ПОКОРНАЯ ДОЧЬ

«Ибо Я, Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня».

(Исход 20,5)

Глава первая

Декабрь 1173 года, Хуэльгастель, Высокий замок, Южная Бретань.


Вспоминая о прошедших годах, Арлетта пребывала в уверенности, что Рождественский пост 1173 года стал в ее жизни тем поворотным пунктом, с которого начались все ее несчастья. И прошло не меньше двадцати долгих лет, пока ей не удалось выйти победительницей из изнурительной борьбы с судьбой и ступить на свой собственный путь в этой жизни…


А в те декабрьские дни Арлетта, всеми любимое и лелеемое дитя, наслаждалась всеобщим вниманием, считая это само собой разумеющимся. Своенравный рыжеволосый комочек энергии, с искрящимися голубыми глазенками, она, внучка властного графа Роберта де Ронсье, двух с половиной лет от роду, нисколько не сомневалась, что является тем центром, вокруг которого вращается весь окружающий мир. Ужас и мучение нянек, Арлетта не только распоряжалась всеми комнатами в верхнем ярусе замка — женским царством, — но пыталась забрать в свои хрупкие ручонки и весь замок; да что там — вдобавок к тому и замковый дворик, опоясанный высокими стенами.

Но в то воскресное утро приключилось нечто такое, что основательно переменило ее жизнь.

Начать с того — и это показалось ей очень странным, — что в первое воскресенье поста мать Арлетты, леди Джоан, пропустила торжественное богослужение по этому случаю. Едва месса подошла к концу, малышка выкинула очередную каверзу, добавившую няньке Агате немало седых волос. Она промчалась по длинному коридору часовни и мигом вскарабкалась на четвереньках по витой каменной лесенке, ведущей в спальную комнату ее матери. Арлетта делала это куда проворнее многих взрослых, привыкших ходить на своих двоих.

Она застала свою мать в постели закутанной в ворох мехов и толстых покрывал, укрывавших ее раздутый живот. Волосы госпожи Джоан де Ронсье были темны, как безлунная ночь, и никто бы не сказал, что Арлетта, уродившаяся в отца огненно-рыжей, — ее дочь. Госпоже было уже восемнадцать, она вновь была беременна, и родовые схватки вот-вот должны были начаться. Все обитатели замка лелеяли надежду, что родится мальчик — Франсуа де Ронсье, сыну графа Роберта, пора обзавестись наследником.

На мгновение Арлетта застыла в дверях, оглядывая комнату. Она была еще слишком мата, чтобы понимать всю серьезность происходящего с ее матерью, и никак не могла взять в толк, почему гончий пес Габриэль, любимец Джоан, имевший обыкновение разлечься на полу спальни, отправлен в какое-то другое место.

В небольшом камине, как обычно, горел огонь, но сегодня, по-видимому, тепла его было недостаточно, так что слуги позаботились о высокой жаровне, мерцавшей и дымившейся на медном листе, расстеленном поверх досок пола, прямо в центре спаленки. Рядом с нею поставили деревянную ширму с росписью, изображавшей золотистых крылатых ангелов на белом фоне. Золотые пряди волос струились по их плечам, а сами их обладатели взмывали к небосводу. Каждое из этих созданий прижимало к розовым губкам сверкающую свежей позолотой трубу.

Леди Дениза, супруга сэра Хамона ле Мойна, замкового сенешаля, не отрывала взгляд от каминных щипцов, воткнутых прямо в раскаленную сердцевину жаровни. Она была на полтора десятка лет старше роженицы и успела немало узнать о повивальных делах и заботах. Ее пригласили к леди Джоан в качестве повивальной бабки; в настоящее время она готовила вытяжку из сушеных корешков гравилата, растворенного в красном вине. Считалось, что это снадобье снимает боль родовых схваток.

Держа высокий бокал с вином в одной руке, она вытянула щипцы из жаровни и погрузила в темную жидкость. С шипением поднялись клубы едкого пара, по комнатке разлился пряный коричный аромат. Занятая помешиванием зелья, леди Дениза не заметила, как ребенок проскользнул через заслон рогозовых циновок.

— Мамочка! — крикнула Арлетта, радуясь тому, что ей удалось проникнуть к матери без ожидавшихся сложностей. — Мама спала? — Для своего возраста девочка уже знала немало слов.

Госпожа Джоан улыбнулась неожиданной гостье и протянула руку навстречу дочери. Как всегда кудряшки цвета меди никак не хотели лежать аккуратными прядками, окружая сияющим облачком узкое бледное личико — Арлетте не досталось того утонченного молочно-белого цвета кожи, который обычно встречается у рыжих девочек.

— Нет, милая, мне не до сна. Но я по тебе соскучилась. Ну-ка, иди сюда. Давай, обними меня покрепче, доченька.

Светясь от счастья, Арлетта вскарабкалась на высокую и просторную постель под балдахином и нырнула под тяжелые покрывала — маленькое тельце тесно прильнуло к материнскому боку.

Показавшаяся в дверях нянька Агата, переводя дыхание, прислонилась к косяку. Этой толстенькой щекастой женщине было под сорок, и быстрая ходьба вызывала у нее одышку и заставляла поминутно хвататься за бока.

