— Господи, какая же я дура! — воскликнула Фаня, демонстративно закатив глаза и усаживаясь на свое место, рядом со мной.

— Возможно, но не стоит из этого делать катастрофу, — откуда-то сбоку послышался озорной голос Наумова, и Фаня презрительно фыркнула на его ехидство. Все это я замечала лишь краем глаза, потому как была с головой погружена во все прелести галогенов. Остальной мир воспринимался как нечто неизбежное, что постоянно шумит и отвлекает.

— Дмитрий Николаевич сегодня сожрет меня с потрохами, если я не решу эти чертовы задачи! — Фаня запустила пальцы в волосы и с досадой сжала их. — А до меня не допирает, хоть ты тресни!

— Подойди к нему на перемене, попроси объяснить, — просто ответила Аня. — Не бойся, он нормальный, если говорить с ним по делу. Со мной вот разобрал последнюю лабу, за которую «пару» влепил сначала.

— Да? — я оторвалась от галогенов и удивленно взглянула на Исаеву. А та только пожала плечами, усаживаясь на свое место.

— Ну да, он же здесь и работает для этого, чтобы объяснять нам материал. Разве нет? — Аня по очереди оглядела всех, кто был вовлечен в наш разговор. Судя по реакции остальных, они тоже были удивлены не меньше моего. К химику лишний раз приближались только те, кто до сих пор не оставил попыток очаровать его. А уж чтобы заговорить! Да еще и на тему химии! Вот уж небылица!

— А я-то думал, что он здесь делает?! — прыснул от смеха Паша, а я невольно улыбнулась, глядя, как Аня наградила одноклассника взглядом, полным осуждения.

— Он, между прочим, наш класс вытянул на такой уровень, который лицею еще и не снился!

— Это метод «кнута» называется, — парировала Фаня.

— Да плевать, как он называется, главное, что пробное ЕГЭ мы написали, как боги! — чуть понизив голос, сообщила Исаева.

— Тебе-то откуда знать, Штирлиц? — прищурился Наумов. — Результатов он еще не объявлял.

— Ну, он… — замялась Аня, поняв, что явно взболтнула лишнего, а потом, залившись краской, нехотя добавила: — Ну, он по секрету мне сказал.

Я смотрела на Аню во все глаза и не могла понять, что это за отвратительная ревность начала тихонечко, по кусочку отгрызать мое самообладание? Еще и Хвостова стала сверлить меня взглядом, словно говоря «а я ведь тебя предупреждала!»

— Одиннадцатый «а», сейчас же сели на свои места, — в кабинет зашла Лидочка, «процокав» к своему столу.

— Но звонка же не было! — раздался с дальней парты голос моего одноклассника.

— Урок начнется тогда, когда я скажу, Пархоменко! — рявкнула Лидия Владимировна, и все нехотя поспешили к своим местам за партами.

Классная поправила очки на носу, разложила на столе журнал, спрятав под него методичку, а потом, выпрямив спину, прошла к центру кафедры и оглядела класс, заставляя своих учеников затихнуть в ожидании.

— Несмотря на все мои протесты, родительскому комитету было сделано предложение: вы пишите пробные ЕГЭ с результатом выше среднего больше чем у девяноста процентов класса, и в таком случае мы делаем предвыпускную вечеринку, — последние слова Лидия Владимировна сказала нарочито презрительно. Видимо, чтобы мы все понимали, что эта вечеринка, которую так хотят устроить выпускники, является величайшей глупостью по ее мнению. Но я подозреваю, что если бы в предполагаемый вечер этого праздника у Лебедева не стояло дежурства, она бы первая побежала украшать актовый зал шариками. А я знала, что это глупое условие — лишь предлог, потому что завуч уже давно просила Лебедева на ней присутствовать. Еще в то роковое родительское собрание. — И, похоже, что вы действительно очень хотите этот ваш праздник…

Тут класс довольно загудел, оглядываясь друг на друга и лучезарно улыбаясь. Да, мы все потрудились на славу, и теперь все мы заслуживаем поощрения. Так ведь принято у взрослых? Мы съели весь обед и теперь хотим конфетку!

— Я хочу, чтобы к завтрашнему дню вы выбрали ответственных, кто будет помогать с организацией. И, естественно, на празднике будет присутствовать представители родительского совета! Мне ваши выходки осточертели, так что сами напросились.

Теперь по классу прокатился недовольный гул, а я невольно втянула голову в плечи, потому как было отчетливо слышно, что ребята вспомнили драку, в которой все почему-то считали виноватой именно меня. Несправедливо! Хотя, отчасти, это правда.

— И еще одна новость, на которой мне бы хотелось сегодня остановиться! — Лидия Владимировна чуть сменила тон, сделав его более дружелюбным, а когда она повернулась ко мне и изобразила на лице довольно-таки искреннюю лучезарную улыбку, мне чуть не поплохело!

Нет, пожалуйста, нет…

— Сегодня, в этот веселый весенний день…

— День дебила! — вставил с задней парты Степанов, перебив Лидочку.

— Значит, и ваш праздник, Анатолий! — не растерялась Лидия Владимировна, после чего Пархоменко одобрительно поджал губы, радуясь мгновенной реакции классной. А Лидочка явно приободрилась.

— Так вот, сегодня наша дорогая Мариночка стала совсем взрослой! Марина, поднимись, пожалуйста!

