Когда он открыл глаза, она с сожалением отметила, что его насмешливое настроение прошло.

— Почему же, он предлагал мне лошадей «получше». Я купил именно ту, что хотел.

Эмма подумала, что она тоже ему не нужна, но ведь он не покупал ее, скорее наоборот, она купила его. И продал его родной брат. Хорошо, хоть деньги достались самому Теодору и он имеет возможность покупать тех лошадей, которых хочет.

После ужина он проводил Эмму в ее комнату, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Эмма с сожалением вздохнула. Ей хотелось стать его женой по-настоящему, но, похоже, сам Теодор теперь этого не хотел.

Итак, ее муж не любит дорогих лошадей. С одной стороны, это обнадеживало, что ее состояние не будет растрачено в ближайшие дни. Да, конечно существовал брачный договор, по которому Теодор не имел права на ее состояние, но если у него не останется другого выбора, когда придется расплачиваться с крупными карточными долгами, он запросто может наплевать на эту бумажку, и Эмма ничего не сможет сделать. Хотя, честно говоря, подтверждений тому, что Теодор — игрок, у нее не было. Она пожалела, что в Лондоне не расспросила кого-нибудь из своих поклонников о пристрастиях Теодора.


Следующий день был точной копией прошедшего дня. Бесконечная дорога, одиночество и скука. Только во время остановок была возможность пообщаться с мужем. Впрочем, он не выказывал желания разговаривать, и отвечал односложно.

— Кто такая тетушка Жюстина? — спросила она за обедом, когда взгляд ее упал на обручальное кольцо.

— Сестра моей матери. Они дочери графа де Кризо.

— Ваша тетя живет во Франции?

— Да.

— Вы у нее жили последние несколько лет?

— Да.

— Почему вы не жили с отцом?

Теодор мрачно взглянул на нее и пожал плечами.

— Мы поссорились. Мадам, мне неприятна эта тема, — сказал он, прежде чем Эмма успела еще хоть что-нибудь спросить. Эмма опешила: она не привыкла к такому прямолинейному изменению темы.

— За что вы выбрали вашу лошадь? — после некоторой паузы спросила она.

— За покладистость, — с намеком ответил он. Эмма скривила губы. Она и так знала, что покладистости в ней не достает. И никогда она больше не будет покорной и послушной, если это не выгодно ей самой.

— Я и так не очень хороший всадник. Еще не хватало сломать себе шею, упав с лошади.

Эти слова изумили ее. Эмма привыкла, что если даже мужчины чего-то не умеют, то они никогда в этом не признаются: или будут бахвалиться, или в лучшем случае промолчат.

— А что вы умеете делать хорошо? — спросила она и почти сразу пожалела о своем вопросе. Теперь он будет говорить без остановки…

Теодор откинулся назад и задумался. Помолчал. Потом загадочно улыбнулся и ответил одним словом:

— Думать.

Эмма ожидала продолжения, а когда его не последовало, сама спросила:

— И все?

Он пожал плечами.

Теодор глядел ей в глаза и улыбался. Он красив, вновь отметила Эмма. Ну на самом деле, не то чтобы очень красив, скорее привлекателен, особенно когда улыбается. Глаза у него были серые. Сейчас в них плясали смешинки. Темные волосы слегка вились на висках. Интересно, находит ли он привлекательными голубоглазых блондинок — таких как она?

Он совсем не такой, как мужчины, которых она знала. Вряд ли кто из них оставил бы ее в покое в первую брачную ночь и в остальные ночи только потому, что она была холодна. Вряд ли кто-то из них так долго терпел бы, что ему наставляют рога перед всем светом, а потом ограничился простым оскорблением. Наедине. Теперь же Теодор и вовсе не поднимал эту тему. И еще вряд ли кто-нибудь из мужчин отверг бы ее, когда она сама предлагала себя. Любой был бы рад воспользоваться ее помешательством (иначе она не могла себе объяснить, почему вдруг вздумала предлагать себя мужу), тем более будучи пьяным, но только не ее муж. Теодор не производил впечатления слабого мужчины — ни телом, ни духом. Значит, все это происходило по каким-то другим причинам, и ей они были непонятны.

Она молчала, размышляя, и Теодор не делал попыток поддержать разговор.

Молоко! Ну кто бы из ее знакомых мужчин заказал молоко?! Сегодня он пил эль, как и она, но вчерашнее молоко не выходило у нее из памяти.

Эмма с нетерпением ждала ночи и отчаянно желала, чтобы в гостинице, где они остановятся на ночь, не хватило комнат на всех. Правда, он может отправить ее спать в комнату со служанкой, а сам заночует с охранниками. Ей казалось, что он человек непривередливый и не будет страдать, что приходится провести ночь в неподобающем окружении.

Приближался вечер, они подъехали к гостинице. Эмма окинула взглядом двор, заполненный каретами, их явно было слишком много. Возможно, ее пожелание сбывается.

— Имеется всего одна комната с маленькой гардеробной, — сообщил Теодор, когда она уже сидела за столом в общем зале. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз. Она подняла на мужа взгляд. — Одна кровать в комнате и одна в гардеробной. Охранники сказали, что не имеют ничего против ночевки на конюшне. Ваша служанка будет спать в гардеробной, рядом с вами, так что очевидно, мне тоже придется ночевать на конюшне.

