Что верно, то верно, красотой жилище отца похвастать не могло. Стены он покрасил в грязно-белый цвет и развесил на них жуткие акварели в деревянных рамках. Мебель была явно приобретена на распродаже, причем отнюдь не в самом модном и дорогом салоне. Неуютные кресла в каких-то блеклых, как будто выцветших тонах. Такая же бледная, невыразительная стенка, белый пластиковый стол. В общем, Колин поступил точно так же, как когда-то и сама Мэгги, только что выпорхнув из родительского гнезда: а именно, поставил порядок и минимализм выше всяких эстетических соображений. Дом Колина был аккуратен, чист и бездушен. И, да, Мэгги была вынуждена согласиться с матерью, что гостиная скорее напоминала сарай. Зато здесь можно было дышать. Дети могли спать в чистых постелях и без труда найти дорогу в туалет, если им захочется пойти туда среди ночи. Лестница была просторной и абсолютно пустой, и они могли спускаться и подниматься по ней без малейших препятствий.

– Ничего страшного, – прошептала Мэг, раздевая детей и аккуратно складывая их одежду, хотя завтра вечером, вернувшись домой, она непременно бросит ее в стиральную машину. – Чисто и приятно посмотреть.

– Неправда, вовсе не приятно посмотреть, и ты это знаешь. – Лорелея села на подлокотник уродливого кожаного дивана и вздохнула. – Ну разве не обидно?

– Что именно? – Мэгги сложила брючки младшего сына и потянулась за пижамой, которая, сложенная аккуратнейшим образом, лежала в ее дорожной сумке.

– Все. – Лорелея жестом обвела комнату. – Я и твой отец. Я и Вики. Я никогда не сошлась бы с Вики, если бы твой отец сражался за меня. Ты в курсе?

– Нет, – ответила Мэгги, на секунду застыв. – Я этого не знала.

– Да, это было так… – Лорелея снова вздохнула. – Я ничего не знала. Мне кажется, твой отец разлюбил меня уже давно. И, наверно, это ужасно, жить с человеком, которого ты больше не любишь. Это не совсем…

– Хочу есть, – перебил ее Стэнли.

– Не смеши меня! – огрызнулась Мэг. – Ты только что поужинал и съел целое пасхальное яйцо. В любом случае в это время тебе уже полагается быть в постели. Спи, и ты даже не почувствуешь, что тебе хочется есть.

– Но мне хочется, мама. Я проголодался.

– Давай я приготовлю им горячего шоколада? – предложила Лорелея.

– Нет! – едва ли не крикнула Мэг. – Я пытаюсь уложить их спать.

– Да-да! – радостно завопил Стэнли. – Хочу горячего шоколада.

– И я, – поддакнула Молли. – Ну пожалуйста, мамочка!

Все трое кивнули и от волнения сжали кулачки. Мэган же подумала, вот она, магия Лорелеи, во всей своей притягательности, стоило ей только расчистить дом от хлама и отказаться, хотя бы на время, от своего эгоизма. Горячий шоколад перед сном. Им с сестрой часто давали на ночь горячий шоколад. Для этого даже не требовалось предлога. Поздно вернулись домой. Или дождливый день. Триумф. Неудача. День рождения. Болезнь. Мать всегда готовила им горячий шоколад, стоя у плиты в шелковом халате с павлинами. Ее унизанные кольцами пальцы порхали по кухне едва ли не в полночь, собирая кружки и ложки, а однажды даже крошечные разноцветные пастилки, которые Пандора привезла из Америки; ее дети тем временем в ожидании сидели рядком на скамье. Затем шоколад разливался по кружкам из старой кастрюли на длинной ручке, той самой, в которой она кипятила им молоко, когда они были грудными детьми. Эта самая кастрюля до сих пор висела в кухне, украшенная коричневыми кольцами подгоревшего молока. Потом, довольные, они шли спать, не думая о том, что для большего удовлетворения можно выклянчить что-то еще.

– Хорошо, – сказала Мэган и закатила глаза. – Но вы должны быть в пижамах, причесанные и умытые. Договорились?

Дети разразились радостным гиканьем. Лорелея же вскочила на ноги, чтобы проверить, что она сможет найти «в этой убогой крошечной кухоньке Колина». Они так и не докопались до истинных причин того, что случилось, что переместило Лорелею из постели Колина в постель Вики.

Когда в тот вечер Мэган укладывала детей спать, Молли прошептала в темноте:

– Мама!

– Да, моя дорогая, – прошептала в ответ Мэган.

– Сегодня был такой чудесный день.

– Я рада.

– Бабуля такая хорошая. Мне она нравится, хотя с ней никто не живет.

– Вот как? – Мэган не ожидала от дочери таких слов. Раньше мысли об этом не приходили ей в голову, но теперь ей подумалось, что дочь абсолютно права. Несмотря на все ее разговоры об одиночестве, сегодня мать выглядела гораздо счастливее, чем раньше. Мэг сначала объяснила это радостью по поводу их приезда. Но сейчас она подумала, что, возможно, Молли права. Мать счастлива, потому что наконец дом принадлежит только ей одной. Она его полноправная хозяйка. Властительница своего странного замка. Здесь никто не имеет права ни к чему прикасаться, что-то передвигать, на что-то жаловаться. Только она и ее дом. Наконец.

* * *

Бет поискала Колина глазами в очереди зала прилетов Сиднейского аэропорта, а когда нашла, то не сразу узнала. Он загорел, а седые волосы выгорели на солнце, как старые газеты. Обнаженные мускулистые руки были коричневыми от загара, и одну – Бет отказывалась поверить собственным глазам – украшала татуировка. Предплечье опоясывала черная надпись на тайском.

