Она любила Люка Уинтерли и наконец призналась себе в том, что любила его уже очень долго. От этого признания Хлоя почувствовала себя свежее и бодрее, она поняла, что это чувство не покинет ее до самого последнего дня. Теперь каждая минута ее жизни наполнилась надеждой. И все же, если бы она вдруг воскресла, объявив миру, что избежала участи, о которой ее семья оповестила свет, и захотела стать женой милорда Фарензе, Верити оставалась причиной, из-за которой леди Хлоя должна была бы умереть, как и ее сестра.

Братья могли пойти на все что угодно, лишь бы не признаваться перед всем миром, что бросили одну сестру рожать, не оказав ей никакой помощи, а другую обрекли на голод вместе с ребенком умершей сестры, который чудом остался жив.

Хлоя сидела, глядя на огонь, и по ее щекам струились слезы. Она прощалась с мечтой, о существовании которой не позволяла себе догадываться. У нее была Верити и обеспеченное будущее, которому могли позавидовать многие женщины, оставшиеся одни с маленьким ребенком на руках. Будущее Верити тоже было обеспечено, и Хлое полагалось бы плясать от радости. Но вместо этого она боролась с печалью, тяжким грузом давившей на грудь, и с желанием выплакаться на облысевший ковер, единственный, который она решилась взять себе в спальню, не боясь услышать упреки в том, что она слишком роскошно украсила собственное гнездо.

Люк наверняка возмутился бы такой бережливости и отнесся к убогому убранству ее спальни с отвращением, но Хлоя прожила большую часть своей жизни среди жалких остатков ушедших времен и привыкла обходиться малым. Сколько она себя помнила, Кэррауэй-Корт был заброшен и постепенно разрушался. Старым слугам оставалось только качать головой, вспоминая, каким он был во времена деда до тех пор, пока их мать не вышла замуж и поместье не перешло к ее отцу, который вскоре уехал, бросив Корт на произвол судьбы.

Но уже тогда ходили слухи о карточной игре графа, его экстравагантных любовницах и о том, что ему непозволительно приводить весь этот низкопробный сброд в дом своей покойной жены, в котором обитали его дочери. Хлоя с горечью подумала, почему ее отец и братья так пеклись о своем имени, когда сами пятнали его с таким энтузиазмом.

Одна фраза из письма Виржинии так глубоко врезалась ей в память, словно ее покровительница нашептала ее Хлое на ухо, и возможный план созрел. Леди Тайверли слыла добродушной болтушкой, но она была дочерью гораздо более богатого и уважаемого графа, чем отец Хлои, и вращалась в самом высшем обществе. Если бы такая леди шепнула слово правды в нужные уши, возможно, Дафну и ее таинственного ребенка стали бы воспринимать как героинь печальной сказки. Это сулило слабую надежду, и сердце Хлои радостно забилось от мысли, что в конце концов они с Люком смогут любить друг друга открыто.

Но сначала она должна была поговорить с Верити, а также настоять, чтобы Люк рассказал правду своей собственной дочери. Лежа в постели и разрываясь между надеждами и мечтами четырех человек, Хлоя чувствовала, как эта тяжесть буквально придавливала ее к матрацу. Даже от мысли об осуществимости своей мечты ее сердце начинало биться сильнее и радостнее, и она ощущала во всем теле нетерпеливое покалывание. И все же Хлоя никак не могла заставить себя поверить, что ее сказка может стать правдой.

Вынув письмо Виржинии из кармана своего аккуратно сложенного платья, она снова нырнула в постель и зажгла свечу. Она велела Верити спать, а теперь позволила Виржинии сделать то же самое в отношении себя. Утром Хлоя очень обрадовалась, увидев, что свеча всю ночь простояла ровно, потому что она заснула, не погасив ее, и мирно проспала всю ночь, не замечая, как стекают вниз капли расплавленного воска.

Глава 15

– Мне надо поговорить с вами наедине, миссис Уитен. Будьте любезны встретиться со мной в зимнем саду через полчаса, – потребовал Люк, когда нашел свою экономку в бельевой комнате, где она, судя по всему, вела не требующую отлагательств беседу со старшей горничной по поводу рваных простыней и тому подобных вещей.

Судя по вспышке гнева, мелькнувшей в ее прекрасных глазах в ответ на его приказание, Люку повезло, что он застал ее не одну и ей пришлось сдерживать себя в присутствии горничных. Сбегая вниз по лестнице, Люк улыбнулся, словно влюбленный идиот, как будто виконты именно так себя и ведут, и направился в конюшню поговорить с Джосаей Биркином о том, что надо подготовить к отъезду и как позаботиться о безопасности дома в его отсутствие. Мысль о том, что ему предстоит расстаться с Хлоей, Верити и Ив, пока он будет выполнять задание Виржинии, слегка подпортила его приподнятое настроение. Отдав приказания Биркину, Люк отправился на свидание с Хлоей.


Утро могло стать ясным, если бы только рассеялся туман. Однако он завис над лощиной, и Люк усомнился, стоило ли назначать Хлое встречу на улице, когда в воздухе чувствовался самый настоящий мороз, превращавший дыхание в ледяные кристаллы. Замерзшая статуя в центре сада по-прежнему смотрела вдаль, но Люк удержался от порыва доверить свои мысли ее равнодушным каменным ушам. Кое-что в этих мыслях было настолько деликатным, что могло быть сказано только заинтересованной персоне.

