– Мама! Элфи толкнул меня, а папа сказал, что он не виноват, а он сделал это нарочно, но все всегда думают, что виновата я. – Мэг зажала телефон между плечом и ухом и открыла дочери объятия.

– В этом году мне исполнится двадцать восемь, а у меня даже нет парня. У меня нет квартиры. У меня даже нет лучшей подруги. Я чувствую себя какой-то никчемной.

– О, не смеши, Бет. Перестань! Ты лучшая девушка в графстве. Ты прекрасна, ты…

– Смотри, мамочка, смотри! Мне больно, где Элфи толкнул меня, смотри, нужно приклеить пластырь!

Мэг рассеянно поцеловала своего обиженного ребенка и переложила телефон к другому уху.

– Да, но тебе не кажется, что в моем возрасте мало быть просто хорошим секретарем и симпатичной девушкой? Надо жить по-настоящему. Я чувствую себя в ловушке, Мэг. Я чувствую себя Гулливером, связанным крошечными веревками, они такие маленькие, но их так много, что я не могу двигаться. Ты понимаешь, что я имею в виду? И большинство из них находятся в моей собственной голове, потому что…

– Мамочка, идем в бассейн. Пожалуйста, пойдем со мной в бассейн. Я не хочу с папой. Мне не нравится папа. Мне нравишься ты. Пожалуйста, мамочка. Пожалуйста!

– …на самом деле нет никаких причин, из-за которых я живу так, как я живу, разве нет? Почему я не могу уехать из родительского дома, выйти замуж, сделать хоть что-то со своей жизнью?

– Пожалуйста, мамочка, пожалуйста, мамочка, пошли, мамочка, сейчас!

– Хорошо! – закричала Мэг. – Пошли!

– Что?

– Это я не тебе, Бет. Это я Молли. Она хочет, чтобы мы с ней пошли в бассейн. Прости.

Бет вздохнула.

– Не извиняйся. Это я виновата, и мне надо просить прощения, что достаю тебя даже на отдыхе. Я не должна была грузить тебя своими глупыми проблемами.

– Я перезвоню тебе, – сказала Мэг, – через несколько минут. Хорошо?

– Нет, – ответила Бет, – не надо. Правда. Все будет хорошо. Просто это Пасха, ты понимаешь, о чем я. Старею. У меня, наверное, как это называется? Кризис среднего возраста.

– Ну да, – сказала Мэг, – может быть. Но это не так уж и плохо. Знаешь, мне бы так хотелось, чтобы у тебя все было хорошо. Правда. Ты достойна самого лучшего. Я тебе перезвоню. Через пять минут. О’кей?

Они с Молли пошли к бассейну, там Мэган несколько раз подбросила ее, дочурка рассмеялась, они начали брызгаться, радость переполняла обеих. Через некоторое время Мэг с улыбкой повела Молли обратно к шезлонгу, там Молли плюхнулась прямо без полотенца, и вода, стекавшая с нее, капала прямо на книжку Билла.

Мэг взяла телефон Билла, нашла номер Бет в телефонной книге и нажала на вызов. Но тут она наткнулась на журнал звонков.

Мэг присмотрелась повнимательнее. «Странно, – подумала она. – Как странно. Так много звонков, как входящих, так и исходящих».

Она смотрела на экран в течение нескольких минут. Вызовы поступали почти каждый день, с тех пор как три месяца назад Билл купил себе новый телефон. Были и длинные промежутки между вызовами, но только после того, как они уехали отдыхать, а обычно – по три или четыре за день. Мэг попыталась придумать разумное объяснение этой истории звонков. Другая Бет? Не удалось дозвониться до Мэг? Какое-то дело? От этой мысли она даже рассмеялась. А потом улыбнулась.

Конечно.

Это было очевидно.

В следующем месяце у Мэг день рождения. Они планировали вечеринку-сюрприз для нее. Обсуждали подарки.

Она набрала номер Бет, но сестра не ответила.


Бет смотрела на телефон, лежащий на ее кровати.

На дисплее промелькнуло: «БИЛЛ». Это просто издевательство.

Она не могла поверить, что звонила ему во время его отпуска. Самая идиотская вещь, какую только можно придумать. Но ей было все равно. Как она могла выдержать целых две недели, не слыша его голос?

Телефонный звонок оказался настоящим мучением. Все, что она могла слышать, – это звуки той жизни, которую она хотела для себя. Вопящие от радости дети. Плеск воды в бассейне. Звук далеких волн, ласкающих песок. Иностранная речь. Другую жизнь, где жили другие люди.

Рори в Испании.

Мэг и Билл в Греции.

И только Бет по-прежнему здесь: неоплачиваемая няня, стареющая секретарша, компаньонка двух эксцентричных женщин среднего возраста, последняя частичка распавшейся семьи для одинокого старого отца, озлобленная и измученная.


Бет положила телефон под подушку.

Она объяснила Мэг свой звонок достаточно правдоподобно, подумала она. К тому же было чистой правдой, что Билл сказал, что лучше звонить на его номер, когда они уедут в Грецию. Так что Бет, можно сказать, практически не солгала сестре.

Иногда ей было невыносимо противно от того, что она делает. Но Билл. Он стоял между сестрами. Без его поощрения (и Бет действительно считала, что Билл поощрял ее в их отношениях, ведь он рисковал своим будущим каждый раз, когда проводил с ней время) она едва ли смогла терпеть все это. Она бы давно наглоталась таблеток, или перерезала себе вены, или – упокой Господь душу ее прекрасного маленького братика – сама повесилась бы в комнате Риза. Потому что до тех пор, пока Билл хотел ее, у нее был шанс, пусть и крошечный, бесконечно маленький, но все-таки шанс, что, возможно, она поступает правильно.

