— Да, Дмитрий Николаевич, все в порядке, — пробормотала я, пытаясь отцепить ремень. Ну почему он не отцепляется, елки-палки?!

— Не похоже, — он тянется ко мне второй рукой и двумя пальцами приподняв подбородок, заставляет меня снова посмотреть в его глаза.

— Родители приехали, — выдохнув, сообщаю я, надеясь, что эта проблема сойдет за мое настоящее беспокойство. — Ночью вчера. Надо кое-что уладить.

— Без проблем, давай телефон, — усмехнулся он, а я только фыркнула, освободив свой подбородок.

— Очень смешно, прямо обхохочешься! Да будь ты проклят, тупой ремень! — воскликнула я, со злостью стукнув по замку ремня. Дмитрий Николаевич спокойно нажал на него и отцепил заевший ремень, а я выдохнула, сгорая от стыда за свою несдержанность.

— Зайди ко мне после уроков, — сказал он, вглядываясь в мое лицо. А я, не поворачивая головы, тихо пробормотала, злясь на себя:

— Конечно, Дмитрий Николаевич.

А потом, выйдя из машины, поспешила в лицей через дворы, даже не обернувшись.

***

Иногда так получается, что ты настолько увлекаешься чем-то, что совершенно забываешь об окружающем мире. Как правило, со мной это происходило, когда меня затягивала какая-то интересная книга. Я запросто могла провести за чтением всю ночь, не отрываясь, и только с рассветом заставляла себя отложить книжку и хотя бы немного поспать. Плюс молодого организма в том, что у него в резерве столько сил, что после такой ночи можно спокойно поспать часа три и, как ни в чем не бывало, функционировать в течение всего последующего дня.

Конечно же, после той жуткой ночной смены мне, даже несмотря на то, что я — счастливый обладатель этого самого молодого организма, надо было бы проспать несколько суток, чтобы морально прийти в себя. Но, думаю, что тут просто дело в непривычке к подобному стрессу.

А вот к отсутствию в городе родителей я привыкла быстро. И так ловко вжилась в роль самостоятельной девочки, что совсем забыла, что я пока еще официально являюсь несовершеннолетней. И пусть мои родители раз в год, ближе к весне, регулярно отправлялись в длительную командировку, я оставалась на попечении брата. О чьем существовании я тоже имела наглость забыть. Но, как оказалось, судьба приготовила для меня гораздо больше сюрпризов, чем я ожидала от нее получить на этом сказочном празднике под названием «жизнь»…

Фаня ждала меня около входа в лицей, засунув руки в карманы белой куртки и мерно вышагивая вдоль ступенек. Взгляд, которым она меня встретила, был полон осуждения настолько, что на секунду я даже почувствовала вину. Не из-за того, что так долго держала ее в неведении, хотя, если подумать, моя личная жизнь — дело мое и только мое. А из-за того, что успела моя подруга себе навоображать. Будто я действительно занималась прелюбодеянием и грехопадением в объятиях Дмитрия Николаевича. Хотя, честное слово! Уж лучше бы и так, чем те сомнения, что меня теперь раздирают по поводу него. Спасибо, блин, Леша!

— Пожалуйста, только не молчи! — взмолилась я, глядя на подругу, потому что она уже несколько секунд просто стояла напротив и сверлила меня уничтожающим взглядом.

— Мама тебя не выдаст, но сказала, чтобы ты головы не теряла.

— Господи, спасибо! — выдохнула я чуть громче, чем следовало, и тем самым привлекла к себе подозрительные взгляды со стороны спешащих в школу учеников. — Хвост, спасибо, спасибо, спасибо! — я потянулась, чтобы заключить в объятия подругу, но та отшатнулась от меня, как от паралитичной больной.

— Не так быстро! — она оглядела меня с ног до головы. — Сейчас мы зайдем, и ты мне все объяснишь, от начала и до конца!

— Прямо сейчас? У нас как бы урок…

— Пошли, — бросила Хвостова и, схватив за руку, потянула ко входу.

Мои убеждения, что в школе надо учиться, а не рассказывать в туалете о своих похождениях с учителем, все-таки возымели должный эффект, и Фаина, согласившись, что сорок минут можно и подождать, оставила меня на время урока в покое. Хотя, это было сделано лишь условно. На деле же, я чувствовала, как она сверлит взглядом мою многострадальную спину. Даже Исаева во время урока русского протянула мне листочек с написанной второпях корявым почерком «что ты сделала с Фаней».

А на перемене меня практически за шкирман потащили к туалету, где Фаня, рявкнув на двух маленьких девчонок, чтобы те убирались отсюда, встала напротив меня и, сложив руки на груди, приготовилась внимать моему рассказу.

Прокручивая в голове все, начиная от того момента, как я побывала на первой смене, заканчивая татуировкой на спине Дмитрия Николаевича, я поняла, что должна удовлетворить любопытство своей подруги. Но с другой стороны, я понимала, что катастрофа, которая может свалиться на наши с химиком головы будет просто ужасающей. И о сменах на скорой, как бы мне не хотелось поделиться об этом с ней, я рассказать просто не могу.

— Знаешь, а ты можешь даже не рассказывать ничего, — фыркнула Фаня.

— Серьезно?! — я не поверила своим ушам. Это что за невиданная щедрость от госпожи фортуны?!

