Последние четыре мили пути он мечтал о свидании со своей молодой женой Элеанор. Ничто лучше объезда владений не сможет напомнить рыцарю о его супружеских обязанностях. Зато у Франсуа будет что показать будущему сыну, когда они отправятся в поездку по Бретани — так же как его отец некогда показал феод ему самому.

Вот сейчас он попьет водицы с дороги, может быть, даже поплещется в купальне… Франсуа думал о том, как бы ему обустроить, чтобы Элеанор понесла. Покуда ответы гордячки на его домогания оставляли желать много лучшего. Элеанор была леди. Она знала свои обязанности и свое место. Однажды, дай-то небо, Элеанор станет его графиней, но за этот титул она должна родить семейству де Ронсье сына-наследника. Конечно, у Франсуа уже имелась дочь — но зачем ему дочь? У него должен быть сын, и он сам выбрал Элеанор из сливок французской знати, предоставив ей честь стать матерью его наследника.

Нет, Элеанор была чересчур умна, чтобы просто отказать Франсуа. Но при этом не выказывала ни малейших признаков желания. Она никогда не проявляла инициативу в этом вопросе. Франсуа мечтал, чтобы Элеанор хоть на часок или около того забыла о том, что она была леди… С Джоан это удавалось. Почему же не получается с Элеанор?

Он был женат на ней уже три года, и все это время она оставалась холодна. В той же самой кровати с пологом, где они когда-то наслаждались с Джоан, Элеанор улыбалась своей неопределенной мечтательной улыбкой, лежала на спинке, вытягивала ножки, позволяла ему делать с собой все, что ему захочется. Но ведь ни разу, ни разу не проявила она никаких чувств. Она никогда не подталкивала его ни на какие действия, никогда не начинала любовной игры первой. И сегодня Франсуа не очень-то надеялся разбудить страсть у холодной аристократки. В конце концов, она была почти девочкой, когда он повел ее под венец, всего четырнадцати зим от роду. Тогда он надеялся, что через пару лет она созреет и все наладится. Теперь ей было уже семнадцать. Самый сок. Пора ей стать настоящей женщиной, какой была когда-то Джоан.

Порою случалось — и это были ужасные минуты, — когда Франсуа являлась на ум покойная Джоан. Он пытался гнать видение от себя, но что он мог поделать? Его милая, такая земная Джоан обладала страстной натурой, не очень подходящей будущей графине, о чем не уставала напоминать сыну его властная матушка. Но для Франсуа все это было неважно. Он любил Джоан. И он взял ее в жены, невзирая на аргументы матери.

Въехав в ворога замка, Франсуа бросил поводья конюху и слез с седла. Он бросил взгляд на анфиладу арок, высматривая вход в донжон и надеясь увидеть Элеанор, встречающую его на ступенях лестницы. Однако ее не было, а вместо того к нему подбежала дочь, одетая как уличный оборвыш.

— Подожди, Оливер, — сказал Франсуа. — Мне нужно кое-что забрать из торока.

Пока Франсуа рылся в своем багаже в поисках дорогого подарка, который купил молодой жене, решив попробовать таким способом добиться ее расположения, граф Роберт спрыгнул с седла.

— О, мой Бог, я уже не тот, что был прежде, пожаловался граф, растирая руками бедра, чтобы восстановить кровообращение. Он снял шляпу и запустил пятерню в густые, но уже седые волосы. Некогда графская шевелюра была темна как ночь, но единственным, что напоминало об этом, оставались черные брови, крутыми дугами вздымавшиеся над пронзительными голубыми очами.

Франсуа достал свой подарок, аккуратно завернутый в лоскут небеленого полотна. Это была серебряная шкатулка с замочком и массивным золотым ключиком. Франсуа распорядился, чтобы на крышке выгравировали фамильный герб семейства де Ронсье — пятилистник в венце из терновых ветвей. Подушечки внутри шкатулки были сработаны из пурпурного бархата. Да и ключик был замысловато украшен, представляя собой золотое кольцо с розочкой, которое, как рассчитывал Франсуа, подойдет на средний палец белой ручки Элеанор. Ключиком можно было пользоваться, только сняв кольцо с пальца. И шкатулка, и ключик стоили Франсуа целую кучу денье, но он не считал это слишком дорогой ценой, если бы ему удалось с их помощью хоть немного растопить ледяную холодность Элеанор. Кто знает, возможно, тогда он смог бы сбросить с себя то бремя горя, что пригибало его к земле с того самого дня, когда его милая Джоан легла в могилу.

— Папа! Папа! — кричала Арлетта, стараясь привлечь к себе его внимание, ведя под уздцы своего пони к камню у двери конюшни, с которого было сподручно вскакивать на коня.

Младший сын сенешаля, Обри, обожавший играть в конюха, продолжал убираться в стойлах, вилами забрасывая запачканную солому на телегу, в которой ее вывозили за стены замка.

Крепко сжимая серебряную шкатулку в руке, Франсуа вытер пот со лба.

— Что, дочка?

Даже не воспользовавшись камнем, Арлетта вскочила на своего пони. Ее щеки пылали румянцем, голубые глазки сияли, а носик еще больше походил на нос Джоан, чем раньше. У него даже защемило сердце. Франсуа посмотрел вдаль, на анфиладу. Элеанор не вышла.

