— Не знаю, — ответил он.

— Как не знаешь, ты должен знать, папа.

— Не знаю. Может быть, твоя мать читает на кухне, а Бриджит, возможно, наверху. Я был в своей комнате.

— Могу я зайти посмотреть? — Гранья пыталась разговорить отца.

— Конечно.

Он провел ее в комнату, и она выдохнула от удивления. Вечернее солнце светило в окно, окрашивая комнату в желтые и золотые тона, и шторы пурпурно-золотого цвета напоминали занавес в театре. На полках было много книг, и маленький стол четко выделялся в вечернем свете.

— Папа, как красиво. Я и не думала, что ты мог сделать что-то подобное, — сказала Гранья.

— Да, существует много вещей, которых мы не знаем друг о друге.

— А какие фрески, они потрясающие.

— Да.

— А сочетание цветов? Это как будто сон, мечта.

Она была в таком восторге, что он не мог оставаться безразличным.

— Это больше, чем просто мечта, но, наверное, я всегда был наивным мечтателем, Гранья.

— Значит, я унаследовала это от тебя.

— Нет, не думаю.

— Нет, если взять твои художественные способности, то я бы не смогла никогда в жизни сделать такую же комнату. Знаешь, пап, я никого раньше не любила, кроме вас с мамой, если честно, то тебя больше. Нет, не перебивай. Теперь я знаю, что бывает и другая любовь. Это когда хочешь самого лучшего для кого-то еще, хочешь, чтобы люди, которых ты любишь, были счастливее тебя.

— Да, — произнес он еле слышно.

— Ты же чувствовал это по отношению к маме? Я хочу сказать, и сейчас, наверное, чувствуешь.

— Я думаю, все изменилось, когда вы повзрослели.

— Я бы не хотела быть более взрослой. Вы с мамой прожили вместе почти двадцать пять лет, через двадцать пять лет Тони уже умрет. Он курит, пьет и ничего не может с этим поделать. Ты это знаешь. Если у меня будет десять хороших лет, можно считать, мне повезет.

— Но ты могла бы прожить их намного лучше, Гранья.

— Что может быть лучше, чем любить и быть любимой, папа? Я знаю это, и ты знаешь.

— Он не надежен.

— Я абсолютно полагаюсь на него и буду доверять ему всю свою жизнь.

— Подожди, вот он бросит тебя с ребенком, тогда ты вспомнишь мои слова.

— Больше всего на свете я бы хотела родить от него ребенка.

— Ну, вперед. Тебя никто не держит.

Гранья наклонилась и внимательно посмотрела на цветы, стоявшие на маленьком столике.

— Пап, ты купил их для себя?

— А как ты думаешь, кто еще может их мне купить?

В ее глазах появились слезы.

— Я буду покупать их для тебя, если ты позволишь мне. Я буду приходить и сидеть здесь с тобой, а если у меня родится ребенок, твой внук, я всегда стану брать его с собой.

— Ты хочешь сказать, что беременна, да?

— Нет, пока нет. Я хочу убедиться, что этот ребенок окажется желанным для всех.

— Тогда придется долго ждать, — произнес он, но она заметила, что на этот раз в его глазах тоже появились слезы.

— Папа, — сказала она, и было трудно определить, кто из них первым сделал шаг навстречу другому. Они обнялись, и у обоих из глаз капали слезы.


Бриджит и Фиона отправились в галерею.

— Ты уже спала с ним?

— Нет, зачем спешить, я думаю, все получится само собой, — сказала Фиона.

— Сколько же ты собираешься еще ждать?

— Поверь мне, я знаю, что делаю.

— Я рада, что хоть кто-то знает, — сказала Бриджит. — Папа и Гранья заставили нас понервничать. Гранья сидит у него в комнате, и они разговаривают так, будто между ними не было никакой ссоры.

— Разве это плохо?

— Нет, конечно, это здорово, но просто так таинственно, — пожаловалась Бриджит.

— А что мама говорит об этом?

— Ничего. Еще одна тайна. Я всегда считала, что у нас самая скучная семья, какая только может быть, а теперь мне кажется, будто я живу в сумасшедшем доме. Не понимаю, когда все это произошло?


Уроки по кулинарии проходили успешно. Иногда отец Бэрри бывал дома. Высокий и темноволосый, он выглядел намного моложе своей жены. Он работал в фирме, которая занималась выращиванием цветов для ресторанов и отелей. Фиону он всегда радостно приветствовал, но не более того. Он не вдавался в подробности, ни о чем ее не расспрашивал и вообще производил впечатление человека, скорее проходившего мимо, чем живущего здесь.

Иногда Бэрри возвращался с курсов и съедал то, что они приготовили. Фиона требовала, чтобы он ел не торопясь и все распробовал.

Каждый раз ей приходилось слушать истории о неверности супруга миссис Хили. Поначалу Фиона пыталась не слушать.

— Не говорите мне об этом, пожалуйста, вы же хотите, чтобы все в вашей семье наладилось, и, когда это произойдет, вы будете жалеть о сказанном.

— Нет, не буду, ты же моя подруга. Ты должна меня выслушать. Ты должна знать, какой у Бэрри отец. У нас все было замечательно, но два года назад все изменилось. Он познакомился с кем-то, и началось.

