— Тристен, — начала я, тревожась за него все сильнее, хотя изначально я лишь хотела изъять у него список и ящик и никогда его больше не видеть. — А если ничего не произойдет, если ты ничего не почувствуешь, как ты узнаешь...

Я не могла выразить буйствовавшие у меня в голове мысли. Если он выпьет раствор и это его не прикончит, как он поймет, излечился ли он? А если ему покажется, что ничего не изменилось, что тогда? Что он будет делать в таком случае?

— Не волнуйся, — ответил он, — план у меня есть. И я даю слово, что завтра все, что принадлежит семейству Джекелов, будет у тебя.

Он встал, бросив мертвую сигарету под лавочку к тысяче таких же трупиков:

— Мне пора идти.

— Куда?

Тристен не ответил. Он пошел вниз, широко шагая, переступая через скамейки, я не сдержалась и позвала его, хотя мне было все равно, что с ним произойдет.

— Тристен?

Он повернулся:

— Да, Джилл?

— Последняя формула...Что там за примесь?

Тристен улыбнулся, сверкнув зубами:

—Не беспокойся. Не слишком смертельно.

Он шутил. Но я уже достаточно хорошо знала таинственного Тристена Хайда, чтобы понять, что на самом деле он говорит всерьез.

Я провожала его взглядом. Он шел через поле, направляясь бог знает куда, и казался совершенно расслабленным.

Когда он отошел метров на пятьдесят, я заметила, что он оставил на трибуне едва начатую пачку сигарет.

Последняя сигарета... Он больше не будет бегать… И коробка завтра вернется ко мне...

И тут я осознала, что этот парень почти наверняка уверен, что обречен. Он готов на отчаянный шаг. Неловко спускаясь с трибун, я думала о том, что надо бы побежать за ним и умолять его одуматься.

Но когда я дошла донизу, я вспомнила маму, одурманенную таблетками, с еле бьющимся сердцем. И я решила не ходить за Тристеном.

Я повернулась к школе и сказала себе, что я не отвечаю за то, что он может с собой сделать. Ни меня, ни мою семью, никого из Джекелов не смогут обвинить в том, что происходит с Хайдами.


Глава 39

Тристен


На закате я достал из сумки учебники, сунул на их место ящик Джилл и свои записи — и еще кое-что, что я купил по пути домой в хозяйственном магазине. Живущий внутри меня — в голове, в душе — зверь извивался, очевидно поняв, что с нами обоими что-то происходит. Я впервые переживал наше сосуществование осознанно, и это ощущение одновременно и тревожило, и придавало уверенности.

Жившая во мне тварь становилась сильнее, громче заявляла о своих правах — а это значит, что мое решение остановить ее было правильным, даже если это означало, что придется покончить с собой.

Насчет рая и ада я никогда особо не задумывался, но, когда я закрывал сумку, в которой лежал пузырек крысиного яда — смертоносного стрихнина, — у меня мелькнула мысль о том, какой мне вынесут приговор, если я сегодня предстану перед судом Всевышнего. Некоторые верят, что самоубийцы обрекают себя на ад. Но ведь сам Христос был рожден для того, чтобы принести свою жизнь в жертву.

Я поднял сумку, думая о том, что вопрос это все равно спорный. А я сделаю то, что нужно.

Я вышел в коридор и прошел мимо кабинета отца. Дверь была открыта, а внутри — темно. Отец в это время, как обычно, находился в университете. Компьютер, за которым он так часто работал, одиноко стоял на столе.

Остановившись, я подумал, что могу умереть, так и не узнав ничего о своем отце, о том, сколько в нем осталось человеческого и насколько он контролировал зверя в себе.

Я импульсивно бросил сумку на пол и подошел к компьютеру, думая, что стоит черкнуть строчку. Написать прощальную записку, рассказать, что я знал наверняка о нас обоих. Компьютер загудел в темноте, я открыл новый текстовый файл. Сочиняя сообщение отцу, я, честно говоря, улыбался.

Дорогой папа…Угадай, что выкинул твой непослушный сын!

Именно это я и напечатал и нажал кнопку «сохранить», чтобы мое послание не исчезло вдруг, как и сам его автор. Всплыло окошко — надо было как-то назвать новый файл. Я улыбнулся пошире, чуть не засмеявшись над абсурдностью происходящего. «Последнее письмо», как же его еще назовешь?

Я напечатал «по», а компьютер подобрал файлы, начинающиеся на эти буквы. И тут я увидел документ с названием «ПодавленнеХайда.doс»!

Этот файл, имя которого было так созвучно с моими собственными переживаниями, разожгло во мне любопытство. Я сохранил свое сообщение и переключился на отцовский текст.

Я спешно листал документ, двигаясь по тексту все быстрее и со все большим интересом. Я чуть ли не носом прижимался к экрану и просто не мог поверить глазам своим.


Глава 40

Джилл


— Мам, ну как суп? — поинтересовалась я, присаживаясь на край ее кровати. Она сидела, положив под спину подушки, и методично, ложку за ложкой, поглощала бульон.