— Да, Димон, серьезно! — судя по ее виду, она была просто в ярости. — Вот ведь у тебя башню сорвало! С химиком! Ну ты и дура!

— Фаня, пожалуйста, тише, — чуть понизив голос, прошу я, но на подругу это никак не действует. Она, схватившись за волосы, отворачивается к окну и какое-то время задумчиво смотрит на улицу. А потом выдает:

— И если он не спит с тобой, то на кой ты ему сдалась? — она непонимающе разводит руками. Да что же это сегодня такое?!

— Может, ему нравится моя тонкая душевная организация? — обиженно бросаю я.

— Дмитриева, у роботов нет души, — отвечает мне Фаня. — Он же взрослый мужик! Ты думаешь, ты ему интересна?! Господи, ты представляешь, что будет с Аней, если она узнает? Да она умрет с горя! Она же молится на него!

— Фаня, даже не вздумай что-то говорить Аньке, — серьезно говорю я. Не знаю, что теперь будет обо мне думать Хвостова, но вот Аня, скорее всего, меня просто возненавидит!

— Не скажу, не ной. Но не для тебя, а для нее, — брезгливо проговорила она. — С моей стороны ты поддержки не получишь, потому что добром это не кончится! Это кончится тем, что ты будешь здесь рыдать, потому что он тебя бросил! Потому что такие, как ты, не нужны таким, как он! Помяни мои слова! Вообще, знаешь, Димон, я все понимаю, с такими-то предками, у тебя должно было рано или поздно крышу сорвать, но, черт подери, ты перегнула палку дальше некуда! Это…

Внезапно дверь раскрылась, и в проходе показалась перегидрольная голова Королевы. Она с надменным видом рассмотрела сначала меня, а потом Фаню и, облокотившись о стенку, тоже сложила руки на груди, хитро улыбнувшись. У меня желудок завязался в узел. И давно она стоит под дверью?!

— Ну? — довольно протянула она.

— Что «ну», курица? — переспросила Хвостова.

— И что же наша тихоня сделала? — она улыбнулась еще слаще, а у меня немного отлегло. Похоже, она услышала только последнюю фразу Фани, о том, что у меня сорвало крышу.

— А ты придумай, у тебя это хорошо получается, — прошептала я, проходя мимо нее, чтобы отправиться на историю, и сразу после этого, словно аккомпанементом, над нашими головами раздался звонок.

***

Эффект бабочки. Очень красивое название того хаоса, который творится в моей жизни и который происходит в ней по моей же вине. Ты совершаешь какой-то маленький, совсем незначительный, по твоему мнению, поступок, а потом, спустя какое-то время, широко раскрыв глаза, смотришь, как твоя жизнь летит под откос. И последствия могут оказаться настолько необратимыми, что остается только сжимать голову руками, глядя на все это, и задаваться вопросом: «КАК?! КАК?!»

В тот день в лицее все еще только начиналось. Я-то думала, что хуже, чем неожиданное прибытие родителей из командировки, волокиты с моим отсутствием дома и раскрытием карт перед Хвостовой, ничего не может быть, и я, естественно, ошибалась.

Но, как и любое проявление самого несправедливого и ужасающего зла, моя личная катастрофа только-только набирала обороты, удивительным образом скрывая свою истинную сущность.

— Родительский комитет вчера ходил уговаривать Лиду на предвыпускную вечеринку! — после урока к нам с Аней и Фаней присоединился Паша. Мы шагали в столовую, чтобы чем-нибудь перекусить.

— И она сменила гнев на милость? — заинтересовалась Исаева.

— Не уверен, но поговаривают, что да.

— Кто поговаривает, бабки под твоим подъездом? — фыркнула Фаня. После того случая зимой, Наумов все еще был исключен из ее списка фавора.

— Под твоим, Хвостова, — ответил Пашка, а Фаня, к моему удивлению, смущенно улыбнулась. — Предки Королёвой сказали, а она — мне.

— У-у-у, ты говорил с богиней! — я косо посмотрела на Пашу. Казалось, тот немного замялся.

— А ты что, типа ревнуешь? — не растерялся Пашка.

— Димон, Пашенька, типа намекает, что слышит звук страшного удара от твоего падения в наших глазах. Ферштейн? — Исаева встала прямо перед ним, резко развернувшись и заставив всех нас остановиться. — Или ты как тайный шпион к ней в друзья набиваешься?

— Исаева, чего бычишь? Я краем уха услышал, она вообще Прилепской это рассказывала, — похоже, слова Ани задели Наумова. Он нахмурился и глянул на Исаеву исподлобья. — Нужна мне эта кукла!

— Зато ты ей нужен! — улыбнулась Аня, все еще стоя столбом перед нами. — Я бы на твоем месте ходила бы по школе осторожнее, а то Степанов не дремлет! Вон, как нашего Димона приложили, — Аня смягчилась, и мы снова зашагали в столовую.

— Совсем не факт, что это он. Может, это та же Королёва? — предположила Фаня.

— Это мог быть кто угодно, — задумчиво проговорил Паша.

— В смысле? — не поняла я.

— Димон, ты только не обижайся, но у тебя завистников здесь гораздо больше, чем ты думаешь. Да, ладно, не удивляйся ты так! Сама подумай: тебя постоянно с чего-нибудь снимают, ты на всех конкурсах и олимпиадах что-то занимаешь, живешь в элитке, родители — крутышки… Да и потом, частные уроки с этим упырем…