Брэнди Браун и тем более другим слугам совсем ни к чему было знать, что она постоянно носила в кармане какое-нибудь из писем Люка, чтобы перечитать его, когда ей захочется почувствовать его близость. А иногда ей хотелось, наплевав на все условности и обязательства, просто взять и поехать на север, чтобы отыскать его там. Хлоя откинулась на подушки удобного маленького дивана, стоявшего напротив незажженного камина, где они с Люком сидели в тот памятный январский вечер, и услышала, как звучавший в ее сознании низкий голос произносит слова, которые Люку оказалось проще доверить бумаге, чем произнести вслух, когда они были здесь вместе. Как это было похоже на Люка. Но разве смогла бы она любить его так же сильно, если бы он легко и беззаботно выражал все свои чувства?


Здесь, на западном побережье этой прекрасной земли, у меня под окном цветет утесник. Своим видом и терпким пьянящим ароматом он вдруг так остро напомнил мне о моей колючей леди Хлое, что я невольно отложил перо, чтобы помечтать о вас. Теперь я вновь возвращаюсь к этому письму и хочу, чтобы мы снова были вместе. Но на этот раз во всех смыслах, которые несет в себе это слово.


Как это похоже на него: начав с нападок, превратить их в заклинание, подумала Хлоя, проведя пальцем по бумаге в том месте, где его перо высохло, а потом, заново наполнившись чернилами, подправило буквы.

Она так живо представила себе эту сцену, что ей показалось, будто она сидит рядом и укоризненно качает головой на нетерпеливые проклятья, которыми сыплет Люк, проделывая то, что нужно, чтобы продолжить писать.


Поскольку мечтать о вас – это единственное, что мне сейчас доступно, то остается только сидеть и страдать от проклятого отчаяния, представляя себе ваши тонкие брови и быстрое покачивание вашей умной головы, пока вы гадаете, не сошел ли я окончательно с ума от тоски и желания видеть вас рядом, и особенно в своей постели.


Перечитав это место еще раз, Хлоя остановилась и невидящими глазами уставилась на великолепный портрет Виржила и Виржинии, висевший над каминной полкой. Двое влюбленных по-прежнему смотрели только друг на друга, не в силах ни на мгновение оторвать глаз. Когда сердце Хлои перестало нестись с безумной скоростью от одной мысли, что Люк здесь с ней, что он говорит ей эти слова, обнимает ее, словно боится, что она уйдет, Хлоя сосредоточилась на картине и, подметив сходство образов, которые рисовало ее воображение, с нарисованными любовниками, нахмурилась.

Может быть, любить – это и значило принимать все, что готов дать тебе возлюбленный? Откуда Хлоя могла знать это, если до сих пор у нее никого не было? Даже призвав на помощь все свое воображение, она понимала, что рискует. И все же рискнуть стоило. Утонув немного глубже в подушках дивана, на котором сидела с Люком в день оглашения последней воли Виржинии, она снова взяла его письмо и представила себе, как ради нее он пишет эти несвойственные ему откровенные слова, и на ее губах появилась нежная улыбка.


Эта земля так красива, так полна противоречий и неожиданностей, что в самом деле очень похожа на вас. Я уверен, что вы полюбите ее, когда я, разгадав наконец все тайны, привезу вас сюда. И я искренне надеюсь, что мне не придется заставлять себя любезничать с вашей родственницей, на которую я напрасно истратил все свое тепло, так и не растопив ее ледяной холодности. Я скорее соглашусь прижать к себе сосульку, чем вашу знаменитую своей красотой тетушку по отцовской линии, моя Хлоя.

Леди Хэмминг до сих пор необыкновенно хороша, но даже самые близкие ее родственники не смеют приблизиться к ней, опасаясь окоченеть в ее присутствии. Я удивляюсь, что после стольких лет брака она не превратила бедного Хэмминга в ледяную статую. Хотя он, похоже, воспринимает ее больше как недоступную пониманию диковину, чем как подругу жизни.


Хлоя слегка улыбнулась, живо представив себе тетушку, с которой не имела желания знакомиться после того, как та участвовала в планах отца продать Дафну отвратительному старому развратнику. Люк сделал так, что характер этой женщины стал понятен Хлое без необходимости встречаться с ней, и она понимала, что этим он снова оберегает ее. Хлоя нахмурилась и с удивлением подумала, почему это ее не возмущает, несмотря на то что, покидая Кэррауэй-Корт, она поклялась никогда не позволять мужчине руководить ее жизнью.

– Может быть, любить – это и значит позволять другому облегчить твое бремя? – задумчиво произнесла она вслух. – Как бы мне хотелось, чтобы вы двое посмотрели на меня и ответили на мои вопросы, – обратилась она к нарисованным на портрете любовникам. – Что я могу понимать в настоящей любви, если рождена с именем Тиссели?

И, как будто услышав их ответ, что было совершенно невозможно, она мысленным взором увидела прекрасно выполненный портрет первой четы графов Кроудейл, который она видела в Часослове, пока отец не продал его. Без сомнения, эти двое авантюристов любили друг друга, о чем говорили их устремленные друг на друга глаза и сплетенные руки. Семья Тиссели начала свою историю с любви, не признававшей ни границ, ни обстоятельств. Как жаль, что лишь немногие из их потомков следовали этой традиции, сказала себе Хлоя, думая о том, что, если бы Виржил и Виржиния увидели ее сейчас, они могли бы упрекнуть ее за слабость.