— Смотри на меня, папочка! Смотри, что я умею делать!

Обри отбросил вилы и пристегнул корду к уздечке пони.

Ну конечно, Арлетта снова выдумала какое-нибудь ребячество и хочет показать ему!

— Можно начинать, господин? — Сын Хамона взирал на Франсуа, ожидая разрешения.

Франсуа рассеянно кивнул. Но где же Элеанор? Он хотел видеть ее глаза, когда она будет разворачивать его подарок. Он решил, что не следует вручать его сразу. Сначала он вымоется и поест. Он подождет той минуты, когда они лягут.

— Господин? — Обри привлек внимание отца к дочери.

— Ну, давайте, показывайте, что там у вас?

Подошел и граф Роберт.

— У нее задатки хорошей наездницы, Франсуа, — улыбнувшись, сказал он, с симпатией наблюдая за Арлеттой. — Она научилась ездить без седла, пока нас не было.

— Да? — В проеме двери так никто и не появился.

Граф Роберт похлопал сына по плечу.

— Что ты там высматриваешь, Франсуа? Взгляни на свою девчонку. Клянусь святыми мощами, она скачет стоя! Она умеет обращаться с лошадью, моя маленькая внучка. О, эта веточка от моего старого ствола…

— Да, недурно, — позевывая, согласился Франсуа. Он заметил, что рубаха дочери была порвана и на спине пятно от сырой травы, а ее ботинки все в пыли. Нужно поговорить со старой Агатой. Джоан любила старуху — это она выбрала Агату в няньки для Арлетты, — но теперь, похоже, Агата не справлялась с надзором за этим сорванцом. Или Агата обленилась, или она стала совсем старой. Нельзя позволять Арлетта дичать до такой степени. Сколько же ей теперь? Семь, или около того. Пора подумать о ее внешнем виде и о поведении Это же просто позор, да и только.

В этот момент у входа в донжон произошло какое-то движение, и на верхней ступеньке лестницы показалась его жена, вышедшая наконец поприветствовать мужа. Элеанор, стройная женщина холодного и непорочного вида, была одета в льняное кремовое платье, расшитое узорами, и тунику цвета слоновой кости. Талию охватывал пояс с серебряной пряжкой, безупречная белая мантилья прикрывала прекрасные волосы и точеную шею, а подбородок и щеки были скрыты под колышащейся муслиновой вуалью. Его королева. Его прекрасная снежная королева…

Забыв обо всем, Франсуа сделал шаг в ее сторону.

— Папа, посмотри! Посмотри на меня!

Нехотя Франсуа оторвал взгляд от жены и обернулся на голос дочери. Она стояла во весь рост на спине пони, буйные рыжие кудри выбивались из-под ленты и падали на лицо Арлетты, напоминая язычки пламени. Но ему было совсем не интересно смотреть на нее.

Хани ходил равномерными кругами вокруг младшего Хамона, словно мул, крутящий мельничное колесо. Арлетта вытягивала шею, чтобы уловить отцовский взгляд.

— Смотри, папа! Смотри, что я умею делать!

Позади него откуда-то сверху, из дозорной бойницы звонкий мальчишечий голос скомандовал:

— Прямее, Арлетта! И двигайся плавнее, а то потеряешь равновесие!

Это был Джехан. Он, сжимая в руке копье, сидел на корточках на краю деревянного настила и не отрывал глаз от наездницы. Вспомнив, что его обязанность — стоять на часах в надвратной башенке, Франсуа бросил в его сторону неодобрительный взгляд. Джехан покраснел и ретировался на свой пост.

Оборачиваясь к дочери, которая все еще старательно балансировала на спине пони, Франсуа краем глаза заметил, что Элеанор пересекла внутренний дворик и стоит под аркой, тоже поглощенная этим зрелищем.

Ее светлые глаза встретились с глазами мужа, и она подарила ему одну из своих еле заметных улыбок.

— Приветствую тебя дома, господин, — сказала она.

Франсуа двинулся в ее сторону.

— Папа! Папа!!

В этот момент пони зацепился копытом за высушенный солнцем корень между плит и сбился с аллюра. Арлетта взвизгнула, как сойка, и взлетела в воздух. Приземлилась она удачно: верхней половиной в тачку с навозом, нижней — рядом с ней. Выбравшись из навозной кучи, она приняла сидячее положение; в заляпанных волосах торчала солома, а щеки были краснее грудки снегиря. Взглянув на Франсуа, она разрыдалась.

Обри бросил повод, на котором лошадь бегала по кругу, и кинулся к Арлетте. Франсуа, бросив в их сторону сердитый взгляд, обернулся к жене и протянул ей ладонь в знак приветствия. Элеанор, немного поколебавшись, приняла ее. Они пошли рука об руку по направлению к залу.

— Я никогда не знаю, что Арлетте взбредет в голову в следующий момент, — сказала Элеанор своим нежным голосом.

— Да-да, ее поведение доставляет всем нам непредвиденные хлопоты. Я думаю, что пора заняться ею всерьез. Только посмотри на девчонку: волосы встрепаны и взъерошены, одежка грязная и рваная, да еще, того и гляди, с нее свалится. Она чересчур резва, чтобы Агата смогла с ней справиться…

— Господин, но они души друг в друге не чают, — высказала свое мнение жена.