Эмма разочарованно опустила глаза. На лице ее появилось холодное выражение. Теодор истолковал его по-своему. Голос его стал холоднее.

— Но если вам, мадам, не нравится иметь мужа, ночующего на конюшне, то мне еще меньше нравится иметь жену, которая допустит это.

Эмма молчала, потому что чувствовала: любое слово сейчас приведет к ссоре, и все надежды окончатся ничем. Не говоря ни слова, они съели свой ужин. Потом он проводил ее в комнату, где уже ждала служанка. Теодор бросил быстрый взгляд на кровать, не позволяя себе мечтать о несбыточном.

— Если вам больше ничего не нужно, мадам, то я покину вас, — сказал он. Вот он, ее шанс, поняла Эмма.

— Вы можете остаться здесь, — ничего не выражающим голосом произнесла она, даже не глядя на Теодора. Некоторое время он сверлил ее подозрительным взглядом, потом спросил:

— За что такая милость?

— Вы мой муж, — слегка рассердилась она, что сделало ее голос совсем ледяным.

«Естественно, это неприлично, когда муж достойной леди Эммы недостойно спит на конюшне,» — подумал Теодор и слегка ухмыльнулся. Эмма заметила ухмылку, но не смогла разгадать ее смысл.

— С удовольствием останусь, мадам. Вы очень любезны, — с едва заметной насмешкой сказал он. — Я приду через полчаса, мадам.

Он оставил ее готовиться ко сну.

Эмма нервничала. Уже через десять минут она лежала под одеялом, ожидая, когда он придет к ней. «А вдруг он передумает?» — забеспокоилась она. Вдруг сейчас появится другая комната, где он мог бы переночевать? Хотя с чего бы? Но если он и придет, то захочет ли воспользоваться правами супруга? Если захочет, как она должна себя вести? Дать понять, что будет только рада этому, прямо горит от нетерпения?.. Обнять в ответ, ответить на поцелуй, стонать и извиваться в его объятиях. Пусть она не чувствует того, от чего могла бы стонать и извиваться, но мужчинам такое поведение приятно, она не раз убеждалась.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросила Эмма.

— Лорд Эшли, — ответил ее муж. — Я могу войти, миледи?

— Разумеется, — раздраженно ответила Эмма. Она слышала в голосе его иронию. Она так волнуется, а он только и может, что издеваться.

— Благодарю покорно, — ответил он, входя в комнату и запирая за собой дверь. Некоторое время они глядели друг другу в глаза, словно оценивая противника. Потом Теодор наконец сдвинулся с места, обогнул кровать, задув по пути единственную свечу.

— Я понимаю, мадам, что вам это не очень нравится, но я намерен воспользоваться вашим опрометчивым предложением, — говорил он, раздеваясь. — Меня не очень привлекает идея спать на конюшне.

Эмма затаила дыхание, когда он забрался под одеяло. Она почувствовала на щеке его дыхание и поняла, что он смотрит на нее. Ему осталось только склониться к ней и поцеловать ее, и тогда… Но прошла одна минута, другая, и ничего не произошло. Он по-прежнему просто смотрел на нее. Правда, что он мог увидеть в полной темноте?

— Чего ты ждешь? — в недоумении спросила она, не выдержав напряжения.

— Чуда, — ответил он после короткой паузы. Голос его был сух, как воздух в пустыне, без тени иронии. После этого он наконец отвернулся, устраиваясь в постели.

«Какого чуда?» — в полной растерянности подумала Эмма. Может, он не состоятелен как мужчина, не в состоянии взять женщину? Тогда понятно, почему у него нет любовницы. Но нет, когда Теодор говорил с братом, он очень возмущался, что Джонас обрек его на монашескую жизнь. Значит, в принципе он способен. Вероятно. Она припомнила первую брачную ночь, когда он целовал ее и прижимался к ней всем телом. Был он возбужден или не был? Может быть, все дело в ней, может быть она не возбуждает его? С такими грустными мыслями она заснула.


Поместье производило угнетающее впечатление, вынуждена была признать Эмма. Когда они проезжали через деревню, опытным взглядом она отметила заплатки в крышах домов, в сараях, в оградах — словом, везде. Видно было, что многие дома пустовали: очевидно, кто-то предпочел уехать в поисках лучшей жизни. Дорога, ведущая к дому, находилась в ужасном состоянии, хотя было заметно, что ее уже начали ремонтировать. Эмма улыбнулась: Теодор не зря тратил время и ее деньги. Вероятно, если она попросит, он покажет ей и остальные улучшения. Она действительно собиралась помочь ему и даже дать еще денег, если потребуется. А судя по тому, что Эмма видела из окон кареты, они ему определенно потребуются.

Они подъехали к дому незадолго до обеда. Эмма очень надеялась, что у Теодора приличный повар.

Эмма восхищенным взглядом окинула дом, когда выходила из кареты.

— Не обольщайтесь, мадам, — заметил ее взгляд Теодор. — Снаружи дом выглядит лучше, чем внутри.