— Так, оболтусы, — Дмитрий Николаевич зашел за кафедру и оглядел стол. — А где журнал?

— Его из учительской не принесли, — ответила Аня.

— Кто староста? — химик оглядел класс, остановив почему-то взгляд на мне. А у меня сердце в пятки убежало: почему я не взяла журнал? Какая муха меня укусила?!

— Я, — ответила я, пытаясь втянуть голову в плечи, а глаза сделать как можно жалостливее.

— Быстро за журналом, Дмитриева.

После его слов я пулей выскочила из кабинета. Иногда так бывает, что ты физически ощущаешь психологическое давление кого-либо, напряжение, которое невидимым электричеством сгущается в воздухе, обжигая тебя при малейшем движении. А потом, покинув это злосчастное помещение, ты мгновенно получаешь свою долгожданную долю облегчения и освобождения от всего этого «нервного» плена. Так и я, вырвавшись из кабинета, не самым быстрым шагом направляюсь к лестнице, чтобы спуститься на два этажа ниже. По пути еще и телефон достаю, чтобы проверить, не написал ли кто? И как в воду глядела:

«В больничке невкусная каша,

На жестком матрасе лежу.» — гласило сообщение от Фани.

Вызов принят. Наша любимая игра — стихотворная чепуха — частенько могла и настроение поднять, и на творческий лад настроить. На ходу строчу ответ:

«На всех не хватает чашек,

У лампы смешной абажур.»

«Димон принесет мне домашку,

Скупую пролью я слезу.

Димон мой такая милашка!

Люблю я свою егозу!» — объемный ответ приходит практически моментально. М-да. Похоже, Фаине там действительно скучно. Лежит, строчит… А мне еще к химику-садисту возвращаться.

«Так, хватит валяться, малышка!

Нам химик устроил войну!» — отправляю наспех состряпанный ответ и уверенно киваю сама себе. Интересно, Аня вчера рассказала ей про нового препода?

«Наш химик тоже милашка?

Его кто-то видел жену?» — ответ появляется через пару секунд. Наверно, лежа в больнице, можно научиться строчить сообщения со скоростью света.

— Дмитриева, ты что здесь шастаешь? — голос Лидочки разрезает идеальную коридорную тишину. От испуга я чуть не выронила телефон из рук, но все же в последний момент подхватила его.

— А меня Дмитрий Николаевич за журналом отправил, — ответила я и сунула телефон в карман брюк.

— Поднимайся, я его сейчас занесу, — воодушевившись своим решением, Лидия Владимировна завернула в учительскую и, сказав мне уверенное «иди уже», прозвучавшее практически в приказном тоне, отправила обратно в класс, без ожидаемого трофея. Ох, чувствую, не обрадуется химик этому…

— Димон, ты прогуляться вышла? Где журнал? — Дмитрий Николаевич нарочито презрительно растянул мое школьное «погоняло» и посмотрел на меня из-под очков. Я набрала побольше воздуха в грудь, чтобы рассказать, как журнал был практически перехвачен в последний момент, и что я была обязана уступить классной, ведь кто я такая, чтобы оспаривать решения взрослых… Но, остановив свою бурную фантазию, выдаю только фразу, нарушающую всю субординацию, которая с момента нашего знакомства и так трещала по швам:

— Вам это, наверно, о-о-о-очень не понравится, но… — я не успела договорить, как сзади меня появилась Лидочка и практически протолкнула мою нерешительную тушку в класс.

— Вот, Дмитрий Николаевич, — глупо улыбнулась она и подошла к столу преподавателя. — Нерасторопная Дмитриева, как у нее по физкультуре «пятерка»-то стоит?

Не могу сказать с уверенностью, но, по-моему, я стояла с открытым ртом. Согласна, то, что я не взяла из учительской журнал — мой проступок, но то, что сейчас Лидия Владимировна говорит, мягко говоря, обидно! Несчастная одинокая женщина, которая еще совсем недавно, пару лет назад читала нам курс биологии и анатомии, при этом стыдливо заливаясь краской, сейчас показывала верх мастерства самого неумелого флирта! На секунду показалось, что даже Королёва презрительно фыркнула.

— Благодарю, Лидия Владимировна, — химик взял журнал из рук биологички и учтиво добавил: — У вас, должно быть, урок?

— Ах, да, да, — актриса из нее никакая. Лидочка вышла из кабинета, даже не взглянув на меня, на ходу поправляя свой пучок на затылке. А я только переводила свой ошарашенный взгляд с классной на химика.

— Ну, Дмитриева, раз ты стоишь — иди-ка к доске. Записывай исходные. А я посмотрю, как ты опыт проведешь, — Дмитрий Николаевич злорадно оскалился. Мне же осталось только подобрать остатки самообладания и шагнуть к доске. Взяв мел в руку, я выжидающе посмотрела на химика.

— Реактивы на кафедре, — препод указал рукой на пробирки. Нерешительно подойдя к столу, я взяла одну из стеклянных колбочек, и тут напряженную тишину нарушил легкий перезвон колокольчиков, оповещая весь класс, что Димону пришло сообщение. Отлично.

— Простите, я забыла выключить, — не выпуская пробирки из рук, я полезла за телефоном и краем глаза увидела, как грозно поднимается со своего места Дмитрий Николаевич.

