говорил мне, что происходит. Наконец тетя, сестра матери, зашла в мою комнату и сказала, что Кэти на небесах и мне не надо печалиться, потому что небеса – прекрасное место, где ты получаешь все, чего тебе хочется. Я, бывало, думал, что на небесах полным-полно шоколадных тортов «Пища дьявола», мороженого, ветчины и вафель... всего того, что хотелось съесть Кэти, от чего она всегда отказывалась. – Он повернулся ко мне. – Глупо, не так ли?

– Нет. Нет, на самом деле именно так я и представляю себе небеса. – Едва эти слова сорвались с моих губ, как я пожалела об этом. А вдруг он подумает, что я насмехаюсь над его бедной сестрой?

– Вы еврейка, не так ли?

– Да.

– Я тоже. То есть наполовину. Мой отец – еврей. Но нас не воспитывали в еврейских традициях. – Он с любопытством взглянул на меня. – Евреи верят в небеса?

– Нет... об этом речь не идет. – Я попыталась вспомнить уроки еврейской школы. – Ты умираешь, а потом как бы... засыпаешь, кажется, так. Жизни после жизни нет. Только сон. А когда придет Мессия, все вновь оживут.

– Оживут в телах, в которых жили раньше?

– Я не знаю. Лично я хотела бы ожить в теле Хайди Клам[54].

Он рассмеялся.

– А может... – Он пристально всмотрелся в меня. – Вы замерзли.

Я уже дрожала.

– Нет, все в порядке.

– Извините.

– Нет, все хорошо! Вообще-то я люблю слушать рассказы о... жизни других людей. – Я чуть не сказала «проблемах», но вовремя поправилась. – Это отвлекает?

Но доктор К. уже поднялся и шагнул к двери.

– Пойдемте в дом. – Он открыл дверь. Я переступила порог, но по лестнице спускаться не торопилась, поэтому, закрыв дверь, доктор К. встал практически вплотную ко мне.

– Вы собирались меня о чем-то спросить. Так спрашивайте.

Он покраснел.

– Я... э... наверное, о занятиях по правильному питанию будущих матерей. Я хотел спросить: не желаете ли вы записаться в эту группу?

Я знала, что на крыше он думал совсем не о правильном питании будущих матерей. Так что вопрос хотел задать совсем из другой области. Но я ничего не сказала. Может, у него возникло мимолетное желание пригласить меня... возможно... потому, что воспоминания о сестре размягчили его сердце. А может, просто пожалел. А может, я ошибалась. После прокола со Стивом, после случившегося с Брюсом я не слишком доверяла своим инстинктам.

– Когда начинаются занятия? – спросила я.

– Я узнаю, – ответил доктор, начал спускаться по лестнице, и я последовала за ним.

Глава 13

После долгих раздумий и десяти черновых вариантов я написала Брюсу вот это письмо:

«Брюс!

Я не знаю, как подсластить пилюлю, поэтому сразу говорю тебе, что я беременна. Это случилось, когда мы были вместе в последний раз, и я решила оставить ребенка. Ориентировочно должна родить 15 июня.

Это мое решение, и я его тщательно обдумала. Я сообщаю тебе об этом, чтобы ты сам решил, в какой степени ты хочешь принять участие в жизни ребенка.

Я не говорю тебе, что ты должен сделать, и ни о чем не прошу. Я сделала свой выбор, а тебе предстоит сделать свой. Если ты захочешь проводить время с ребенком, я приложу все силы, чтобы мы нашли наиболее приемлемый для всех вариант. Если не захочешь, я пойму.

Я сожалею о том, что так вышло. Я знаю, на данном этапе твоей жизни тебе это не нужно. Но я решила, что ты имеешь право знать об этом, чтобы сделать правильный, по твоему разумению, выбор. Прошу я тебя только об одном: пожалуйста, не пиши об этом в своей рубрике. Мне наплевать, что ты говоришь обо мне, но теперь речь идет и о другом человеке.

Береги себя.

Кэнни».

Ниже я приписала свой телефонный номер, на тот случай, если Брюс его забыл, и отправила письмо.