— Вы же не можете знать наверняка, миссис Хили. Может быть, он просто устает на работе или стоит в пробках.

— Нет никаких пробок в четыре часа утра, когда он возвращается домой. И я узнавала в компании, он работает двадцать восемь часов в неделю, но дома он отсутствует ровно в два раза больше.

— А дорога туда и обратно? — произнесла Фиона, почти отчаявшись.

— До работы ему добираться десять минут, — ответила миссис Хили.

— Возможно, ему хочется больше свободного пространства.

— У него и так все в порядке, он спит в смежной комнате.

— Может, чтобы не будить вас?

— А может, чтобы не быть со мной.

— А если она существует, то кто она, как вы думаете? — шепотом спросила Фиона.

— Не знаю, но я выясню.

— Вы думаете, кто-нибудь с работы?

— Нет, там я всех знаю, там не с кем. Хотя это может быть кто-то, с кем он общается по работе, а таких может быть половина Дублина.

Общаться с ней было просто невозможно.

— Она разговаривает с тобой обо всем этом? — спросил Бэрри.

— Ты знаешь, мы болтаем обо всем понемногу, — соврала она.

Нэсса Хили считала Фиону своей подругой, и невозможно было допустить, чтобы об их разговорах узнал кто-то еще.

Бэрри и Фиона часто виделись. Они ходили на футбольные матчи и в кино, а в хорошую погоду катались на мотоцикле, и Фиона увидела такие места, где раньше никогда не бывала.

Он никогда не спрашивал ее о поездке в Рим — viaggio, как они называли ее. Но Фиона надеялась, что, когда подойдет время ехать, он предложит ей присоединиться, и потому на всякий случай сделала паспорт.

Иногда они встречались со Сьюзи и Луиджи, которые пригласили их на свою свадьбу в середине июня. Сьюзи сказала, что не получится провести медовый месяц в Риме, потому что и ее, и его родители не согласны.

— А ты сама изучаешь итальянский? — спросила Фиона.

— Нет, если они захотят общаться со мной, то пусть изучают мой язык, — заявила Сьюзи, которая, видимо, ожидала, что эскимосы заговорят на ее языке, когда она отправится на Северный полюс.

Ученики курсов устроили вечеринку. Каждый купил что-то из продуктов. Они обсуждали, что сначала хорошо было бы поехать во Флоренцию, посетить Сиену, переночевать там в отеле, а уж потом переместиться в Рим. Чем больше набиралась группа, тем дешевле обходилась поездка, и потому каждый решил сообщить о предстоящем путешествии своим знакомым.

— Я бы хотел, чтобы ты поехал, папа, — сказал Бэрри, — это для меня очень важно, и, кстати, вспомни, мы с мамой всегда сопровождали тебя в загородных прогулках, которые устраивались у вас от работы.

— Я не уверен, что буду свободен, сынок, но если получится, то обязательно поеду.

Бэрри так же сообщил Фионе, маме, приятелю с работы и соседу из ближайшей квартиры. Фиона сказала, что спросит своих подруг Гранью и Бриджит, но они и так собирались. В итоге и Сьюзи с Луиджи сказали, что подумают.

Уроки по кулинарии продолжались. Фиона и мама Бэрри собирались приготовить экзотический десерт под названием cannoli. В его состав входило много фруктов, орехов и сыр.

Бэрри усомнился, что они все делают правильно, но они сказали, что если он сомневается, то пусть уточнит у Синьоры. Синьора сказала, что cannoli alla siciliana одно из самых популярных блюд в мире, и не могла дождаться, когда сможет попробовать его.

Фиона и Нэсса Хили продолжали секретничать. Фиона поделилась с ней, что Бэрри действительно очень сильно ей нравится, что он очень добрый, но она не хочет торопить его, так как не думает, что он готов к серьезным отношениям. И мама Бэрри поведала, что так же вела себя со своим будущим мужем в начале их знакомства. Даже было время, когда она могла заявить, что не любит его, и отпустить куда глаза глядят. Но не сейчас.

— А почему так? — хотела знать Фиона.

— Когда я была в больнице, я сделала такую глупость, ты знаешь, и он прислал мне цветы. Мужчина так не поступит, если ему все равно. Когда я спросила про букет, он сказал, что ничего не знает, но я-то не сомневаюсь, что это он. Ему все-таки не все равно, Фиона. И это дает мне силы.

И Фиона ругала себя на чем свет стоит за то, что она такая глупая. Она посмотрела на Нэссу Хили и поняла, что та полна надежды, и как после этого она могла рассказать, что это она передала этот чертов букет. Тем более они никогда не обсуждали ее попытку самоубийства. Этот букет в тот момент вернул ее к жизни.

Об этом никому не надо рассказывать. Если узнает Сьюзи, она может поделиться с Луиджи, а тот может рассказать своему приятелю Бартоломео. К тому же после этого Сьюзи могла начать относиться к ней хуже, а Фионе этого совсем не хотелось.


— Я тебе нравлюсь, Фиона? — спросила миссис Хили, когда они готовили лимонный пирог.