Лайза Джуэлл - Холодные сердца

Я снова думала про Риза. В последние несколько месяцев я думала о нем больше, чем за предыдущие двадцать лет. Иногда у меня появляется такое ощущение, будто он вернулся в мой дом. Ты знаешь, как порой бывает с воспоминаниями – они плоские, как лист бумаги. Просто помнишь какой-то факт. Или момент. Но бывает, что воспоминание становится трехмерным, объемным, что оно наполнено запахами, прикосновениями, цветом. И тогда невольно задаешься вопросом: где это пряталось все это время? С тобой такое случается, Джим? Как ты знаешь, я храню так много вещей, потому что они несут в себе присущую им энергию, тень некоего воспоминания, которую отбрасывает каждая вещь. На днях я зашла в комнату Риза. (Я говорила тебе, что сохранила ее в том виде, в каком она была двадцать лет назад? Она совершенно не захламлена. Правда, странно? Возможно, у тебя найдется этому объяснение. Ты мастер выдвигать теории, Джим.) В общем, я вошла в нее, и он как будто был ТАМ! В той комнате. Раньше я ни разу никогда ничего подобного не чувствовала, а ведь, как ты знаешь, Джим, я человек с обостренным восприятием таких вещей. Странно, что раньше со мной такого не бывало. Но я поняла, что это не призрак, это его ДУХ, и тогда я поняла, что дух – это лишь другое обозначение памяти. Чем сильнее память, тем сильнее дух. Как бы мне ни хотелось верить, что дух живет как нечто отдельное от человека, я знаю, что это не так. Человеческий дух продолжает жить в наших умах и сердцах. И мне ТАК ПЕЧАЛЬНО, что все эти годы я отрицала его дух, потому что мне доставляла боль сама мысль о нем. Я как будто подавляла его дух. Держала его взаперти.

Но сегодня по какой-то причине я открыла ему объятия. Приняла его. Все воспоминания. Всю его силу. И он пришел ко мне, мой мальчик. Пришел со всеми вопросами и со всеми странностями. Я словно наяву ощутила запах его волос, увидела, как он сидит, сведя колени. Я ощутила его напряжение. Оно всегда было вокруг него, словно силовое поле. Я услышала его голос – ровный, монотонный. Он всегда так говорил. И я вспомнила – во всех деталях – день, когда он умер. Я была в его комнате. Он, прислонившись спиной к стене и поджав колени, сидел на кровати и ковырял сухую кожу на ладони. На руке у него были часы, большие пластиковые часы с кнопками. На другой руке – грязноватый напульсник. Я пылесосила. (Ха, ты только это представь! У меня был пол, который я могла пылесосить.) Он наблюдал за мной.

Сквозь челку, падавшую на глаза. Наблюдал, не сводя с меня бледно-голубых глаз. Помню, мне тогда подумалось, полюбит ли его кто-нибудь так, как любила его я? Сможет ли кто-то другой разглядеть в нем нечто особенное, притягательное? Согласись, что это ужасно. Мои остальные дети никогда не вызывали у меня подобных вопросов. Я знала: у них есть качества, которые наверняка привлекут к ним других людей. Но только не Риз. Только не он.

О господи, это было одновременно чудесно (ведь он был еще жив) и ужасно (я не любила его так, как надо). Потом это ощущение прошло. Лопнуло, словно мыльный пузырь. И я впервые серьезно задумалась о том, что произошло потом, что случилось в тот вечер. Джим, меня едва не стошнило, ты представляешь? Мне к горлу в буквальном смысле подкатил ком. Я попыталась не думать об этом. Но я хочу чуть позже вернуться в его комнату, может, даже завтра. Хочу снова войти в нее. Вдруг это ощущение повторится. Причем полностью, а не только краткий его миг, который я, словно вырванный из музыкальной пьесы такт, прокручивала в голове все эти годы. Я должна вспомнить все, от начала и до конца. И если, Джим, у меня получится, то я, конечно, все тебе расскажу. Мне хочется, чтобы ты это знал. И, по-моему, это самое главное. Самая суть. Как будто во мне застряла песчинка и обратила в песок все остальное. Но, как ты понимаешь, это отнюдь не жемчуг!

Спасибо тебе, Джим, за то, что ты у меня есть. Что ты всегда готов выслушать меня. Что проявляешь ко мне интерес. Не знаю, что бы я без тебя делала, любовь моя. Честное слово, не знаю.

xxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxxx

Молли и Мэган по-прежнему обитали в дорогом бутике-отеле. Мэган больше не задумывалась о том, во что ей это обходится. Лучше заранее не думать о том, как она расплатится за номер, не упав при этом в обморок или не расхохотавшись истерическим смехом. Увы, рассчитывать на то, что они переселятся в дом Лорелеи, не приходилось. Шел четвертый день. Кухня была наконец расчищена. Они отпраздновали это событие тем, что приготовили ужин и собрались за столом. Нет, до идеальной чистоты еще было далеко – в ящиках стола лежали комки пыли, полки висели криво, столешница вся заляпана, плитка пола стала почти черной от въевшейся в нее грязи. И все равно это уже была кухня. Вот мойка. Вот плита. Жареный цыпленок и тушеная брокколи. Разогретый в микроволновке шоколадный пудинг. Вино, пиво, свечи.

Самым важным моментом стало освобождение желтых стен. Вскоре взору открылась «детская галерея», столько лет скрытая от глаз. Молли тщательнейшим образом ее изучила, высматривая в первую очередь рисунки матери.

– Мам, ты только посмотри. Ты это нарисовала, когда тебе было всего пять лет! Какая прелесть!