— Вкусно. Спасибо, Джилл.

Я улыбнулась, думая о том, что даже такая простая мелочь — это очередной шаг вперед. Мама больше не голодала, а что-то ей даже начало казаться «вкусным».

— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала я, — уже не такая бледная.

— Мне действительно лучше. — Мама поставила пустую тарелку на тумбочку и закрыла глаза. — После целого дня в больнице я устала, но уже не чувствую себя такой слабой.

— Хорошо. — Я протянула руку за успокоительным, которое она до сих пор принимала на ночь. Открыв баночку, я посмотрела маме в лицо.

Она все же еще была бледновата и много спала. Уж не знаю, что там у доктора Хайда за подход, но он работал. Мама сегодня не только не казалась мрачной, но и улыбалась время от времени. И это была не вымученная гримаса, к которой я привыкла, а настоящая, хоть и неуверенная, улыбка.

Я подала ей таблетки, а когда протянула руку за стаканом с водой, мой взгляд упал на стоявшие на тумбочке часы.

Начало одиннадцатого. Интересно, Тристен уже в школе? Он уже готовится к...

Но мне все равно, напомнила я себе, подавая маме воду. Это его жизнь и его проблемы. Я ничего не могу поделать, и я не должна ничего делать.

— Джилл. — Мамин голос прервал мои мысли.

Я посмотрела на нее — она протягивала мне пустой стакан, и я взяла его.

— Да?

— Доктор Хайд… — Она закрыла глаза, готовясь уснуть. — Он мне очень помогает. Мы столько вопросов разрешили. И я теперь понимаю, что уделяла тебе недостаточно внимания с тех пор, как погиб твой отец.

— Мам, все нормально. — Я поставила стакан и взяла ее за руку. — Ты же болела.

— Да, так и Фредерик говорит, — согласилась она. — Но все же мне прямо не по себе становится, когда я думаю о том, сколько тебе пришлось взвалить на себя.

— Ничего страшного, — уверила ее я. Но у меня мелькнула и мысль: «Фредерик»? Не «доктор Хайд»? Это не зря показалось мне странным — или все пациенты так к врачу обращаются? — Ты, главное, поправляйся, — добавила я, — а за меня не беспокойся. Все в порядке.

— Джилл, ты сильная девочка. — Мама стиснула мою руку, язык у нее уже начал заплетаться. — Спасибо тебе за твою заботу. И поблагодари еще сына Фредерика...

— Тристена, — напомнила ей я. Он ее настолько одурманил, что она даже имя его забыла?'

— Да, Тристена. — У мамы перехватило дыхание и, к моему огромному удивлению, по щеке побежала слеза. — Если бы ты не попросила его уладить дело... Не знаю, лежала ли бы я сейчас здесь, — сказала она прочувствованно. — Ты не представляешь, я же чуть не сдалась…

— Мам, не говори так! — воскликнула я. — Ты бы не…

— Не знаю, — ответила она. — Но теперь тебе волноваться не о чем. Сейчас последние месяцы мне уже кажутся страшным сном. Я ничего с собой не сделаю, уже нет.

Мое горло словно тисками сжали, я начала задыхаться.

Мама делать глупости не собиралась. А вот Тристен мог — и прямо сегодня. Возможно, он глотал опасный раствор прямо в этот самый момент...

Мой взгляд снова метнулся на часы. Почти пятнадцать минут одиннадцатого.

— Джилл, когда увидишь его, передай, — добавила мама сонным голосом, по которому я уже научилась понимать, что лекарство подействовало, — что я никогда не забуду, что он для меня сделал. Фредерик сказал, что Тристен его так настойчиво уговаривал меня взять, что он просто не смог отказать… — Ее голос стих — сказалось действие таблеток, горячего супа, к тому же она столько сил потратила на эту откровенность.

— Обязательно, мам, — пообещала я, забыв обо всем, что Тристен ей сделал. Я встала. Мне было плохо, меня охватили ужас и жалость. Я не попыталась его остановить, и его смерть действительно будет на моей совести. — Я пойду.

— Куда? — сонно пробормотала мама.

— Выйду, — сказала я. — Надо поблагодарить Тристена — немедленно!

Думаю, мама даже не осознала, что я ушла. Закрыв за собой дверь ее спальни, я рванула по коридору, остановившись на секунду только для того, чтобы схватить рюкзак и скрепку со стола. По пути я молилась, чтобы не опоздать.


Глава 41

Тристен


Школьный замок поддался мне с трудом. У меня страшно дрожали руки, но не потому, что я боялся возможного исхода сегодняшнего вечера, а из-за того, что я прочел в дневнике отца.

Это был черновик журнальной статьи. Видимо, планировалась, что она станет шедевром. Исследование психических отклонений не кого иного, как самого доктора Фредерика Хайда. Доктор в роли пациента — и одновременно спасителя. По этому тексту я понял, что моего отца больше нет — несколько месяцев назад зверь полностью завладел им, и я живу под одной крышей с чудовищем.