— Знаешь, что делать, Дмитриева, — он протянул мне ладонь, и я с досадой отдала смартфон ему. — И кто же тебе пишет? Кто-то, кто не в курсе, что в это время ты находишься на уроке? — я с ужасом смотрела, как химик взглянул на экран телефона. А он имеет на это право?

— Фаина, — прочел он под иконкой конвертика. — Уж не Хвостова ли?

Я не ответила, потому что на секунду показалось, что сейчас он внаглую откроет сообщение, а так как мы переписывались именно о нем, то сразу же догадается, что за Фаина пишет мне посреди урока.

И чтобы предотвратить свое публичное унижение, я не придумываю ничего лучше, как выставить перед собой ладонь и вылить на нее содержимое пробирки.

Каким местом в это время думал мой мозг? Это для меня до сих пор загадка. Руку тут же обожгло. Наверно, надо было сначала посмотреть, хоть какой реактив на себя выливаю. Сквозь заглушающее все другие звуки сердцебиение, я услышала удивленные возгласы одноклассников. И звук удара моего телефона об стол. Химик, отбросив его, в два шага оказался рядом со мной и, схватив мою руку за запястье, дернул меня, словно безвольную куклу, в сторону раковины.

Только под шум открывшейся воды адреналин перестал поступать в кровь в бешеном количестве. Химик намыливает щелочным мылом мою руку. Значит, была кислота?

— Дмитриева, бестолочь! — сорвалось с губ Дмитрия Николаевича. — Лишена лабораторных работ на месяц. Эту и остальные будешь отрабатывать после уроков из-за своей выходки. Надеюсь, сообщение того стоило, — добавил он еще тише.

Позже, когда химик вернул мне телефон, открыв смс-ку, я увидела две строчки:

«Димон, ну ты что там, уснула что ли? Что с химиком-то?»

Я поджала губы, подумав, что с химиком теперь все просто «прекрасно»…

========== Глава 4. О собаках и секретах. ==========

День был испорчен. В школе у меня практически все валилось из рук. Я не могла ответить ничего более-менее связного, когда преподаватели задавали мне вопросы, а когда на уроке литературы меня вызвали к доске, то, издав что-то напоминающее невнятное блеяние, я шмыгнула носом и разревелась на глазах у всего класса. Марина Викторовна, добрейшей души женщина, велев ученикам вести себя прилично под страхом внезапного среза по писателям двадцатого века, приобняла меня за плечи и вывела в коридор.

— Ну, Мариночка, не плачь, пойдем, умоемся, а потом в учительскую, — приговаривала Марина Викторовна, ведя меня к женскому туалету. — У Лидии Владимировны там такой запас успокоительных!

Стоя в стороне, пока я умываюсь холодной водой, «руссичка» сосредоточенно отрывала бумажные полотенца, чтобы вручить мне их по окончании моего размазывания туши по лицу.

— Ну, вот, теперь у тебя круги под глазами, как у Владислава Анатольевича! — улыбнулась моя тезка, а я истерично хохотнула. Подшучивая над своими коллегами, она невольно подняла мне настроение. Или, в глубине души, я, слушая ее комментарии, понимала, что у любого учителя есть слабое место. Наверняка и у химика тоже…

В учительской всегда было закрыто окно. Именно поэтому, когда распахиваешь в нее дверь, страшная духота наваливается на тебя, тут же заставляя невольно клевать носом.

Усадив меня на широкий кожаный диван и присев рядом со мной, Марина Викторовна, сохраняя все правила личного пространства, просто заглянула мне в глаза и, выдержав недолгую паузу, чтобы убедиться, что я окончательно успокоилась, спросила:

— Мариночка, что у тебя случилось?

— Я просто устала, — пробормотала я, опустив взгляд. Почему-то ужасно не хотелось поддерживать зрительный контакт, будто бы она тут же догадалась, что я вру. Сказать честно, что у меня летит долгожданная практика из-за моей бездумной выходки, отчего мой отец будет в ярости, я не решилась. Марина Викторовна некоторое время молчала, а затем, удостоверившись, что больше информации из меня не вытянешь, предложила отпросить меня с других уроков и отправить домой по причине плохого самочувствия. Эта мысль казалась мне настолько заманчивой, что я едва не согласилась, но в последний момент отвратительно-занудно-надоедливое чувство ответственности подсказало мне, что так нельзя. Накосячила — отвечай.

— Не могу, Марина Викторовна, — я снова стыдливо спрятала глаза. — Мне еще по химии лабораторную отрабатывать. Я реактив вылила, — уклончиво рассказала я о случившемся. И, естественно, умолчала, что вылила я его умышленно и на свою руку, которая, кстати, нещадно горит.

— Так вот в чем дело, — облегченно вздохнула «руссичка». — А я-то думала, в семье что-то… Не смотри на меня так, Дмитриева. Вы, подростки, так остро на все реагируете! Но ты, вроде, разумная девочка, вот я и подумала, что вряд ли ты плачешь из-за ерунды. Испугалась, вдруг что-то случилось!

— Спасибо за поддержку, Марина Викторовна, — вяло улыбнулась я. — Наверное, я действительно немного устала, раз пробирки из рук падают.