Колин и Мэган сфотографировали «галерею», пока та все еще была на стене, после чего бережно сняли рисунки, выбирая из них те, которые следовало оставить, а остальные отправляли в мусор. Под рисунками стена сохранила свой первоначальный яркий цвет. На фоне серой грязи этот ослепительный взрыв желтизны бил в глаза.

Наконец Молли и Мэган вернулись к себе в номер, приняли ванну и облачились в чистые пижамы. Обернув мокрые волосы полотенцем, Молли по-турецки сидела на кровати, разрываясь между двумя увлекательными вещами – СМС подружке и сериалом «Я не знала, что беременна». Мэган только что закончила разговаривать с Биллом и только собиралась открыть книгу, как ее телефон зазвонил снова. Это был Колин.

– Дорогая, – сказал он, – Рори только что нашел в маминой комнате одну вещь. Похоже, что это пароль от компьютера. Ты не могла бы завтра утром забрать из мастерской ее ноутбук? По дороге сюда?

– И что же это такое? – спросила она.

– Просто какие-то каракули. В блокноте. Там написано… – Молли представила, как он опускает на нос очки для чтения, – abc123mbrr.

Мэган, Бетан, Рори, Риз.

– Похоже на то, – ответила она, записывая пароль на листке фирменного блокнота. – Завтра я первым дело съезжу за компьютером.

Повесив трубку, она повернулась к Молли.

– Кажется, у нас есть пароль к бабушкиному компьютеру. Завтра мы попробуем в него войти.

Молли разинула рот.

– Ух ты! – воскликнула она и, вновь повернувшись к телевизору, нахмурилась. – Честное слово, – заявила она, – какой же дурой нужно быть, чтобы подумать, что у нее болезненные месячные, когда у нее между ног уже торчит головка ребенка?

Рори откинулся на сухую, прожженную солнцем траву. Над головой висела почти полная луна, по всему небосклону рассыпались звезды. Луна была та же самая, на которую он смотрел в Таиланде. По бархату неба были рассыпаны те же самые звезды. Просто удивительно, но с каждым днем все более вероятно. Он встал на ноги и босиком прошелся по теплой траве. И внезапно вспомнил. Вспомнил дом. Вспомнил секс с Кайли вон там, рядом с гамаком. Вспомнил, как с водяным пистолетом в руке гонялся за Ризом по садовым дорожкам. Вспомнил, как мать ни с того ни с сего делала колесо. Вспомнил людей, членов труппы его детства, которые покинули сцену, чтобы больше на нее не вернуться: тетушки и дяди, кузены и кузины, собаки, соседи, друзья. Он обернулся, чтобы посмотреть на дом с расстояния. Тот всегда был полон народа, полон жизни.

Сегодняшний вечер прошел отлично. Они расчистили кухню и даже смогли приготовить ужин. Они сидели там впятером, на их лицах играл свет свечей; они ели, пили, вспоминали, как когда-то были одной семьей. Позже, когда женщины разошлись – Мэган с Молли вернулись в свой отель, Бет – в старую квартиру Вики, – Рори поднялся в комнату матери. Его не оставляло предчувствие, что он в ней что-то найдет. Он не знал, что именно. Он не искал что-то конкретное. Просто в его голове появилось несколько черных дыр, которые было необходимо заполнить. Он сел в ее кресло, вдохнул запах ее волос, прилипших к спинке, сухой и пыльный, с едва уловимой чуть прогорклой пряной ноткой, которая в его сознании всегда ассоциировалась с ней. Он надел ее огромные наушники и рассмеялся самому себе. Диджей Лорелея. Он подтянул до самого подбородка ее стеганое одеяло, втянул в себя запах немытого тела, сырости и смерти. Она позволила себе умереть. Интересно, это то же самое, что и самоубийство? Он не знал.

Затем он начал копаться в ее вещах, в бумагах, среди памятного мусора. Старые газеты, не вскрытые счета, гороскопы, аккуратно вырванные из журналов и газет. Шпильки, бархатные заколки для волос, бутылочки с засохшим лаком для ногтей, старые пакетики с чаем, пустые пачки печенья и рисовых пирожных. Пухлый блокнот. Имена социальных работников. Телефонные номера департамента здравоохранения. Все те люди, которые звонили ей, пытаясь помочь. Их номера заносились в блокнот – и забывались. Она не хотела, чтобы ей помогали. Рори обнаружил два маленьких пакетика, завернутых в розовую бумагу. На одном было его имя, на другом – имя Бетан. Он положил их в карман. Пусть полежат до завтра. Потом он заметил клочок сиреневой бумаги, позаимствованный в одной из бумажных башен. На клочке был написан код: abc123mbrr.

Ага, подумал он. Ключ. Что ж, очень даже похоже.

И вот теперь он из угла в угол ходил по саду, пытаясь заполнить голову новыми воспоминаниями. Казалось, он шаг за шагом воссоздает собственное детство. Когда он рос, сад был для него более важен, чем дом. Именно здесь жизнь била ключом. Мячи, собаки, вода, грязь, горки, качели, драки, дурачества. И конечно, поиски яиц. Он помнил здесь каждый уголок. Трещины в каменных стенах. Цветочные горшки и деревья. Он слышал отголосок шума, который производили крылья его самолета, когда он улетал из дома, так внезапно, без секунды сожаления и ностальгии. Затем он просунул пальцы в дыры в стене, моля всех на свете богов, ну пожалуйста, хотя бы одно яйцо. Хотя бы одно крошечное яйцо. Просто для того, чтобы знать: все так и было, он ничего не придумал. И – о чудо! – в следующее мгновение он держал между большим и указательным пальцами маленькое розовое яйцо. Рори с торжествующим видом поднес его к лунному диску, после чего положил в карман – к тем самым двум розовым сверткам, которые обнаружил в комнате матери, и клочку бумаги с паролем. Вздохнул и зашагал назад к дому.