– Вот вы где, – произнес с приятной хрипотцой голос Хлои так близко от него, что Люк невольно вздрогнул, и хмурое выражение на ее лице сменилось довольной улыбкой.

– Как видите, – ответил он, стараясь, чтобы в его голосе чувствовалось раздражение. Судя по ее ярко вспыхнувшим щекам, ему удалось разозлить ее.

– Как вы можете приказывать мне встретиться с вами здесь в самый разгар моего рабочего дня, когда я разговариваю с горничными? Как вы себе представляете, что подумает прислуга об этом тайном свидании, лорд Фарензе?

– Что я хочу поговорить с вами наедине и не могу сделать это в доме, где повсюду столько любопытных ушей, следящих за каждым нашим движением, – ответил Люк, пожав плечами и понимая, что не прав, если вспомнить, что он хозяин, а она прислуга.

– Зачем вам понадобилось говорить со мной наедине? – сердито спросила Хлоя, и Люк, вдохнув побольше морозного воздуха, приготовился отвечать ей.

– Конечно, чтобы снова просить вас выйти за меня, – непринужденно ответил он, как будто виконты всегда так поступают туманным утром, если им удается нанять такую замечательную экономку, как у него.

– Только и всего? – съязвила она, и Люк подумал, не просчитался ли он, решив разозлить ее настолько, чтобы она стала собой, а не миссис Уитен.

– Нет, не только, – ответил он, сурово нахмурившись. – После десяти лет лжи и притворства, – Люк услышал, как Хлоя выдохнула, словно хотела уничтожить его своим дыханием, – я больше не желаю делать вид, что для меня ничего не значат годы, которые мы потеряли, потому что я был слишком глуп, чтобы забыть о любовных интрижках своей претенциозной жены и разглядеть под маской ваше истинное лицо, Хлоя Тиссели.

– Вы не должны так называть меня, – торопливо возразила она, бросив испуганный взгляд на статую в центре сада, как будто та могла услышать ее настоящее имя.

– Здесь никого нет, а вокруг нас стены высотой восемь футов. Неужели вы стыдитесь меня, миледи?

– Вовсе нет, милорд, – возразила Хлоя так быстро, что ему пришлось скрывать довольную ухмылку.

– Так когда же вы намерены сообщить миру о том, кто вы?

– Когда наступит благоприятный момент, – недовольно пробурчала Хлоя и слегка вздрогнула под его суровым взглядом. – Ну, я не знаю, – призналась она с тяжелым вздохом. – Скоро, – добавила она.

Люк продолжал смотреть на нее с притворным раздражением, хотя на самом деле ему хотелось зацеловать ее, чтобы она потеряла дар речи.

– Когда Верити повзрослеет или, может, когда она сбежит с мальчишкой-коридорным? Или когда ад замерзнет, а я стану таким старым и седым, что буду вам не нужен?

– Вы всегда будете мне нужны, – неосмотрительно сказала Хлоя, и Люк не смог сдержать широкой улыбки, услышав от нее признание, которого ждал больше всего.

– Так выходите за меня, – сказал он, чувствуя, что не может больше сдерживаться.

– Вы можете сделать гораздо более удачную партию, – ответила она.

Чтобы не смотреть ему в глаза, Хлоя уставилась на статую, и Люк тут же взревновал ее к статуе.

– Я не смогу найти себе более подходящей жены, – уверенно произнес он, беря ее лицо в свои большие ладони так, что Хлое пришлось посмотреть вверх, и Люк прочитал в ее необыкновенных фиалковых глазах все сомнения и вопросы и еще пыл и томление, от которых его сердце забилось еще быстрее. – Хлоя, я никогда не встречал женщины, которую бы я так глубоко почитал и так отчаянно хотел, – дрогнувшим голосом сказал он, надеясь, что все остальное она прочитает в его глазах. – С вами я снова стал собой. – Люк поморщился, как будто не мог сложить вместе слова, теснившиеся у него в голове. – Я не могу найти нужных слов. Десять лет я старался не признаваться в этом, но я люблю вас и не перестану любить, даже если вы уйдете.

– Я не могу выйти за вас, Люк.


Хлоя решилась посмотреть в его горящие серые глаза и, увидев в них боль и злость, поняла, что на этот раз простого «нет» ему будет недостаточно. Ее сердце билось с отчаянной силой. Она вглядывалась в бездонную глубину его глаз, где таилась любовь. Там было все, о чем она мечтала, но она снова должна была отказаться от этого.

Лорд Фарензе наконец открыл перед ней всю нежность своего сердца, все свои надежды и мечты, а она снова должна была причинить ему боль. Глаза Хлои наполнились слезами, когда она подумала об отчаявшемся молодом человеке, которым Люк был, когда та ведьма – его жена – превратила в прах все его мечты. Ему нужна была любовь Хлои, и она любила его, но это не означало, что она могла выйти за него, не наградив Верити клеймом незаконнорожденной.

– Почему? – выдохнул Люк так близко, что Хлоя удивилась, как могла оставаться такой спокойной.

– У меня дочь, – грустно ответила она.