Снизу сквозь дверь ее спальни доносился запах баранины и розмарина. Она услышала, как кто-то откупорил бутылку вина. Бет вздохнула. Ну вот, опять. А потом подумала, что в следующем году она либо умрет, либо окажется где-нибудь далеко отсюда.


Рори вытер пот со лба и распахнул дверь бара. Он поприветствовал бармена Рамона по-испански и направился к телефону в задней части комнаты.

– Не работает, – сказал Рамон.

– Что? – переспросил Рори. – Ты шутишь. – Он пнул правой ногой панель. Он обещал матери позвонить сегодня. Она сказала, что будет ждать его звонка. Ему пришлось проделать долгий путь от фермы до бара Рамона по тридцатиградусной полуденной жаре, приятного в этом было мало.

– ¿Una Cerveza?[16]

Рори пожал плечами и кивнул. Рамон налил ему немного пива.

Рори одним глотком опрокинул стакан. В такую жару пиво иногда казалось жизненно важным питательным веществом.

– Gracias[17], – устало поблагодарил он.

– De nada[18]. Feliz Pascua[19].

– Да, – ответил Рори. – Feliz Pascua.

Он передал пустой стакан бармену. А потом отправился обратно на ферму.

Кайли сидела на крыльце их домика, держа на груди ребенка, наполовину укрытого пеленкой.

– Тссс, – Кайли прижала палец к губам и нахмурилась.

Потом беззвучно прошептала:

– Засыпает.

Рори улыбнулся. «Хорошо», – подумал он.

Он указал налево и одними губами произнес:

– Оуэн. – Потом изобразил, что курит большой косяк. Кайли цыкнула и закатила глаза.

Оуэн прибыл на ферму три недели назад. Он был строителем и такелажником из Эссекса. Всего какой-то месяц назад он был женат на фотомодели, они жили в большом шикарном доме, имели два автомобиля и выводок породистых собак; потом однажды утром он проснулся и решил, что ничего этого ему не нужно. Оставил дом, автомобили и собак с моделью и оказался здесь с рюкзаком за плечами и адресом Кена, записанным на листе бумаги.

Кен выделил ему фургон, где он мог бы ночевать. В свою очередь, он делал здесь практически все: клал стены, устранял протечки, ремонтировал водопровод – одним словом, все хозяйство было на нем.

Рори постучал в дверь автофургона и отступил на шаг назад.

Через мгновение в дверях появился загорелый мужчина с обнаженным торсом. Его тело было словно высечено из камня, он выглядел довольно устрашающе. Он почесал бритую голову, широко зевнул, обнажая огромные запломбированные зубы:

– Все в порядке?

– Да, – ответил Рори со странным акцентом мокни, который появлялся у него всякий раз, когда он находился рядом с Оуэном. Каждый раз он болезненно ощущал это, но был не в состоянии контролировать свое подражательство.

– Ты только что проснулся?

Оуэн снова зевнул.

– Да, а сколько сейчас времени?

– Около часа.

– Черт, – выдохнул Оуэн. – Господи. – Он снова почесал голову: – Косячок?

Рори кивнул и забрался в фургон.

В фургоне был срач. Там пахло пыльной обивкой, размокшим мылом, копотью и кроссовками Оуэна.

Они с Кайли провели первую пару недель на ферме Кена тоже в фургоне. Потом переехали в дом-фургон. Как только у них родился ребенок, они переселились в сторожку, которая почти не уступала в комфорте дому Кена. И это была единственная польза от ребенка и единственное, что Рори беспокоило в связи с этим.

– Ужасная ночь выдалась? – спросил Оуэн, глядя на Рори и делая самокрутку.

– Бредовая просто, – ответил Рори. – Ребенок просыпался каждые два часа.

Оуэн закатил глаза и присвистнул.

Ребенка звали Тиа. Рори никто не спрашивал, как называть младенца. Он, по сути, не имел права голоса. Точно так же, как его никто не спрашивал о том, стоит ли им обзаводиться ребенком. В это время в прошлом году они были в Великобритании, якобы чтобы повидаться с семьей, но на самом деле, чтобы сделать аборт. Но Кайли совершенно неожиданно, за двадцать четыре часа до обратного рейса, передумала. И они полетели обратно с ребенком в животе Кайли.

Рори было двадцать четыре, когда родилась девочка. Ему казалось, что он сходит с ума. Какой, черт возьми, ребенок в двадцать четыре года? Ребенок доставляет одни проблемы. Отрыжка. Колики. И экссудативный отит.

Напрягал и новый режим дня. Но больше всего – плач по ночам. Это было самой большой проблемой. Из-за этого они ездили в город на прием к врачу чаще, чем надо. Потому что ей нужно было колоть антибиотики, давать лекарства. И это все еще сильнее усложняло жизнь и мешало Рори почувствовать себя настоящим отцом. К тому же он считал, что других такое положение дел тоже возмущает. Иначе и быть не могло, пронзительные крики из-за колик раздавались по семь, восемь раз за ночь и эхом разносились по округе. И с каждым днем стресс усиливался. Ферма Кена была именно тем местом, куда люди приходили в поисках спокойной, тихой и уединенной жизни.