«Если бы вы не знали его и его образ жизни, то решили бы, что перед вами мудрейший человек», — подумал Эйдан.

Они шли вместе по коридорам колледжа Маунтинвью, того самого, который бы его мама назвала в честь святого Кевина или, что наиболее вероятно, святого Антония. Этого святого она, чем старше становилась, тем больше почитала. Именно с его помощью она находила свои очки по двенадцать раз в день. А еще жила надеждой, что с его помощью Эйдан станет… директором.

Мимо них пробежали дети, хором прокричав «доброе утро». Эйдан Дьюн прекрасно знал их всех и их родителей. И хорошо помнил их старших братьев и сестер, учившихся в той же школе. Тони же едва помнил… Это было так несправедливо.

— Вчера ночью я познакомился кое с кем, кого ты знаешь, — неожиданно сказал Тони.

— На вечеринке? Сомневаюсь, — улыбнулся Эйдан.

— Я тебе говорю! Когда я разговаривал с ней, то обмолвился, что преподаю здесь, и она спросила, знаю ли я тебя.

— И кто же она? — поинтересовался Эйдан против своей воли.

— Я так и не спросил ее имени. Милая девушка.

— Возможно, бывшая ученица?

— Нет, тогда она знала бы и меня.

— Как все таинственно, — сказал Эйдан вслед заходившему в класс Тони.

В классе повисла тишина. За что дети так уважали его, боялись слово произнести в его присутствии? Ради бога, Тони О’Брайен даже понятия не имел, как их зовут. Он сухо отрабатывал свои часы, и ему и в голову не приходило засидеться допоздна, проверяя домашние задания. В целом он не слишком-то переживал о школьниках. А они искали его одобрения. Эйдан не понимал этого.

Наверняка вы слышали, что женщины любят мужчин, которые обращаются с ними грубо. Он ощутил небольшое облегчение оттого, что Нел никогда не пересекалась с Тони. А потом что-то кольнуло у него внутри, какое-то знакомое ощущение, похожее на то, когда Нел давным-давно оставила его.

Эйдан Дьюн вошел в свой класс и стоял у двери минуты три, пока ученики наконец заметили его и перестали галдеть.

Он подумал, что мистер Уолш, директор, много лет работавший в колледже, мог пройти по коридору. Он вообразил себе это. Вам всегда кажется, что директор проходит мимо вашей двери как раз в тот момент, когда в классе стоит шум и гам. Хотя Эйдану нечего было волноваться. Он был одним из самых уважаемых преподавателей в школе, на хорошем счету, и каждый знал об этом.


В полдень мистер Уолш вызвал Эйдана Дьюна в свой кабинет. Обычно разговор с ним длился не более пяти минут, но сегодня все вышло иначе.

— Мы с вами одинаково смотрим на многие вещи, Эйдан, — начал директор.

— Я надеюсь, мистер Уолш.

— Да, мы смотрим на мир приблизительно одинаково. Но этого недостаточно.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите? — Эйдан сразу решил спросить прямо. Будет ли это философская беседа? Или предупредительная? Или ему объявят выговор?

— Это система, понимаете? Директор не имеет права голоса. Сидит здесь как индюк, и что в итоге?

— Права голоса? — Эйдану показалось, что он понимает, к чему клонит Уолш, но решил притвориться, что находится в полном неведении.

Его решение было неверным и только расстроило директора.

— Ну же, вы знаете, о чем я говорю. О работе, друг мой, о работе.

— Ну да… — Сейчас Эйдан чувствовал себя дураком.

— Мое мнение совершенно не учитывается. Мне просто затыкают рот. Если я решусь, то вы будете на этом месте уже в сентябре. Я дам вам несколько дельных советов, как вести себя с этими грубиянами из девятого класса. Но все же думаю, что вы человек с богатым опытом и чувствуете, что хорошо для школы.

— Благодарю, мистер Уолш, очень приятно это слышать.

— Друг мой, выслушайте меня, прежде чем говорить «спасибо», и вы поймете… что благодарить меня не за что. Я не могу сделать ничего для вас, вот почему пытаюсь поговорить с вами, Эйдан. — Пожилой человек смотрел на него так, как будто Эйдан был отстающим учеником, не имевшим никакой надежды перейти в следующий класс. Именно таким взглядом иногда смотрела на него Нел. Эйдан с грустью осознал вот что: он учил детей с тех пор, как ему исполнилось двадцать два года, уже более двадцати шести лет, но так и не знал, что можно ответить человеку, пытающемуся насильно помочь ему.

Директор посмотрел на него пристально, и Эйдан подумал, что тот может прочитать его мысли.

— Ну, давайте, соберитесь! Не надо смотреть с таким вызовом. Я могу быть и не прав. Я уже старая лошадка и потому просто подумал о подходящей замене. Но я не предполагал, что мои слова могут прийтись вам не по душе.

Эйдан видел, что директор сильно сожалеет, что затеял этот разговор.

— Нет-нет, я просто думаю о том, что вы сказали, я имею в виду, что очень хорошо, что вы поделились своими эмоциями… Я имею в виду… — Голос Эйдана дрогнул.

— Ну, вы знаете, это еще не конец света…

— Конечно же, конечно.

