За эти три недели не поменялось почти ничего: я по прежнему ходила в обнимку с учебниками, по возможности избегая даже всякого общения. Я даже звук у телефона выключала в начале дня, включая его вечером, после того, как сделаю уроки и разберу задания, которыми меня каждые два дня пичкал Дмитрий Николаевич. Полчаса я отводила себе на то, чтобы ответить на немногочисленные сообщения, в основном от Ани, Фани или брата, а потом делала себе подарок — перед сном читала что-нибудь для себя. Что угодно, начиная от какой-нибудь совершенно неинтересной статьи в интернете, заканчивая художественной литературой, которую я так часто раньше задвигала на второй план.

Дней через пять мои подруги поняли, что в течение дня достучаться до меня было бесполезно, так что я стала практически отшельником, полностью погрузившись в учебу. Перешептывания за моей спиной сменились обыкновенной потерей внимания к моей скромной персоне. Все приглашения на вечеринки или просто походы в кино я игнорировала. Королёва переключилась на самовоспевание, чем оказала огромную услугу и мне, и другим девчонкам, кому приходилось терпеть ее нападки, а Наумов по прежнему молчал, изредка хмуро поглядывая на меня или на химика. Я же для себя решила, что вся эта ситуация — блажь, фарс и лишняя трата времени на совершенно бесполезную чепуху, которая только отвлекает от учебы.

С Лебедевым мы перешли на холодно-официальный тон при других и молчаливое «тыканье» наедине, в те моменты, когда он давал мне на дом новые задания, одно каверзнее другого. Но, признаться, меня такое общение более чем устраивало. Я понимала, что тот человек, которого я видела у него дома, который «случайно» поцеловал меня тогда холодным морозным вечером, скорее всего больше никогда не появится передо мной. Уж в стенах школы — точно! А по сему поводу, самое разумное — просто забыть об этом человеке! И как же легко стало в последнее время себя обманывать! Я почти убедила себя в том, что мне все равно!

Хотелось бы говорить об этом со стопроцентной уверенностью, но мое сердцебиение предательски ускоряло темп с прогрессией, равной сокращению интервала между мной и химиком. И, хоть я и пообещала больше не прятаться за книгами от него, я же не обещала не забиваться в самые укромные уголки лицея?

— Ну что, свалили? — Аня со сверкающими глазами подскочила ко мне сразу, как я пересекла порог лицея. Я утвердительно и немного победно киваю головой.

— Сбагрила? — с другой стороны подбегает Фаня. Улыбаюсь в ответ, предвкушая через два часа улизнуть от всей этой школьной суеты туда, где я чувствую себя на своем месте.

— Димон, молоток! — Аня от нетерпения даже подпрыгнула. — Сегодня гуляем у тебя! Только мы втроем…

— Нет, нельзя у меня! — чересчур резко возмутилась я.

— Марин, ты скоро свихнешься! Удавку можно ослабить, предки свалили! И так первое место на олимпиаде взяла. Себя надо любить! — Стала разъяснять мне Фаня, а я задумалась, не вызову ли я подозрений, если так резко откажу подругам в своей компании. Раньше, когда родители ближе к весне уезжали по работе, мы с девочками всегда собирались у меня. Пара-тройка вечеров, проведенных с подругами, ничего криминального, но вместе провести время было всегда приятно. А ведь сегодня дневная смена…

— Братишка со мной будет, — попыталась отмазаться я, хотя голос разума подсказывал мне, что это будет бессмысленно. Где-то придется пойти на жертвы и теперь, видимо, вместо идеальной дочери придется сыграть в идеальную подругу.

— Он будет против? — Аня удивленно вскинула брови. Насколько я помню, Леша, Аня и Фаня ладили прекрасно. Похоже, мне не отвертеться.

— Ладно, — вздыхаю. — Но только у меня курсы сегодня будут, — без всякого стеснения вру я. — Леша откроет, я его предупрежу, а я часам к десяти подъеду.

Выслушав возмущения по поводу своей нездоровой любви к учебе и настоятельные советы «забить» на курсы, которых по сути и нет, я отмахнулась от подруг и, зайдя в класс, погрузилась в изучение предстоящего параграфа по алгебре.

***

— Красавица, подвезти? — Серега раскрыл дверь реанимобиля и лучезарно улыбнулся. Я не смогла удержаться и широко улыбнулась в ответ. Запрыгнув внутрь, я радостно выдохнула. На то, чтобы подобрать меня по дороге на следующий вызов, ушло не больше нескольких секунд. Я была в назначенном месте в назначенное время и, услышав звуки включенной сирены, я подумала, что наконец-то получила поощрение за все эти три недели беспрерывной учебы и тотального самоконтроля.

Стеглов протянул мне свою форму и отвернулся, увлеченно обсуждая что-то с Лебедевым и Пятачком. Торопливо натягиваю форму, ежась от холода и лениво думая, а какое, интересно, у Пяточка настоящее имя? И почему его называют Пяточком?

— Как дела в школе? — вежливо интересуется Серега, повернувшись ко мне.

— Сносно пока, — отвечаю, косясь на химика. Он, кажется, никак не реагирует на мой ответ. Значит, действительно сносно?

— Нормально отпустили? — слышу голос химика из кабины водителя.

— Да, без проблем!