– И справедливо, – заключила она. – Впрочем, я никогда по-настоящему не знала их.

«Вы знали меня, – отозвался в ее голове голос Виржинии, звучавший громче, чем при жизни, и с каким-то странным озорством, как будто она с трудом сдерживала смех. – Но я половинка от нас двоих, моя дорогая Хлоя. Такая любовь, как наша, не знает преград», – добавила призрачная Виржиния.

– Даже если это смерть, – ответила Хлоя вслух, радуясь тому, что плотно закрыла дверь, когда пришла сюда помечтать о своей любви.

«Да, пока ты сама не перестанешь дышать», – произнес голос Виржинии, и она, закончив этот воображаемый разговор, снова превратилась в нарисованный образ – прекрасную леди Виржинию, маркизу и леди Фарензе, позирующую для своего третьего свадебного портрета и не видящую вокруг никого, кроме мужчины, за которого она вышла по любви.

Недочитанное письмо Люка по-прежнему лежало перед Хлоей, и она продолжила чтение, снова услышав в голове любимый голос и удивляясь, как могла отвлечься.


У леди Хэмминг нет с вами ничего общего. Пытаться выяснить у нее что-либо о вашей сестре – это все равно что отковырнуть руками кусок от гранитной глыбы. Однако прошлым вечером, после того как мы изрядно углубились в бутылку хорошо выдержанного виски, которую мистеру Хэммингу удалось утаить от своей жены и ее не менее холодного дворецкого, Хэмминг обронил несколько слов о том «печальном деле», как он выразился. Это стоило мне дьявольской головной боли сегодня утром, но, по крайней мере, моя поездка на север не прошла впустую.

Я уверен, что, будучи порядочным человеком, Хэмминг мог бы повлиять на свою супругу, но в ту весну он уезжал в свое поместье в Ирландии, и ее светлость оставалась одна. Он знает, что в его отсутствие что-то произошло, но, чтобы вытянуть из него всю историю, мне, похоже, потребуется еще не раз пожертвовать своим здоровьем.

Я совершенно не понимаю, как вы можете думать, что неважны для меня, когда я рискую своим бедным здоровьем, чтобы разузнать имя и судьбу таинственного любовника вашей сестры. Впрочем, если не считать этого, а также того, что я разлучен с вами и с Ив, должен признать, что моя роль в этом деле достаточно проста.

Похоже, бедняге Питерсу приходится гораздо тяжелее в Лондоне, где он вынужден общаться с самыми отъявленными мерзавцами, каких только можно найти, и посещать самые грязные притоны, чтобы выяснить правду о падении вашего старшего брата. Речь идет именно о падении, Хлоя, во всех смыслах этого слова. Про вашего младшего брата в обществе бытует мнение, что он скорее жертва порока, чем его поклонник, но что касается нынешнего графа, то Фрэнсис Дэшвуд с его дурацким клубом «Преисподняя» бледнеет перед ним.

В ближнем кругу Кроудейлов никого бы не удивило, если бы они узнали и о том, как ужасно он и ваш отец обращались с вами и леди Дафной. Однако Питерс рассказал мне, что ходят слухи, будто один очень богатый лондонский купец ради того, чтобы похвастаться титулом, готов отдать Кроудейлу в жены свою единственную дочь, наивную семнадцатилетнюю девочку. И теперь, пока этот брак не заключен, любой слух о бессердечном отношении графа к его младшим сестрам и племяннице способен разрушить все его планы.


У Хлои от жалости замерло сердце при мысли о том, что несчастная девочка будет отдана на милость такого человека. Ради денег ее брат, ничуть не сомневаясь, женится на ней точно так же, как когда-то сделал отец, женившись на их матери. Хлоя решила, что сделает все, что сможет, чтобы воспрепятствовать этой женитьбе. Но даже отвращение, которое она испытала, прочитав об этом, не могло отравить ощущения счастья, что ее любит такой прекрасный человек, как Люк Уинтерли. Большинство мужчин, почувствовав влечение к своей служанке, вынудили бы ее стать их любовницей еще тогда, десять лет назад, или уволили ее, но Люк даже теперь уехал и оставил ее в покое, предоставив ей, чтобы она могла поверить в невозможное.

Годами он избегал появляться в этом доме, несмотря на то что очевидно любил его, и все ради того, чтобы экономка его тетушки могла спокойно растить дочь. Брэн была совершенно права: этот мужчина обладал удивительным благородством. Хлоя с улыбкой вспомнила, как он сердился, когда ему об этом говорили. От мысли, что ее любит такой удивительный человек, у нее замирало сердце. Чтобы еще раз убедить себя в этом, Хлоя перечитала последнюю часть письма Люка.


Вы должны всячески беречь себя, моя любовь, пока меня нет с вами. Я отправил Джосаю в школу мисс Тибетт с ее полного позволения и одобрения, так что ваша девочка будет в полной безопасности, пока я по крупицам собираю историю похождений вашей сестры. Затем Питерс сможет представить ее олдермену в письменном виде, и тот не сможет отмахнуться от нее, как от сочиненной на скорую руку выдумки какого-нибудь недруга Кроудейла. К тому же у Питерса, судя по всему, имеются самые удивительные связи, поэтому, чтобы я был спокоен, в скором времени к охране Фарензе-Лодж присоединятся один или два храбрых и осмотрительных головореза, которые смогут справиться с любыми попытками причинить вам вред, в том случае, если пойдет слух о том, что я задаю слишком много вопросов об исчезновении Дафны и Хлои Тиссели.