ПРОЛОГ

Даже с учетом капелек пота на лбу и прерывистого дыхания, она не выглядела больной. Ее кожа не имела привычного персикового оттенка, а глаза не светились так ярко, но она все еще была красивой. Самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел.

Ее рука соскользнула с кровати, а пальцы судорожно сжались. Мои глаза прошлись по ее пожелтевшим ногтям, тонким рукам и костлявым плечам, прежде чем остановились на глазах. Она смотрела на меня сверху вниз, и слегка приоткрытые веки говори мне, что она знала, что я здесь.

Это было тем, что я любил в ней. Когда она смотрела на меня, она действительно замечала меня. Она не смотрела мимо меня, задумавшись о десятках вещей, которые ей надо было сделать; не делала вид, что слушает мои глупые истории. Она слушала, и это действительно делало ее счастливой. Все остальные, казалось, не слушая, кивали мне, но не она. Никогда.

“Трэвис”, сказала она дрожащим голосом. Она прочистила горло, и уголки ее рта немного приподнялись. “Иди сюда, малыш. Все хорошо. Подойди.”

Папа, положив кончики пальцев на основание шеи, подтолкнул меня к ней, прислушиваясь к словам медсестры. Он называл ее Бекки.

Первый раз она пришла в наш дом несколько дней назад. Бекка говорила очень мягко, и ее глаза выглядели по-доброму, но она все равно мне не нравилась.

Я не могу объяснить, но одно ее присутствие нагоняло страх. Я знал, что она была там, чтобы помочь, но не считал это хорошей идеей, хоть папа и хорошо с ней обращался.

Толчок папы заставил меня сделать несколько шагов, достаточно близко, чтобы мама смогла прикоснуться ко мне. Она протянула свои длинные, изящные пальцы, и взяла меня за руку. “Все хорошо, Трэвис,” прошептала она. “Мама хочет кое-что сказать тебе.”

Я засунул пальцы в рот и начал водить ими по деснам, неожиданно разнервничавшись. От моего кивка, ее слабая улыбка стала шире, потому я приложил все усилия, чтобы махнуть головой как можно сильнее, и подошел к ней.

Она собрала последние силы и перевернулась поближе ко мне, а затем глубоко вздохнула.

— То, о чем я тебя попрошу, будет тяжелым заданием, сынок. Но я знаю, что ты справишься, ведь ты уже большой мальчик.

Я вновь кивнул, отобразив ее улыбку, хоть она была и ненастоящей. Казалось неправильным улыбаться, когда она выглядит такой усталой, но моя храбрость делала ее счастливой. Потому, я был храбрым.

— Трэвис, мне нужно, чтобы ты меня внимательно выслушал, и даже более того, запомнил все, что я скажу. Будет тяжело. Я начала учиться запоминать в три года и… — она умолкла, почувствовав накатившую волную боли, которую не смогла подавить.

— Боль становиться невыносимой, Диана? — Бекки ввела ей иглу в вену.

Через пару секунд, мама расслабилась, сделала глубокий вдох и попробовала снова:

— Можешь сделать это для мамочки? Сможешь запомнить все, что я скажу?

Я вновь кивнул и она поднесла руку к моей щеке. Ее кожа не была теплой, и она едва смогла две секунды подержать руку на весу, прежде чем та затряслась и упала на кровать.

— Первое — быть грустным нормально. Это нормально, что ты что-то чувствуешь. Запомни это. Второе — оставайся ребенком так долго, как сможешь. Играй в игры, Трэвис. Веди себя глупо, — ее глаза потеплели. — и еще, вы с братьями должны всегда заботиться друг о друге, как и о вашем отце. Даже когда вы вырастете и разъедетесь — очень важно возвращаться домой. Хорошо?

Моя голова быстро затряслась вверх и вниз, в отчаянном желании порадовать ее.

— Однажды, ты влюбишься, сынок. Не останавливайся на первой попавшейся девушке. Выбери ту, которая не будет легко даваться; ту, за которую придется бороться. Никогда не переставай бороться. Никогда, — она сделала глубокий вдох. — никогда не переставай бороться за желаемое. И никогда — она нахмурилась. — не забывай, что мамочка любит тебя. Даже если меня нет рядом. — по ее щеке потекла слеза. — Я всегда, всегда буду любить тебя.

Она прерывисто вдохнула и закашлялась.

— Ладненько. — сказала Бекки, засовывая себе в уши какую-то смешную штуку. Ее конец она приложила к маминой груди. — Время отдыхать.

— Нет больше времени. — прошептала мама.

Бекки посмотрела на моего папу.

— Осталось совсем чуть-чуть, мистер Мэддокс. Вам лучше привести остальных мальчиков, чтобы они могли попрощаться.

Папины губы сжались в прямую линию и он покачал головой.

— Я не готов. — сказал он срывающимся голосом.

— Вы никогда не будете готовы потерять жену, Джим. Но вы же не хотите, чтобы она ушла, так и не попрощавшись с сыновьями?

Папа задумался на мгновение, затем утер нос рукавом и кивнул. Он вылетел из комнаты, будто был в ярости.

Я наблюдал за мамочкой; как она тяжело дышит, а Бекки посматривает на какие-то циферки на коробке рядом с ней. Я дотронулся до маминого запястья. Похоже, Бекки знала что-то, чего не знал я, и от этого у меня в животе екало.