— Ну и хорошо, — довольным голосом отзывается Стеглов, поворачиваясь ко мне. — Знаешь, я по тебе скучал.

— Это взаимно, — совершенно искренне отвечаю я и вижу, как Дмитрий Николаевич бросил на меня через зеркало быстрый взгляд, но стараясь не показывать своей заинтересованности, тут же повернулся к окошку. — А куда мы едем?

— Да парнишка без сознания, соседи «скорую» вызвали, — Стеглов тоже смотрит в окно, видимо, стараясь понять, где мы сейчас находимся.

— Ясно, — киваю я. — А далеко еще? — спрашиваю просто так, но, почувствовав, что мы явно свернули во дворы и замедлили ход, понимаю, что спросила, в общем-то, зря.

— Приехали, — буркнул Пяточек, остановив машину.

Застегивая поплотнее куртку и, натянув на руки перчатки, беру протянутую папку с бумагами из рук хмурого Дмитрия Николаевича и шагаю вслед за своей бригадой, настраиваясь на рабочий лад.

Все веселье из моего сознания словно кувалдой выбило при виде того, кто нуждался в нашей помощи.

Молодой парень, по виду пьянствующий уже не первый день, валялся на ступенях подъезда безвольной куклой. Пульса, дыхания нет. Подойдя ближе, стало казаться, что он, скорее всего, не только пьянствовал, а может чего и похуже…

Манипуляции бригады словно на автомате. Укол прямо в подбородок. Подъязычная инъекция. Смутно вспоминаю, что читала о подобном… Кажется, что мое собственное сердце остановилось. Крепче прижимаю к себе твердую папку, будто ища в ней поддержку. Вскоре врач кивнул головой, видимо, прощупав пульс на магистральных.

— Марин, сбегай за Пятачком, — попросил Стеглов, и я пулей несусь на улицу, чтобы исполнить его поручение.

Парня доставили в ближайшую больницу, в реанимацию. И, пока Серега и до неузнаваемости молчаливый Дмитрий Николаевич пошли сдавать вызов, меня никак не хотело покидать такое тоскливое и печальное чувство… Ведь не вызови соседи «скорую», кто бы реанимировал этого парня? Он бы…

— Они его спасли, — сказала я вслух, осознавая собственные слова и совсем забыв, что в машине по-прежнему сидит Пятачок.

— Работа такая, — задумчиво отвечает он, сев поудобнее в кресле. — Кто бы его еще образумил… А то ведь подлечится и опять пить начнет.

— Почему так? — спрашиваю я, всматриваясь в грубое лицо водителя, понимая, что однозначного ответа на этот вопрос не существует.

— Кто знает? — с досадой отвечает Пяточек.

Следующий вызов — автомобильная авария. Мотоцикл столкнулся с легковушкой. Мотоциклист был без сознания, но, пока мы приехали, его сумели привести в чувство свидетели аварии. В результате — перелом ноги, перелом руки, под подозрением — перелом ключицы у водителя автомобиля и, скорее всего — сотрясение мозга у обоих. Но мотоциклист, которого мы везли в травмпункт шутил, улыбался, иногда шикая от боли на ухабистых поворотах. И просил, чтобы мы его навещали, если его положат в больницу. Не сложно было понять его поведение. Адреналин, смешанный с невероятным счастьем, что он жив. Мы то и дело просили, чтобы он молчал, чтобы не тратил лишний раз силы, чтобы поберег себя, ведь вполне может оказаться, что найдутся какие-нибудь скрытые травмы, но счастливчика, родившегося в рубашке, было не остановить. Через какое-то время он начал радостно петь.

— Может, вырубить его? — хитро улыбнулся химик, взглянув на Стеглова.

— Да ладно тебе, пусть поет, — ответил Серега, взглянув на меня. А я все держала руку больного, чтобы он не пытался ею размахивать. Не понимаю, он от шока боли не чувствует, рука-то сломана!

Следующий вызов заставил порадоваться всех, включая и Дмитрия Николаевича.

«Подарочек», как называл их Серега, очередной пьянчужка, якобы лежащий без сознания на морозе, почувствовав запах нашатыря и громкого грубого «просыпаемся» Дмитрия Николаевича, с трудом разлепил веки и, в ужасе округлив расфокусированные глаза, дал такого деру от нас, что едва не потерял по дороге штаны.

— Коллега, — Лебедев изобразил театрально-надменный голос, повернувшись к напарнику. — Думаю, пациент скорее жив, чем мертв.

— Несомненно, — в тон ему отвечает Серега. — И, похоже, здоров, словно буйвол! Думаю, мы прекрасно справились со своей работой! — Стеглов скорчил важную рожу.

— Определенно, — Лебедев скорчил такое же лицо, и я, не удержавшись, прыснула от смеха.

Вернувшись на станцию, Сергей и Дмитрий Николаевич отправились в комнату отдыха, а я, снова свернув свой свитер около дефибриллятора, удобно устроилась, чтобы немного вздремнуть.

— Дмитриева, — рука Лебедева бесцеремонно потрясла меня за плечо.

— Что, едем? — не поняла я, судорожно раскрыв глаза.

— Нет, — Дмитрий Николаевич вручил мне знакомый термос и теплый контейнер с едой. — Ешь.

— Спасибо, — растерянно бормочу я, глядя на закрывающуюся за химиком дверь «скорой».