– А-а, так это вы? Та самая несчастная дева, которую замучил изверг Соболь? А мне всегда казалось, что если бы не он...

– Господи, вы такой уважаемый человек, а читаете прессу для туалетов! – в свою очередь с не меньшим презрением фыркала Ксения.

– Хотите сказать, что там все – выдумка Сучко?

– Вот видите, вы даже знаете имя самой грязной выдумщицы! Удивительно, что вы купились...

– Ну... на вашем месте, я бы сразу в суд!

– А вы пойдете в мои свидетели?

После этого пыл доброжелателя как-то стихал. Может быть, люди на том конце провода вовсе не боялись судов, просто у них тоже не было времени, либо они так же, как и многие, не верили в правосудие.

Когда вечером вернулся домой Соболь, хмурый и сердитый, Ксения даже не вышла его встретить, так была занята. Ксения только хмыкнула – да уж конечно, пусть девчонка тоже знает, что уготовано их обидчикам.

– И чего? – заглянул к ней в комнату Соболь. – Даже поговорить не хочешь?

– Эд, ну чего зря болтать? – обернулась к нему Ксения. – Ну виновата, знаю, что ты хочешь? Хочешь – в ноги брошусь, прощения просить, а тут из шкафа какой-нибудь папарацци! Оно тебе надо? Прости, конечно, не научилась я еще жить по-вашему. Хотелось похвастаться, как у меня все отлично, какого человека встретила чудесного, а получилось...

– Понятно... – подобрел глазами Соболь. – А чего это ты тут творишь?

Конечно, работа была еще, что называется, в самом зачаточном состоянии, но и сейчас можно было разглядеть ужасный сюжет: облезлая, с голым красным задом то ли собака, то ли обезьяна, с головой известной журналистки Сучко возле старого, заброшенного туалета смачно лакает темную жижу, и на лице ее самое блаженное выражение. И все это в темных, тревожных тонах, тучи без просвета, покореженное дерево, выжженная трава. И все тело лакающей твари в язвах и гнойниках. Вид наиотвратительнейший.

– Здесь еще будут жирные мухи, ну чтобы понятно было, что она хлебает, – со злым равнодушием пояснила Ксения.

– Ф-фу ты, мерзость какая, – чуть не сплюнул на чистый пол Соболь. – Как ты это пишешь?

– Ну во всяком случае, не так, как они, – скривилась Ксения.

Соболь посмотрел на нее совсем новым взглядом:

– Ксюшка! Да ты вообще – талантище! И черт! Какая сила – не понравилось что-то – фигась, и картиночку! Ну ты та-а-анк! Пиши давай, малюй, а уж я... Ну, Ксюха! Я ее так пропиарю, эту картиночку!! Да ты у нас миллионершей станешь! Мы ее еще и продадим... ха! Я даже знаю, кому!!! Или нет! Не будем продавать! Я дома повешу это творение, а рядом на булавочку приколю эту газетку! И надпись: «Кто обидит Эдика Соболя, тот и есть это животное!»

– Ладно тебе, обидишь тебя! – усмехнулась Ксения. – Я постараюсь к субботе успеть, и на вечеринке мы запросто сможем ее показать.

– Ну... вообще! Это будет... финиш! – радостно выдохнул Соболь и быстро исчез за дверью, крикнув напоследок: – Я Лине позвоню, скажу, что ты придумала!!

К субботе убойная картина была готова. Лина подобрала к ней прекрасную дорогую раму, и в этой раме убожество, грязь и мерзость выглядели еще более вызывающе. Перед самым отправлением в дорогой ресторан, который Эдвард выкупил специально для поздравления Ксении, Лина аккуратно завернула картину в белую простыню, правда, потом пошла в ванную и тщательно вымыла руки: – Вот так, поняла? – и довольный Соболь, совсем как мальчишка, показал Лине язык.

– Это ж надо так нарисовать! – шутливо возмущалась она. – Как будто сама в эту мерзость погрузилась.

Соболь только довольно потирал руки да все приглядывался к Ксении:

– Лина! А что у нее с прической? В тот раз лучше была... А синяки? Ну когда они уже пройдут-то?!

– Да прошли уже! – шипела на него Лина. – Ты уже по привычке! Не бойся, Ксюша, все у тебя нормально, это он придирается!

Ксения и сама видела, что все у нее нормально. И даже больше того – она выглядит сегодня прекрасно. Оттого и Соболь щурится довольно, а сам то и дело подначивает:

– Лина! Ну проследи же ты, чтобы она в тапках домашних не уметелила! С нее станется!

– Будешь доставать, она тебя рядом с этой сучкой пририсует, понял? – рявкнула Лина.

– Начало-о-ось! – возмутился Эдвард. – В газету на меня пасквиль уже сочинили, теперь надо на полотне протянуть! На погибель завистникам...

Ксения и не думала, что так много людей придут ее поздравить. Да чего там поздравить – просто познакомиться с ней и с ее творчеством, потому что... чего уж греха таить, о ней поговаривали, уже поговаривали, но вот лично знакомы с ней были только единицы. Конечно, она волновалась. Еще и как. Да еще и после нашумевшей статейки времени прошло совсем немного. Но... вечер превзошел все ожидания. Ее картина «Кто обидит Эдика» произвела такой фурор! Ох, и сколько ж надо портить людям жизнь, чтобы они были рады этой вот сучке-человеку! А они были не просто рады – искренне хохотали, узнав знакомые черты, качали головами и восклицали: «Ух ты-ы!», «Ох, и ни фига себе», «Ну наконец-то!» А потом были просто знакомства, без напыщенности, без великосветского целования ручек, были танцы, разговоры, и Ксения нисколько не чувствовала себя чужой.