— Знаешь, Трэвис, — она наклонилась, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — лекарство, которое я дала твоей маме, сделает так, что она заснет, но она все равно сможет услышать тебя. Ты все равно сможешь сказать мамочке, что любишь ее и будешь скучать, а она все услышит.

Я посмотрел на маму, а затем быстро закачал головой.

— Я не хочу скучать по ней.

Бекки положила свою мягкую, теплую руку на мое плечо, как делала мама, когда я был расстроен.

— Твоя мама хочет остаться здесь, с тобой. Очень хочет. Но Господу Богу нужно, чтобы сейчас она была с ним.

Я нахмурился. - Она нужна мне больше, чем Иисус.”

Бекки улыбнулась, а затем поцеловала мои волосы.

Папа постучал в дверь и она открылась. Вокруг него стояли мои братья, и Бекки взяла меня за руку, чтобы отвести к ним.

Глаза Трентона смотрели на мамину кровать, а Тэйлор и Тайлер смотрели куда угодно, только не на кровать.

Каким-то образом, мне стало лучше от понимания, что они напуганы ничуть не меньше меня.

Томас стоял рядом со мной, немного напротив, как в тот раз когда он защитил меня когда мы играли перед домом, и соседский мальчик пытался завязать драку с Тайлером. “Она выглядит нехорошо,”- сказал Томас

Отец прочистил горло. “В последнее время мама серьезно болела, мальчики, и настало время ей…ей пора…” Он замолчал.

Бекки выдавила слабую, сочувствующую улыбку. “Ваша мама давно не ела и не пила. Ее тело отказывает. Будет очень тяжело, но пора сказать вашей маме, что вы ее любите и будете скучать, и это нормально, что она уходит. Ей надо знать, что вы нормально к этому относитесь.”

Мои братья кивнули в унисон. Все, кроме меня. Я не хочу, чтобы она уходила. Мне все равно, нуждается ли в ней Бог или нет.

Она моя мамочка. Он мог бы забрать старую мамочку. Ту, которой не нужно заботиться о маленьких сыновьях. Я пытался запомнить все, что она мне сказала. Я пытался вбить это в свою голову: играть, навещать папу, бороться за то, что я люблю. Я люблю маму, но не знаю как за нее бороться.

Бекки наклонилась к папиному уху. Он покачал головой, а затем кивнул братьям.

“Ладно, мальчики. Давайте попрощаемся, а затем, Томас, ты должен будешь уложить своих братьев в постель. Им не нужно больше здесь находиться.”

“Да, сэр,” сказал Томас. Я знал, что он только изображал храброго. Его глаза были такими же грустными, как и мои.

Первым с мамой поговорил Томас, потом Тайлер и Тэйлор что-то прошептали в ее ухо. Трентон заплакал и долго обнимал ее. Все сказали ей, что все нормально, и она может уходить спокойно. Все, кроме меня. На этот раз, мама ничего не ответила.

Томас взял меня за руку и вывел из комнаты. Я шел задом наперед, пока мы не оказались в коридоре. Я пытался представить, что она просто заснет, но в моей голове все смешалось.

Томас взял меня на руки и понес вверх по лестнице. Он побежал быстрее, когда по дому раздался папин вопль.

“Что она тебе сказала?” Спросил Томас, поворачиваясь к трубе в ванной.

Я не ответил. Я слышал что он спросил и вспомнил как она говорила мне, но слезы не полились и лицо не дрогнуло.

Томас снял через голову мою грязную футболку, затем шорты и трусы с героем детского мультика — поездом Томасом.

“Пора залезать в ванную, дружок”. Он поднял меня с пола и погрузил в теплую воду. Затем он намочил тряпку и выжал ее над моей головой. Я не моргнул. Я даже не пытался вытереть воду с лица, хоть и ненавидел ее.

“Вчера мама сказала мне позаботиться о тебе, братьях и папе”. Томас положил руки на край ванны и оперся на них головой, посматривая на меня.

“Поэтому, именно этим я и займусь, Трэв, хорошо? Я буду заботиться о тебе. Так что, не беспокойся. Мы все будем скучать по маме, но ты не бойся. Я позабочусь, чтобы все было хорошо. Обещаю.”

Я хотел кивнуть или обнять его, но у меня ничего не вышло. Вместо того, чтобы бороться за нее, я был наверху, в ванне, полной воды, замерший словно статуя. Я уже упустил ее. Но мысленно, я пообещал ей, что начну выполнять все то, что она мне сказала, как только отомру. Когда грусть уйдет, я всегда буду играть и бороться. Изо всех сил.

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Голубка

ГРЕБАНЫЕ СТЕРВЯТНИЦЫ. Они могут ждать тебя часами. Днями. И ночами. Видят тебя насквозь, выбирая, какие твои части они оторвут первыми, какие кусочки будут самыми сладкими, нежными, или какие пригодней всех.

Чего они не знают, — чего они никогда не ожидали — это что их жертва может притворяться. На самом деле, именно стервятницы — легкая добыча.

Стоит им только подумать, что надо просто быть терпеливыми, сидеть сложа руки и ждать, пока ты выдохнешься — вот этот момент, когда ты нападаешь. Вот когда ты достаешь свое секретное оружие: полное отсутствие уважения к статусу-кво; отказ действовать по правилам.