Конечно же, мне хотелось написать гораздо больше, к примеру, о том, что мне по-прежнему его недостает. Что я мечтаю о его возвращении ко мне, о нас, живущих вместе: я, Брюс и ребенок. Что я практически все время пребываю в страхе, а когда страх уходит, страшно злюсь на Брюса. И меня до такой степени переполняют любовь и желание, что иной раз я боюсь даже подумать о его имени, потому что не ручаюсь за себя. Могу наделать бог знает что. И хотя я заполняю свои дни всякими делами, списками, планами, покраской стен второй спальни в лимонный оттенок желтого, сборкой шкафа, который купила в «ИКЕЕ», у меня все равно остается время, чтобы подумать 6 том, как же мне хочется вновь видеть Брюса рядом.

Но ничего этого я не написала.

Я помнила, как тяжело давалось в выпускном классе средней школы ожидание писем из колледжей с согласием на прием или отказным решением. Поверьте мне, ждать ответа отца вашего еще не родившегося ребенка на предмет его дальнейшего общения с вами или с ребенком – это куда тяжелее. Три дня я то и дело проверяла автоответчик: а вдруг не услышала звонок? Неделю ездила домой во время обеденного перерыва, чтобы заглянуть в почтовый ящик, кляла себя за то, что не отправила заказное письмо с уведомлением о вручении. По крайней мере тогда я бы точно знала, что письмо он получил.

Ответа я не дождалась. День проходил за днем, а письмо от Брюса все не приходило. Я просто не могла поверить, что он такой холодный. Что он мог вот так повернуться ко мне спиной. Но, видать, повернулся. И я сдалась... вернее, заставила себя сдаться.

– Такие вот дела, – сообщила я своему животу.

В воскресенье утром, за два дня до Рождества, я покаталась на велосипеде (мне разрешили велосипедные прогулки до шестого месяца беременности при условии, что не возникнет никаких осложнений), собрала мобиль из ярко разрисованных собачьих костей, которые сама вырезала из книжки «Простые игрушки для детей», и за это наградила себя долгой теплой ванной.

– Я думаю, дети должны иметь двух родителей. Я в это верю. В идеале мне следовало найти тебе отца. Но не сложилось. Видишь ли, твой... э... биологический отец в принципе хороший парень, но мне он не подошел, а сейчас у него трудный период, к тому же он встречается с кем-то еще... – Вот об этом я, пожалуй, могла бы и не говорить моему еще не родившему ребенку, но из песни слова не выкинешь. – Поэтому, я очень сожалею, по-другому не получается. Я постараюсь приложить все силы, чтобы достойно воспитать тебя, мы сделаем все, на что способны, и я надеюсь, что дело не кончится татуировками и пирсингом, которые ты будешь демонстрировать мне, чтобы выразить свою внутреннюю боль, или что-то там еще, что делают пятнадцатилетние подростки, в общем, я сожалею, что родитель у тебя только один, но постараюсь компенсировать отсутствие второго.

Рождественские каникулы я кое-как пережила. Приготовила домашние ириски и пирожки для своих подруг, вместо того чтобы купить их в магазине, положила наличные (меньше, чем годом раньше) в конверте с поздравительными открытками брату и сестре. Съездила домой на ежегодную вечеринку, которую устраивала моя мать. Собрались многие ее подруги, плюс все игроки «Бьющих наверняка», плюс игроки других команд лесбийской футбольной лиги. Все суетились вокруг меня, желая счастья и радости, завалили советами, фамилиями хороших врачей и адресами детских садиков, даже сунули слегка потрепанный экземпляр книги «У Хитер две мамы» (книгу дала Дот, опорный полузащитник, которую Таня тут же отвела в сторону, чтобы сообщить, что я не лесбиянка, а брошенка). Я предпочитала держаться на кухне, чистила картошку, жарила лук, слушала Люси, которая рассказала мне о том, как они с подружкой убедили парня, с которым познакомились в баре, отвезти их к себе домой, где вскрыли все рождественские подарки, сложенные под елкой, после того как парень отключился.

– Вы поступили нехорошо, – осудила ее я.

– Это он вел себя нехорошо, – возразила Люси. – Зачем, по-твоему, он привез нас к себе домой в отсутствие жены?

Я согласилась с ее доводами.

– Все они твари, – уверенно продолжила Люси. – Конечно, не мне тебе об этом говорить. – Она глотнула чистого виски. Ее глаза сверкали. – До чего же я люблю праздники!

Я подумала, что Люси, должно быть, в душе радуется, что залетела я, а не она. Собственно, незапланированная беременность Люси никого бы не удивила. Моя же всех просто шокировала.