Она познакомилась с прекрасной женщиной, которую тысячи раз видела на экране, которой восхищалась и даже пыталась сидеть на диетах, чтобы подогнать фигуру под ее. Конечно, у Ксении ничего не получалось, она расстраивалась и знать не могла, что судьба подарит ей счастье познакомиться с этой актрисой.

– Знаешь, Ксюшенька, у меня сын родился в один день с Эдиком! Ты только представь, я – и мама таких красавцев мужчин!

– Только одного, Танечка, только одного, – нежно напоминал ей такой же известный актер.

– Ну ясно! Одного! Но ведь в один день! – округляла свои великолепные глаза актриса. И тут же снова оборачивалась к Ксении: – Вот если бы у тебя по-явилось когда-нибудь свободное время...

– Я с огромным удовольствием напишу ваш портрет, когда вы только сможете! – с пылом обещала Ксения.

– Ну... мой, может быть, и не надо, а вот моего сына и мужа... Или нет, можно и меня, только... на коне! Эдакая леди, а? Мне кажется, я неплохо буду смотреться на белом-белом коне!

Подходил артист Аршутин и незлобно журил:

– Вот ты, Ксюша, скажи, отчего же ты ни разу... ни разу! Я наблюдал! Ни одного разочка не была на теннисном турнире, а? Почему же не посмотрела, как играет Эдька? Это ж... сила! Это ж... выстрел! Это ж... это ж черт!!! Точно, черт и есть, у меня тогда встречу выиграл...

Были и Леша Шурин с Аней Бровкой. Они встретили Ксению как старую знакомую, и надо отдать должное их воспитанию – даже не спросили, а когда же, собственно, будет готов их семейный портрет, чего ж они – зря позировали, драгоценное время теряли? А ведь портрет был готов уже давно, Ксения отдала его Соболю, и тот все дожидался очередной годовщины свадьбы Ани и Леши, но об этом говорить никому не собирался, а Ксения теперь стояла перед известными спортсменами и отдувалась.

– Ваш портрет совсем-совсем готов, и я вас так хорошо написала, осталось только... только рамочку осталось подобрать, и все!

– Да ладно, чего ты, нам же не к спеху, – успокаивал Леша, а Аня с трудом прятала любопытство – все же женщины относятся к своим изображением куда внимательнее.

Разошлись уже под утро. А может, в июне стоят такие короткие ночи, что рассвет наступает, едва стрелки перешагнут двенадцать, или же было так хорошо, что и время пронеслось, как одна минута. Но сегодня Ксения ехала домой такая счастливая и такая уставшая, что ее даже не сильно огорчило обычное сообщение Соболя:

– Меня сегодня не жди. Я сейчас Лину отвезу и... Нет, а чего это ты улыбаешься? И даже не обижаешься нисколько! Правда, что ли, не будешь возле окна сидеть? Лин, ты посмотри, она правда не будет!

– Да надоел ты ей уже, – смеясь, отшучивалась Лина. – Она сегодня такая красавица была, возле нее столько парней замечательных. Один только Костя Ростоманов чего стоит! Прямо глаз с нее не сводил, а ты – «возле окна сидеть»!

И у Соболя вдруг промелькнула маленькая искорка сожаления. Нет, Ксения понимала, что искорка вовсе не от великой любви возникла, а просто... Просто Соболю вдруг стало жалко, как иногда жалко собственных детей – вот ты их растил, лепил, учил, а потом они раз – и улетели из гнезда и больше в тебе не нуждаются. Хотя... все так и должно быть, все так и надо...

– Да буду, Эд, буду сидеть у окна и ждать, – как-то по-матерински успокоила его Ксения. И сама удивилась своему голосу. – Буду. И вообще – никакого мне Кости не надо, ты лучше всех, честно.

Теперь жизнь у Ксении стала заметно меняться – телефон уже звонил не только Соболю, на встречи она ходила спокойно, без внутреннего ужаса, и домой стала посылать ощутимые суммы. Правда, это насторожило и сестрицу. Та каким-то образом вызнала, что ее Ксения вовсе даже не полы в метро моет, и срочно решила навестить родственницу. Правда, Ксения все же убедила сестрицу не приезжать – рассказала, что они и в самом деле скоро должны были сами приехать в их город вместе с Соболем. Удивительно, что не появилась Аленка, хотя ей Ксения весьма подробно докладывала по телефону про все свои продвижения. Хотя и это тоже можно было легко объяснить – у подруги, скорее всего, появился новый возлюбленный, о котором она не спешила сообщать Ксении – по сравнению со знакомыми Ксюши жених Аленки все равно бы проигрывал. Через день заявлялся Кузя, плюхался в кресло и важно трещал: Ксения не могла открыть глаза и только чувствовала, как усиленно ее лижет собачий язык – Бос, жалобно поскуливая, как мог старался привести свою хозяйку в чувство...

– Ну давай, Ксюха, давай скорее, рисуй уже меня с натуры, пока у меня время есть. А то ить потом фиг ты меня выцепишь!