— Я хочу сказать, что вы семейный человек, у вас много преимуществ. Большую часть жизни мы проводим дома, и хорошо, когда есть с кем перекинуться хоть словом. — Мистер Уолш уже много лет как овдовел, а единственный его сын навещал отца очень редко.

— Вы абсолютно верно все говорите, — собрался с духом Эйдан.

— Но? — Директор смотрел на него располагающим взглядом.

Эйдан заговорил медленно:

— Вы правы, это еще не конец света, но я полагаю, я подумал… что, возможно, такой поворот мог бы привнести что-то новое в мою жизнь. Я не имею в виду, что взвалил бы на себя лишние часы, потому что и так провожу в школе достаточно времени. Кстати, я, так же как и вы, влюблен в Маунтинвью.

— Я знаю, знаю, — произнес мистер Уолш мягко.

— Для меня одинаково равны и первоклашки, и выпускники. Это такое счастье — давать им новые знания, видеть, как они взрослеют на твоих глазах. И родительские собрания я тоже люблю проводить, хотя все остальные коллеги терпеть этого не могут, потому что у меня всегда есть что сказать про каждого ребенка и… — Эйдан неожиданно прервался.

Мистер Уолш слушал молча.

За дверью послышался шум голосов. Уже половина пятого, а значит, закончились уроки. Вдалеке раздавались звон сигналящих велосипедов, хлопанье дверей, крики школьников, разбегающихся в разных направлениях к ждущим их автобусам. Скоро в коридорах появятся уборщицы со щетками и корзинками для мусора и начнут подметать полы. А потом раздастся гул моющей машины. Такой знакомый, успокаивающий звук.

— Полагаю, это Тони О’Брайен, — произнес директор немного огорченно. — Похоже, именно его они хотят видеть на этой должности. Но пока ничего определенного, до следующей недели точно. Но вообще они считают его самым вероятным кандидатом.

— Почему вы так думаете? — Эйдан почувствовал легкое головокружение, вызванное ревностью и смущением.

— Я знаю, Эйдан. Но его даже католиком не назовешь. А что за моральные принципы у этого человека! У него нет любви к школе, но они считают, что это человек, проверенный временем. Хотя, если копнуть, в его педагогической практике можно найти множество проблем.

— Когда он ударил восемнадцатилетнего подростка? — уточнил Эйдан.

— Ну, все считают, что парень распространял наркотики, и потому ему нечего делать возле школы.

— Вы не можете просто так оставить ваше место, — произнес Эйдан.

— И я не могу, и вы не можете, но наши дни сочтены.

— Вам шестьдесят пять, мистер Уолш, мне же только сорок восемь, и я никогда не задумывался о том, чтобы сменить должность.

— И правильно делали, Эйдан. Вот о чем я и говорю. У вас есть любимая жена и дочери, жизнь вне школы. Вам нужно держаться за семью и не допускать, чтобы школа заняла место любовницы.

— Вы очень добры, и я ценю ваши слова. И это не лукавство. По правде говоря, благодаря вашим предостережениям я буду выглядеть не так глупо.


Вернувшись домой, Эйдан увидел Нел в черном платье. На шее у нее был повязан желтый платок. В этой униформе она всегда ходила на работу в ресторан.

— Но ты же не работаешь вечером по понедельникам, — прокричал он неожиданно для самого себя.

— У них не хватает сотрудников, и я подумала, почему бы мне не выйти… Сегодня все равно нет ничего хорошего по телевизору, — ответила она и только потом обратила внимание на его лицо. — Там в морозилке возьми кусок мяса, а на гарнир… посмотри, вроде осталась субботняя картошка… жаренная с луком. Хорошо?

— Хорошо, — ответил он. Он не станет ничего говорить ей. Возможно, это даже лучше, что Нел уходит. — А девочки дома?

— Гранья, видимо, переехала в ванную. Очевидно, сегодня тяжелый день.

— Кто-то, кого мы знаем? — Он сам не понял, почему это сказал, и заметил раздражение на ее лице.

— О чем ты говоришь?

— Помнишь, когда они были совсем маленькими, мы знали всех их друзей? — спросил Эйдан.

— Да, а как они будили нас, когда ни свет ни заря начинали кричать и играть в мяч… Ладно, мне пора идти.

— Отлично, удачи. — Его голос прозвучал совершенно бесстрастно.

— У тебя все в порядке, Эйдан?

— Как будто тебе не все равно, в порядке я или нет?

— Что это за ответ? Я задала тебе самый обыкновенный вопрос.

— А я и отвечаю. Тебе это важно?

— Уж не собираешься ли ты вызвать к себе жалость? Всем тяжело, Эйдан. Мы все устали. Никому не живется легко. Почему ты считаешь, что только у тебя проблемы?

— А что, у тебя есть проблемы? Ты никогда мне ничего не говорила.

— А какого черта я должна тебе сейчас что-то рассказывать, за три минуты до автобуса?

И она ушла.

Он заварил растворимого кофе и сел с чашкой за кухонный стол. Вошла Бриджит. У нее были темные волосы и веснушки, как у него, но, к счастью, не такие крупные. Старшая сестра была в мать — блондинка.