– Пап! – крикнула она, еще даже не поздоровавшись. – Ты сделал татуировку!

Колин отвел руку в сторону, посмотрел на татуировку и довольно улыбнулся.

– Ну да, – ответил он. – Красиво, не правда ли? Тут написано – «Мои дети подобны звездам, что освещают небо». Ну, или что-то в это роде. Но, Бет, ты посмотри на себя. Такая загорелая. Такая счастливая. – Он раскрыл объятья и прижал дочь к себе. От него исходил странный запах. Он пах тропическим зноем. И еще ему явно не помешал бы горячий душ и кусок мыла.

Они прошли к машине Бет. Солнце над головой уже палило нещадно.

– Ух ты! – воскликнул Колин, пока они шагали по парковке. – Сплошной культурный шок. Просто удивительно, всего несколько часов полета, и попадаешь в совершенно другой мир.

Бет отвезла отца в свою небольшую, но симпатичную квартирку в таунхаусе в испанском квартале Сиднея. Всю дорогу Колин быстро и с жаром говорил о своих четырех днях в Таиланде, проведенных вместе с Рори. Казалось, он ловил кайф от своего рассказа.

– Никогда не видела тебя таким счастливым, пап, – призналась Бет, затормозив, и, повернувшись к нему, улыбнулась.

Колин пожал плечами.

– Наверно, я впервые нашел себя в свои пятьдесят девять лет, – с усмешкой ответил он и машинально потрогал новую татуировку. – Мне всегда хотелось попутешествовать, посмотреть мир. Но я никогда не мог себе этого позволить. Из-за твоей матери, как ты понимаешь. А зря. Мне следовало это сделать намного раньше.

Бет снова улыбнулась и пожала ему руку.

– У тебя еще масса времени, – сказала она, – целых четыре десятка лет.

Колин рассмеялся.

– Это ты слегка хватила через край, Бет. Но двадцать – это точно. Я очень на это надеюсь.

Бет открыла дверь квартиры.

– Она маленькая, зато уютная.

– После той норы, в которой я обитал с твоим братом, это настоящий особняк. Уж поверь мне.

Ее первым собственным домом, которым она обзавелась в возрасте тридцати одного года, была небольшая двухкомнатная мансарда с террасой. Если встать на стену и вытянуть шею, с нее был виден кусочек океана. Квартира была обставлена с местных комиссионок и барахолок – Бет не привезла с собой из дома практически ничего. Лишь небольшой чемоданчик. Стоило ей приступить к сбору вещей, как она поняла, что от всего, к чему прикасалась, исходил запах – сырой, плесневелый запах старья. Возможно, у нее разыгралось воображение, возможно, он был лишь в ее голове, тем не менее она решила ничего не брать с собой, а ограничилась лишь сменой белья и туалетными принадлежностями. И вот теперь это место, которое она называла своим, воплощало ее представления о доме. Казалось, она прожила в нем годы. Он выглядел так, будто она жила в окружении старых семейных вещей, хотя на самом деле это были лишь декорации, купленные на распродажах в течение первых недель ее пребывания в Сиднее.

Ей все еще с трудом верилось в то, что она здесь живет. Так быстро изменилась ее жизнь. Она легко представляла себе, как сидит на кровати в своей комнате в родительском доме, слушая, как мать кричит по поводу разбитых цветочных горшков, как сама она рассматривает паутину в углу, как ее мобильник говорит «блям-блям», оповещая ее об СМС от Джейсона. Все, что случилось с ней потом, было одним размытым пятном. В тот вечер она позвонила Биллу и сказала ему, что у нее новый бойфренд. Что между ними все кончено. И как он отреагировал? Помнится, он с явным облегчением вздохнул. А потом усмехнулся и сказал:

– Спасибо. Черт возьми, теперь мы снова можем вести себя как нормальные люди.

Спустя месяц она ответила согласием пойти с Джейсоном в качестве его девушки на свадьбу его сестры, а потом все завертелось и закружилось, словно в безумном вихре. В конечном итоге через полгода она оказалась в Хобарте, с небольшой сумкой в руках.

– Дорогая моя, – сказал Колин. – Ты молодчина. Честное слово. Не квартира, а загляденье.

Бет улыбнулась и повесила сумку на антикварную вешалку.

– Спасибо. Давно пора, не правда ли?

– Да, ты засиделась. Впрочем, так же, как и я.

Бет кивнула и рассмеялась.

– Это все мама.

– И да, и нет. Думаю, мы сами отчасти были виноваты в нашем жалком существовании.

Бет снова рассмеялась. Что верно, то верно, не поспоришь. Взять, к примеру, Джейсона. Как только она переместилась в его полушарие, их отношения продлились всего несколько недель. Вскоре она обнаружила, какое количество красивых, загорелых девушек с нетерпением ждали его возвращения и как рад он был видеть их снова. Вскоре они расстались. Джейсон остался в Хобарте, она перебралась в Сидней. Впрочем, здесь у нее теперь есть новый бойфренд. Он появился буквально через неделю после ее приезда сюда. Работает. Хороший английский парень. Ричард. Тридцать три года. Темноволосый, загорелый, красивый. Никакой жены, никаких детей. Почти никакой разницы в возрасте. Надежный, серьезный. Ей самой с трудом в это верилось. После длительных отношений с Биллом, после этой порочной связи, граничившей с неприличием, после тяжкого груза вины и омерзения, который ей никак не удавалось смыть с себя, она наконец увидела рядом с собой нормального мужчину, к которому испытывала простую человеческую симпатию.