— Госпожа, госпожа! Это я виновата! Уф, она бегает так резво, мне за нею не угнаться. — Ступая с поразительной для своей комплекции мягкостью, Агата приблизилась к ложу. — Иди-ка сюда, молодая хозяйка! Только подумать, ты досаждаешь твоей бедной мамочке в такую минуту. Ну-ка, мигом! Оставь госпожу Джоан в покое!

Клубочек на постели шевельнулся, потом снова затих.

Леди Джоан закусила губу: схватка, самая неистовая с начала родов, скрутила ее тело. Когда боль отпустила, роженица подняла затуманенный взор на Агату. Как и у дочери, ее глаза были голубыми, лишь зрачки окаймляла серая полоска, тонкая, как ниточка.

— Агата, Арлетта ничуть не мешает мне. Это я ее сюда позвала. Я хочу, чтобы она тоже поняла, что происходит, и не боялась этого.

Агата бросила быстрый оценивающий взгляд на роженицу. На высоком челе с узкими ниточками бровей блестели крупные капли, потемневшие колечки волос на висках насквозь пропитались потом, в уголках напряженного рта спрятались крохотные морщинки. Агата скрестила руки под своим массивным бюстом. Сама она, мать двоих детей, хорошо понимала, сколь тяжело было для молодой матери такое испытание, хотя ее собственные птенчики уже давно выросли и выпорхнули из гнезда.

— Однако, госпожа…

— Помолчи, Агата, — прервала ее не терпящим возражений тоном Дениза и шагнула к постели, сжимая в руке кубок. Нянька отступила на шаг назад и повернулась к жаровне, чтобы погреть закоченевшие руки в идущем от нее тепле.

— Я считаю, вам следует выпить вот это, госпожа моя, — объявила леди Дениза.

Сморщив носик, молодая роженица отстранила кубок от лица.

— Благодарю, но…

— Вам станет легче…

— Вино затмит мой разум, а сегодня я хочу, чтобы он был ясным, как никогда. Кроме того, мне не по вкусу гвоздичный настой.

— Это гравилат — гвоздикой здесь и не пахнет, — леди Дениза потянула носом. — Хорошо, госпожа, не буду настаивать. Если все же надумаешь, я поставлю это вот здесь.

— Благодарю тебя, Дениза. — Спазма перекосила лицо Джоан, судорожно сжавшей в кулаке краешек одеяла. — Арлетта?

Рыжая головка высунулась из-под одеяла, на личике девочки сияла шаловливая улыбка.

— Что, мамочка?

Ребенок, балуясь, принялся елозить под одеялами, задев при этом Джоан.

— Тише, Арлетта! — Джоан едва подавила стон. — Мне нужно кое-что сказать тебе.

— Мама? — Ребенок на мгновение затих, протянув пальчики к материнской каштановой пряди, девочка начала теребить стягивающую их ленту, засовывая ее кончик себе в рот и с причмокиванием сося ее.

Агата зашикала на нее.

— Оставь, Агата, пускай, — терпеливо сказала леди Джоан, и тотчас же очередная схватка погасила улыбку на ее лице. Хватаясь за живот, Джоан побелела как свежевыстиранная простыня, погружаясь в объятия боли.

— Мама? — и Арлетта выпустила материнские волосы. Лента развязалась, но никто не обратил на это внимания. — Мама, болит?

— О Господи! Да, болит, — выдавила из себя леди Джоан.

Агата шагнула вперед и подхватила девочку с постели.

— Выпейте, полегчает, — леди Дениза вновь подносила отвергнутое питье ко рту роженицы. — Зачем мучиться?

— Не теперь. Выпью, но не теперь. Где Арлетта? Агата, постой же!

В дверях произошла заминка: бабушка Арлетты, Мари де Ронсье, тяжело ступая, вошла в комнату в сопровождении своей служанки. Как и леди Дениза, графиня Мари де Ронсье была полна достоинства и всем своим обликом излучала решительность и непреклонность.

— Закрой дверь, — скомандовала она.

Со скоростью ошпаренной кошки служанка бросилась выполнять приказание.

Высокая и худая, графиня Мари обладала запоминающейся внешностью. На ее лице с четко очерченным контуром выделялись пронзительные черные глаза и нос, который ее друзья считали властным, но большинство находило в нем сходство с клювом хищной птицы. Женщина поистине неустрашимая, графиня держала большую часть своих людей в ежовых рукавицах.

— А что делает здесь этот ребенок? — острые глаза Мари оценили все происходящее с первого взгляда. — Агата, убери ее.

Агата неловко поклонилась в сторону графини и бочком прошлепала мимо нее, прижимая Арлетту к своей объемистой груди.

— Агата, подожди! — раздался возглас из-под балдахина.

— Ну что еще, Джоан? — графиня предпочитала разговаривать в бодром тоне. — Тебе не нужно шума и возни, не так ли? Ты вела себя куда как хорошо, когда рожала Арлетту.

— Графиня, вы не поняли, я только хотела объяснить ей, как… о-ох! — Лицо Джоан исказилось.

Леди Дениза откинула покрывала и, нетерпеливо откинув вуаль с лица, графиня наклонилась для проведения обследования.