— Может не стоит? — с сомнением проговорила я, еще больше вжимая голову в плечи, искренне желая провалиться сквозь землю.

— Дмитриева, поднимитесь, — с нажимом попросила Лидия Владимировна, и мне ничего больше не оставалось сделать, кроме как встать со стула, сосредоточенно глядя на потертый линолеум и, словно полное посмешище, густо залиться краской…

— А теперь, давайте, ребята, как когда-то давно, когда мы были еще такими юными, и как мы это делали из года в год, на каждом вашем дне рождения… — улыбаясь, вещала Лидия Владимировна со своего места за кафедрой, а я ожидала, что сейчас весь класс, противно улыбаясь, начнет скандировать поздравления и где-то будет слышно вместо «С днем рож-де-нья!» «с днем де-би-ла!», а мои верные подруги будут молчать то ли в знак солидарности, то ли в знак всеобщего протеста…

Дверь кабинета раскрылась так неожиданно, что все, включая и меня, обратили свое внимание на вошедших Лебедева и Лазарко. Дмитрий Николаевич непонимающе посмотрел на меня, вопросительно подняв черные брови, а завуч, не менее удивленно оглядев класс, с сомнением спросила у биологички:

— А что, звонок разве уже был?

— У Лидии Владимировны урок начинается тогда, когда ей взбредет в голову! — отчаянный голос Андрюхи с задней парты.

— Так, кто это сказал?! — тут же воскликнула Лазарко. — Пархоменко? Ты что ли страх потерял? Тебя не учили, как надо разговаривать с преподавателями?

— Не тратьте свои нервы на Пархоменко, Наталья Николаевна, — устало проговорила Лидия Владимировна. — Этот человек — безнадежен! Звонка не было, мы вот… — кивок в мою сторону как раз в тот момент, когда я попыталась приладить свою драгоценную пятую точку обратно на стул, после чего я снова выпрямилась, поймав многозначительный взгляд биологички. Краем глаза я уловила, как Дмитрий Николаевич зашел в кабинет и, скрестив руки на груди, прислонился спиной к стене. Скользнув по нему взглядом, я почувствовала, что начала краснеть еще гуще, поэтому поспешила вернуться к созерцанию носков своих черных ботинок.

— Именинницу хотим поздравить! — закончила начатую мысль Лидия Владимировна, и Лазарко восхищенно охнула, словно я только что перед ней исполнила пару умопомрачительных кульбитов! Можно ли сгореть со стыда? Можно. И у меня появилась прекрасная возможность продемонстрировать это.

— Мариночка, куда это ты садишься?! — я снова попыталась присесть, но не тут-то было, Лазарко, похоже, напрочь забыла, зачем она пришла сюда. Кстати, интересно, зачем она сюда пришла с химиком? Дмитрий Николаевич теперь будет лицезреть мое публичное унижение, и, я уверена, не побрезгует высказываться по этому поводу при каждом удобном случае. Я говорила ему, что мой день рождения в апреле, но я никогда не говорила ему, какого числа. — Мы тебя все поздравляем, правда, Дмитрий Николаевич! Сколько тебе, Мариночка?

— Восемнадцать, — ответила я, обратившись скорее к своим ботинкам, чем к завучу.

— Да ты теперь совсем взрослая! Ну-ка давайте все вместе поздравим Марину! По-здра-вля…

По какой-то удивительной причине на этот раз скандировали всего одно слово — «поздравляем», и никаких «дебилов», «дураков»… Ну, кроме меня, естественно, потому что чувствовала я себя, мягко говоря, глупо. Особенно после того, как снова бросила быстрый взгляд на Дмитрия Николаевича и увидела его довольную и злорадную улыбку…

***

Парты для семинара были сдвинуты в два ряда. По классу гулял по-весеннему теплый сквозняк, хоть официально двухстороннее проветривание в лицее было запрещено. Но Лебедеву Дмитрию Николаевичу было, похоже, на это начихать. Он выглядел уставшим и сосредоточенным, перебирая листочки, исписанные мелким почерком, и изредка поглядывая на вошедших в класс учеников, которые, бросая робкие взгляды на него, неуверенно занимали места за партами.

— Старосты, — властно позвал химик, и я тут же подняла на него глаза. — В лаборантскую, за задачниками.

— Учебники не доставать? — спросила Фаня, высунув из сумки учебник по химии.

— Эти детские сказочки перед сном будете себе читать, Хвостова, — Дмитрий Николаевич взял со стола очки и надел их. — Сегодня мы будем заниматься по моим конспектам и институтским задачникам. Разберем кое-что поинтереснее. Конечно же, если вы прочли то, что я вам задавал.

— Здесь становится жарко! — услышала я голос Наумова, и, к моему удивлению, химик на это лишь усмехнулся.

Забрав со стола огромную стопку задачников, которые приготовил для трех старост одиннадцатых классов Дмитрий Николаевич, я стала раскладывать книжечки на парты и, когда все расселись на свои места и затихли, я положила последние четыре задачника на первую парту и попыталась пролезть на свое место, но тут услышала свою фамилию.

— Дмитриева, — голос Дмитрия Николаевича был «буднично-агрессивен», так что даже я иногда забывала, что между нами что-то есть, кроме чисто деловых отношений. — Раз уж ты стоишь, то давай, вытри доску.